Страница 8 из 15
Шиндин быстро сбегал в купе за актами, вернулся.
Шиндин (дает ручку). Подписывай. А их я попробую уговорить!
Семёнов (отстраняет руку с ручкой). Тебе от моей одной подписи пользы не будет, а мне будет втык! Он же Ивану Ивановичу доложит, зампредоблисполкома! Мол, вот я принципиально подхожу, а Семёнов подмахивает. За мной дело не станет. Считай, что моя закорючка у тебя в кармане! Я что, не понимаю: акта не будет – все блага летят: премии и прочее!
Шиндин. Да дело не в премиях. Толкового человека могут снять, начальника нашего, Егорова!
Семёнов. Я так скажу: ежели человек толковый, его все равно снимут. Так что ты не волнуйся. И, между прочим, это справедливо. Потому что быть хорошим, честным человеком, это, извини меня, удовольствие для души! Что, не так? Так! А ежели ты честный, да ещё начальник, – это сразу слишком много удовольствий! Жизнь, она справедлива. Одному совесть дает – радуйся, другому положение дает – тоже радуйся! Надо, чтобы всем было хорошо! Понял? (Смеется.)
Шиндин (мрачно). Я вижу, ты философ!
Семёнов. Что ты! Меня начальство специально приглашает поговорить. Нравится им, как я рассказываю. Соберутся и зовут: «Ну, говорят, Семёнов, поделись своими наблюдениями над жизнью!» Ну, я маленько поделюсь – не сильно много, а то в другой раз делиться нечем будет, понял? (Смеётся.) Талант надо расходовать экономно! (Смеётся.) Так что пошли, дернем. (Тянет Шиндина в купе.) А своему Егорову скажи: дерьмо попало в комиссию! Ну, что можно поделать – дерьмо оно и есть дерьмо!.. Пошли...
Шиндин. Но ты точно подпишешь? Это твёрдо?
Семёнов. Ну!.. Но только после них!
Проходит какая-то пассажирка с полотенцем – Семёнов пытается её обнять, она его отталкивает.
Пошли, дернем!..
Семёнов. Шиндин. Иди. Я сейчас приду.
Купе членов комиссии. На верхних полках спят уже знакомый нам молодой человек и неизвестный с натянутой на лицо простыней. Внизу лежат одетые и читают, каждый свою книгу, Девятов и Нуйкина. Над головами у них горят маленькие лампочки. Вдруг, без стука, открывается дверь – входит Шиндин. Стоит с жалкой улыбкой на лице, смотрит то на Девятова, то на Нуйкину.
Девятов (приподнялся, отложил книгу. Шепотом). Ну-ка, вон отсюда!
Шиндин. Надо поговорить, Юрий Николаевич. Тут дело серьёзное.
Девятов (встал, кричит в ярости). Вон отсюда!
Молодой человек (с верхней полки). Товарищи, дайте поспать! Ну что вы, в самом деле! Там не дали, теперь тут не даёте!
Человек под простыней перевернулся на другой бок, так и не показав лица.
Девятов. Извините.
Шиндин глубоко вздохнул и как ни в чем не бывало сел на полку Девятова.
Нуйкина (потрясена). Вы где росли? В какой вы школе учились? Откуда вы взялись такой?!
Шиндин. Пока вы меня не выслушаете, я отсюда не уйду.
Девятов смотрит на него, потом подходит к двери, открывает, подходит к Шиндину, одним рывком поднимает его с полки и вышвыривает из купе. Закрывает дверь на защелку.
Купе строителей.
Здесь другая картина. Малисов лежит на верхней полке, смотрит в окно. Шиндина лежит на нижней полке, отвернувшись к стенке. Видно, что она не спит. Семёнов сидит за столиком, пьет коньяк. Входит Шиндин.
Семёнов. Ну что – прогнали? Я ж тебе говорил – не унижайся. Это дерьмо.
Шиндин (подсел к Семенову). Я тебя очень прошу – пойди к ним и попроси Виолетту Матвеевну выйти. Придумай что-нибудь и вытащи её. Сделай. Только вытащи в коридор, дальше я сам.
Семёнов. Да не пойдет она!
Шиндин (поднялся). Ну вытащи её как-нибудь. Скажи, что ты сам хочешь с ней поговорить. Пойдем. Без подписанного акта я не могу вернуться, понимаешь! Вставай.
Семёнов неохотно, со стоном поднимается.
Коридор вагона.
Шиндин стоит у окна, ждет. Из купе выходит Алла. Теперь на лице у неё – нежность, ласка и любовь.
