Клад

Неподалеку от городских ворот, перед подъемом, который кончался узким деревянным мостом, остановились отдышаться. Кудай тяжело опустился на придорожный уступ, а Золотинка осталась стоять, потому что сесть больше было негде.

– Зна-а-ете что-о… Золотинка, – дрожащим от усталости голосом сказал он, заставив девушку вздрогнуть, – а попросите вы у хозяина Асакон.

– Как это попросите? – изумилась Золотинка.

Застывшее в неопределенной гримасе, изможденное, потное лицо его было слишком неподвижно, чтобы отразить собой живое удивление собеседницы.

– Разве попросить Асакон преступление? – сказал он. – Попросить Асакон это что – украсть?

– Нет, – должна была она отвергнуть это предположение.

– Попросить – это еще не убить.

– Кто мне его даст? Асакон. Вот новости!

– Миха Лунь даст.

Кудай не настаивал, сказал и больше к Асакону не возвращался. И это кажущееся равнодушие к столь занимавшему его предмету смущало Золотинку не меньше, чем самая внезапность разговора. Искус молчанием она не выдержала и в непродолжительном времени, когда вошли в город, спросила с не обманувшей никого беспечностью:

– Почему вы думаете, что Миха Лунь доверит мне Асакон?

Кудай остановился, недовольный необходимостью разбирать излишний вопрос, свел руки и уставил кончики растопыренных пальцев навстречу друг другу. На тесной городской улице эти обстоятельные приготовления оказались несвоевременны. Расцвеченный лентами молодец со мутными, невидящими глазами задел ученика плечом и, когда тот, издавши невнятный звук, предупредительный и обиженный разом, в противоречии побуждений остался на месте, молодец, шевельнув тараканьими усами, пихнул его с дороги, ухитрившись еще наступить на ногу. Кудай отлетел к раскрытой двери мелочной лавки, а Золотинка и сама тут оказалась с необходимым в таких случаях проворством. Возле темного зева лавки, где раздавался перестук молотка, они и встретились.

– Девчонка потому что, соплячка! Вот что! – бледный от пережитого унижения, прошипел Кудай. – Кто же доверит Асакон умному человеку?

Если Кудай пожалел о сорвавшемся слове, то не в этот озлобленный миг. Позднее, когда подходили к дому, он словно нехотя залебезил, пытаясь ослабить впечатление от своей разительной откровенности. Но вот что не принял во внимание: чистосердечная грубость Кудая Золотинку убедила. Она задумалась. Задумчивость ее походила по внешним признакам на обиду, но Золотинка не видела надобности разъяснять спутнику разницу между тем и другим.

В доме волшебника бросалась в глаза новая кричащая обстановка: кровавых тонов тяжелые занавеси, ослепительно начищенные подсвечники и ковры. С задней половины разносились кухонные запахи и слышны были молодые женские голоса, которые свидетельствовали, что особняк не остался без прислуги.

Посреди увешенного коврами покоя, спиной к входу стоял в просторном халате Миха Лунь и, запрокинув голову, глядел в потолок… Ничего особенного собой не представляющий: переплетение каштановых балок и таких же каштановых потолочин между ними. Миха Лунь обернулся – на крупном, мощно вылепленном лице замедленно проявлялись впечатления.

– Ты пришла, – отметил он, без удивления окинув взором убогий наряд девушки.

И отвернулся. Воздел руки, отчего соскользнули вниз широкие крылья рукавов, медленным движением взъерошил остатки волос по бокам лысины и, обхватив голову, уставился в травчатый зеленый узор настенного ковра. Благоговейно изогнувшись и поднеся к губам пугливо сложенные пальцы, Кудай изобразил собой знак молчания.

А Миха Лунь, мало озабоченный присутствием посторонних, – скорее всего он тут же забыл и Золотинку, и Кудая, встряхнувшись, закусил ногти – с ожесточенным, прямо-таки зверским выражением лица… И страдальчески замычал. И заходил по комнате, приоткрыв искаженные губы. И принялся лихорадочно кусать стиснутый кулак. И оставил это занятие без последствий, резко повернувшись на носках… Увидел девушку и некоторое время тупо на нее смотрел.

– Ты же, наверное, хочешь присутствовать на волшебстве, – сказал он, как бы припомнив.

