Страница 84 из 98
- На топчан садись или приляг, успокойся, отдохни.
Она присела, но не легла. Полностью, оправившись от шока, покраснела вдруг, сгорая от стыда, что так всё получилось. Слава суетился, тоже покраснел вдруг - и угостить то нечем было. Вспомнил, что ещё вчера полный бидон ягод набрал. В ямке он стоял. Убрал в полу одну дощечку, встал на корточки и ягоды достал.
- Вот!.. - довольно улыбнулся, - на покушай.
Надя бидон взяла, посмотрела и засмеялась, передразнивая:
- На-а, покушай! Ой, не могу-у, - посмотрела на него: - Там, у берёзки сумка, принеси, покушаем. Там есть молочко - с ягодками вкусно будет.
Слава растерянно переминался...
- Иди же... чё столбом стоишь?.. - наклонилась к уху и шепнула: - Даже медовуха есть... Крепкая-я... жуть!.. Неси-и... напьёмся-я!..
Он продолжал переминаться.
- Иди же Яросвет - Надя в порядке, только больше так её не называй.
- А как?
- Навнушка и... ни как иначе.
- Ладно, ладно - Навнушка душа. Напугала ты меня!.. Жуть как... Ну я пошёл... Быстро я... Одна нога здесь, вторая тоже здесь...
- Ха-ха-ха! - развеселилась Навна.
Слава выскочил. Не успела осмотреться Надя, а он в дверях с мешком уж появился.
- Вот!.. - довольный, улыбался.
- Накрывай на стол, ты здесь хозяин, - она осматривала книгу. - А у тебя здесь хорошо. Чё не заведёшь козу?
- Зачем?..
- Доил бы каждый день и молочком питался. Сала бы наростил...
- Сало то мене зачем?.. Не надо сала мне!.. А козу доить я не умею, - всё ещё не понимая, что с ним играют, ответил Яросвет.
- Дык... меня бы пригласил... доить козу то.
- Тебя-я?.. - он понял, что Надя отошла совсем - видно Навна помогла - теперь над ним смеются, растерянностью пользуются его. Подумал чуть:
- Козу доить?..
- Да!.. Я умею.
Он лукаво на неё сверкнул глазами, продолжая вытаскивать съестное из мешка:
- Дак, если бы приходила козу доить...
- То чё? - Навна почувствовала подвох, поняла, что Яросвет всё больше проявляется, а тому палец в рот не положить.
- Сам бы козой стал с такой дояркой.
- Фи!.. - поморщилась, - Молока то у тебя нет, всё равно.
- Как сказать, у хорошей доярки и у телёнка молоко бывает.
- У тёлки... ха-ха-ха!..
- Ну, у тёлки-и... тогда я лучше в дояры пойду-у.
- Вот и говорю... козу купи.
- Зачем? Приглашу тебя доиться, - посмотрел на её тугие груди. - Я хороший дояр буду... не руками, так губами... вон... какие... полные, тугие, - засмеялся, наливая медовухи.
Надя налетела на него:
- Похабник ты-ы...
Он ловко усадил Надежду на колени, подал стакан напитка:
- На, выпей чуть - и тише: - Больше будет молочка, - причмокнул, - И не похабник я - поэт!
Она не отказалась, залпом выпила и выдохнула воздух:
- Поэт?.. Хороший ты-ы!.. Люблю-у! Поцеловала в губы. Встала, налила ему, подала. Он выпил тоже. Села на колени, расстегнула пуговицы верхние на платье, достала грудь:
- Пей грудничок! - засмеялась звонко.
Сосок груди торчал, и Яросвету показалось, что он дразнит его. Поймал губами...
- О-ох! Телёночек.
- Плохая ты корова.
- Почему плохая?
- Чё одну достала, надо обе, раз пришла доиться, надо-о... по человечески доить то, а...
- То чё?
Он ей налил ещё.
- На вот выпей ещё, научу потом.
Надя выпила, он тоже выпил. Чуть закружилась голова.
- Ну, говори.
- Вторая может заболеть, не доенная то, - встряхнулся вдруг, - Ух, как я люблю!..
- Кого?
- Не кого, а что. Груди твои!..
- Груди-и?.. Груди у мужчин, а у нас...
- Вымя что ли?.. - засмеялся.
- Дурак!..
- Пусть титечки... - согласился Слава. - Люблю!.. но две, а не одну.
- Как я её достану, не халат ведь - платье?
- А ты платье сними.
Она встала, её чуть качнуло, но удержалось на ногах и платье начала снимать.
- Помоги-и, чё то не могу.