Шиндина (по-хорошему, грустно). Лёня, иди полежи. Ты очень устал. Пойдем, милый. Не надо больше унижаться.
Шиндин (мрачно). Ты, кажется, разводишься со мной? Так разводись! А если передумала, имей в виду: дальше мы будем жить не так, как жили! Хватит! К Егорову я с тобой не пойду! И вообще, в угоду тебе я душу свою топтать не буду! Егорова ни о чем просить не буду! Я чувствую, что не надо этого делать, и не буду этого делать! Нет телефона, и не надо! Нет квартиры, и не надо! Кто ты мне есть, если мне приходится ещё перед тобой душой кривить? Слава богу, есть перед кем в жизни выкручиваться, ещё я должен перед тобой!..
Шиндина. Лёня, Егоров – равнодушный человек. Ты заблуждаешься насчёт него.
Шиндин. Может быть, я заблуждаюсь. Но по мне он хороший человек. Я так считаю. Я так чувствую, понятно! Я не могу жить твоими чувствами, я живу своими чувствами!
Шиндина (мягко). Ты просто слепой...
Шиндин. Может быть! Но я вижу жизнь своим зрением, а не твоим зрением!
Шиндина. Ты себя не уважаешь, Лёня...
Шиндин. Возможно! А за что я должен себя уважать? Я не такой уж замечательный человек, чтобы себя особенно уважать. Это было бы ужасно, если бы я себя, такого, какой я есть, сильно бы уважал! Тебе кажется, что я не думаю над своей жизнью, – я думаю! Больше думаю, чем ты над своей!
Из купе выходят Нуйкина и Семёнов.
Шиндин. Все, иди – не мешай!
Алла уходит в купе.
Шиндин (переключается на Нуйкину. Решительно, даже агрессивно.) Виолетта Матвеевна, я прошу прощения, но вы должны меня выслушать!
Семёнов. Извините! (Делает реверанс, удаляется в купе.)
Шиндин. Виолетта Матвеевна, все, что вы думаете обо мне, вы правильно думаете! Но тут дело не во мне! Я плохой человек! Но есть хороший человек, начальник нашего СМУ Егоров! Которого снимут с работы, если этот акт не будет подписан! Но снимут его не за хлебозавод! А за то, что он не хочет идти на поводу у Грижилюка! Вы знаете Грижилюка – бывший начальник нашего СМУ, теперь управляющий нашего треста! Он сейчас только ждет сигнала: акт не подписан! И всё! Ему нужен только повод! Я вас очень прошу, Виолетта Матвеевна, – уговорите Юрия Николаевича выслушать меня, только выслушать! Пожалуйста, умоляю вас!
Нуйкина. Молодой человек, вам сколько лет?
Шиндин. Тридцать четыре!
Нуйкина. Тридцать четыре! Так неужели, прожив тридцать четыре года, половину человеческой жизни, вы настолько не умеете различать людей, что, видя мое лицо, видя лицо Юрия Николаевича, честнейшего, принципиальнейшего человека, вы сочли возможным устроить весь этот постыдный спектакль с этим днем рождения? Ну как вы после этого смеете вообще к нам подходить, обращаться к нам?
Шиндин (наступательно). Ну, слепой я, слепой! Поработали б вы на моем месте: голова целый день заморочена, света белого не видишь! Ну, я подумал, комиссия как комиссия... выпьешь с товарищами, туда-сюда... Тут ещё с этим билетом... Не сориентировался, понимаете!.. Я вас очень прошу – уговорите Юрия Николаевича выйти!
Нуйкина. Ведь если там действительно, предположим, какая-то сложная ситуация – разве так делают, как вы сделали? Подошли бы, представились бы. Спокойно объяснили. К вашим словам тогда было бы какое-то доверие...
Шиндин. Ну, правильно...
Нуйкина. Юрий Николаевич наверняка бы вас выслушал, вник, что-то посоветовал. У него богатый опыт, он бывший военный юрист, пользуется большим авторитетом в облисполкоме, к его голосу прислушиваются... А вы взяли и сами себе отрезали все пути к нему.
Шиндин. Ну, правильно...
Нуйкина. Да и я тоже, слава богу, не зверь какой-то. Могу понять людей, помочь людям. Мало, думаете, было сложных ситуаций, в которые я вникала? Не считаясь со временем! Ходила, просила, помогала, вступалась за людей...
Шиндин. Ну, правильно...
Нуйкина. Есть же все-таки какие-то нормы поведения, общения людей. Ты к людям по-человечески, а они к тебе по-людски.