– Вы прислали нам такое любезное приглашение, – пролепетала Золотинка, вовсе не уверенная в этот миг, что Миха Лунь действительно прислал им приглашение… такое любезное.

– Ну так, значит, Кудай проводит тебя на лучшее место, – небрежно махнул он. – Буду рад. Заходи запросто и отца тяни. Не такие у нас отношения, у товарищей по ремеслу, чтобы… – Покрутив рукой, он изобразил нечто несущественное, но не уточнил, что именно.

Это было все.

Рассеянно заведя глаза к потолку, волшебник стащил с пальца Асакон, повертел его, не глядя, и пристроил на золотой поднос, который занимал середину круглого столика возле окна. Там Миха задержался, созерцая мутные стекла частого оконного переплета, руки его ходили сами собой, мяли пальцы и запястья.

В мгновение ока Золотинка решилась.

– Простите, Миха Лунь, – произнесла она, не обращая внимания на то, что плохо повинуется голос и не идут на ум подходящие слова. – Вы не могли бы… вот, Асакон. Дайте мне Асакон.

Волшебник замер, застигнутый врасплох. И Золотинка с внезапным переходом от дерзости к раскаянию поняла, что вся затея попросить Асакон измышлена была Кудайкой, чтобы как-то ее, Золотинку, подставить. С готовым выражением любопытства на лице Миха Лунь повернулся… И отрубил так же внезапно, как Золотинка спросила:

– Пойди возьми!

Исключающий сомнения жест указывал на волшебный камень.

И вот Золотинка стоит у окна; на золотом подносе, несущем пеструю рябь разбитого оконными стеклами солнца, желтеет Асакон, вделанный в слишком широкое для Золотинки кольцо.

Она сомкнула пальцы, ощущая заглаженные бока и резкие грани… Асакон нельзя было приподнять, он приклеился. Но и поднос не шевельнулся. Не оторвался от столешницы вместе с камнем, когда Золотинка, напрягая кончики пальцев, потянула в полную силу. Асакон налился тяжестью; все, чего Золотинка достигла, покачнула перстень, как десятипудовый валун, который чуть-чуть накренился и опять же лег на упокоенное годами место.

Золотинка оглянулась: волшебник не выказывал чувств, Кудайка, раздвинув бесцветные губы и прищурившись, ожидал провала. Никто не проронил ни звука.

Попалась.

Пытаясь унять дрожь, Золотинка возвратилась к камню.

Вот в чем вопрос: волшебник налил Асакон неподъемной тяжестью нарочно для Золотинки?… И тогда надежды, пожалуй, нет. Или это изменчивое свойство камня? Природа всякого волшебного камня неповторима и непредсказуема. С налету его не возьмешь.

Привычная, словно бы уже врожденная последовательность упражнений Ощеры Ваги возникла в голове вся сразу, Золотинка мягко обняла камень – и мыслью и чувством. Словно это была ускользающая на сорокасаженной глубине тяжелая и сильная рыбина… Потом – невозможно сказать, сколько прошло времени – она наложила на Асакон ладони, крест накрест, двойным покровом и глянула. Слабенько-слабенько, как заплутавший в полдневной яри светлячок, разгорался Асакон. Свет этот… даже не свет, а большую насыщенность желтизны можно было различить лишь в тени наложенных ладоней. Но Асакон отвечал ей, то был ответ. Несмелый слабый ответ.

И когда она попробовала поднять камень, вскрикнула от ошеломительной легкости – рука нелепо дернулась вверх.

Она надела перстень, и он пришелся точно впору.

– Этого следовало ожидать, – пробормотал волшебник, то ли разочарованный, то ли довольный.

Кудай, перебирая губами под действием прерывистого дыхания, ожесточенно расчесывал запястье.

– Ну вот что, – задумчиво прищурившись, молвил Миха Лунь, но и потом еще помолчал, что-то соображая. – Вот что… Я, пожалуй, дам тебе Асакон. На три дня. Поиграться. Но с условием…

– Оно трудное? – спросила Золотинка с ребяческим нетерпением.

Волшебник усмехнулся.

– Совсем нет. Не трудное. Чтобы сегодняшнее волшебство сошло благополучно. Получится у меня – получится у тебя, я дам тебе перстень на три дня.

Густые Золотинкины брови сдвинулись.