Он встал, помог ей. Надя была в рубашке. Вместе управились с трудом. Наконец села.
- Вот - обе. И чё, рот то у тебя один?
- Но две руки ещё есть, слава богу.
- А бог то здесь причём?
- Как причём? Не зря ведь сделал две руки мене и две груди тебе... гм-м... тити-и...
- Чё-то не понимаю.
- Пойдём, проветримся чуть.
- Чё, голая?
Он откинул подушку, достал халат, накинул ей на плечи:
- Вот!.. теперь одетая. Всегда в заначке есть - покосился - Чистый, чистый - я вообще чистюля.
Они вышли.
----------------------------------
Смеркалось. Слава с Надей прилегли среди огромных сосен и смотрели в небо. Ему нравилось вот так лежать на закате, да и ночью, когда луна на небе. При закате, тени от всего принимали причудливые формы. Таинственностью и величием каким-то веяло от их качания. Они то обнажали вдруг последние лучи, которых не было уж на земле, то прятали совсем в своей хвое сиянье дня.
А вот и луч последний сверкнул, по иголкам в кроне пробежался и скрылся где-то в облаках.
- Луч последний, - задумчиво заметил Слава.
- А ты откуда знаешь?
- Знаю-у... не первый день живу.
- Ух ты!.. А я не видела ни разу.
- Чё в лес на закате не ходила ни когда?
- Ходила. Только не замечала-а, ведь если идёшь куда, хотя и на закате, то ведь зачем то, а не просто так.
- Интересно?.. - Слава произнёс: - Я ведь даже наработаюсь бывало, иду сюда, ложусь и провожаю солнце. Прихожу только за тем, чтоб проводить.
- Ты же убогий, - посмотрела на него, оправдываясь: - Я не в плохом смысле. Убогий значит для меня - иной, не как другие.
- Ладно, не оправдывайся, только вот что тебе скажу. Это место для меня святое. Здесь нету места похоти, обыденности, суете и прочим слабостям людей. Здесь громко разговаривать нельзя - здесь я общаюсь со вселенной, в которой места нет проявленьям низкого порядка.
- А о чём здесь можно говорить?
- Я не знаю!.. Ты первая, кого сюда привёл, а я здесь бываю, чтобы помолчать... мудрость природы послушать.
- И чё мудрость говорит?
- Она не говорит, она поёт и шепчет.
- О чём?
- А ты послушай, и сама услышишь.
Оба затихли, прислушиваясь к вечерней тишине. Надя услышала вдруг пенье птиц, и не одной, не двух и не десятка даже. Ей показалось, что слышит пенье всех птиц, что есть сейчас на всей планете, и не только, всех птиц, что были, есть и будут. А вот и зверь какой то голос подключил к симфонии самой природы. И этот новый звук не диссонансом в общий ритм вошёл, как дополнение, звучанием украсив звуком низким. Вдруг соловей залился трелью. Эхом восхищенье соловья разлилось по округе радостью величия и осознания любви самой.
Надя даже рот чуть приоткрыла от неожиданного счастья. Что-то сказать хотела, но не смогла. Славы мысль услышала, именно мысль, а не слова, будто волна прошла по телу, даже не по телу, а сердце, словно камертон звучал от мысли Славы. Вдруг поняла, что можно включить себя в ритм музыки небесной, но не словами - чувствами. Она включила чувства все, что были, и что знала, и стала не Надеждой просто, а всей матушкой природой.
Это уже в ней всё пело, ликовало, радовалось и любило. Халат, что Слава на неё накинул, сполз на землю, оголив нагое тело. По тугой груди полз муравей, и слышала она признание его в любви. Кузнечик прыгнул - радости волну оставил. Шелест травы и жизнь в этой траве услышала она. Всё проходило не где то вне, а всё через неё. Ей показалось, что она есть центр, но этот центр негде то, а везде. Уши заложило, она на Славу посмотрела и не увидела его.
"Где же он"? - слышит... он внутри её... и рядом.
Вдруг стихло всё и тишина! Надя потихонечку на землю опускалась, совсем очнулась, было от тишины. Ночь на землю опускалась.
- О-ох!.. - вдруг вздрогнула природа вновь, разрывая тишину на части, криком совы и... симфония вновь зазвучала, но не та, что на закате, а новая - ночная. Она назвала ту, которая ушла - прощанье дня, а новая, что появилась - дыханье вечности, которое таинственностью звуков и теней при лунном свете, увлекло Надежду к звёздам, разбросало по вселенной искорками млечного пути, который начинался от неё.