Страница 108 из 120
— Тихо, ты, — сжал его за запястье Климов, — чего кричишь!
Ризо снова побежал под линию.
Лейтенант отвел Климова в сторону.
— Слушай, — мягко сказал он. — Поликарпов на одной фазе, поэтому все спокойно, верно?
Климов растерялся, стал лихорадочно соображать. Краска стыда, наверное, выступила у него даже на спине. От него ждут ответа… Да что он — электрик?.. Птицы сидят на одном проводе, значит, за одну фазу можно держаться… Какой здесь ток? А напряжение?
— Как я понимаю, — сказал лейтенант, — здесь две или три сотни киловольт?
Лейтенанту помочь Климов не может. «Да что я — электрик? Откуда мне знать?»
«Ну и завернулся, — подумал он, посмотрев на капроновый кокон вверху. — Как в гамаке. Ах, младенец…»
— Приготовиться!.. Раскрывай замок! — крикнул Семаков. — Ловим тебя!
Поликарпов медлил. Прошло секунд десять.
— Давай! — кричал Назиров. — Я тебя поймаю!
Может, только поверив другу, Поликарпов решился. Они услышали легкий щелчок замка, еще сильнее растянули купол…
Поликарпов вывалился из капрона неожиданно, вывалился и… повис вниз головой. Ноги его оказались в петле, всем было видно, как удавкой затянулась стропа, цепко зажав оба его сапога в щиколотках.
Лицо Поликарпова быстро наливалось кровью, багровело, выкатились на нем большие глаза.
Все его попытки, раскачавшись, сложиться, уцепиться за стропу руками не удались, ватная куртка вообще делала его неуклюжим. Он затих, перестал шевелиться, может, тихо плакал, а может, так же тихо проклинал себя за то, что принес роте ЧП.
Такими Семакова и Хайдукевича солдаты видели впервые: офицеры старались не смотреть друг другу в глаза.
— Насколько я понимаю, — начал Дима, — линия напряжением двести двадцать или триста тридцать киловольт. Промежуточная опора от Поликарпова метрах в тридцати. Подорвать, свалить опору взрывчаткой я сумею, но кому это сейчас нужно. Как его снять…
Климов посмотрел на опору. Да, она была метрах в тридцати от того места, где на проводе висел, словно заброшенная во время игры тряпичная кукла, Поликарпов.
— Чему же вас учили! — в сердцах сказал Семаков. — Ученые, вашу…
— Я не могу ручаться… Напряжение в линии высокое. С другой стороны, Поликарпов на одной фазе… Ток, наверное, переменный, маленький, — Дима не смотрел Семакову в глаза.
Поликарпова он взял к себе, не советуясь…
Черт возьми, это могло случиться с любым! Дело не в Поликарпове! Резкий порыв ветра, понесло… И повис, в общем, удачно, на одном проводе… Удачно! Ну да, его бросило на провод, а ногами он зацепился. Купол опал и накрыл его. Понятно.
— Ток маленький, — повторил он.
— А чего ж они гудят, провода, а?
— Надо стропу перерезать, — сказал Климов. — Дайте нож, я перережу. Эй, Поликарпов, — крикнул он, — ты же электриком был… Могу я к тебе по проводу добраться? Не убьет меня?
— Надо отключить линию, — просипел Поликарпов: говорить ему было, кажется, тяжело. — Заземлить провод.
— Я не уверен, — продолжал Дима, — но если бы можно было попасть на провод, не соприкасаясь одновременно с опорой… Она заземлена. Но черт его знает! Триста киловольт…
Климов все еще оценивающе разглядывал опору.
— Лейтенант, — сказал он, — дайте нож.
Никто не позволял себе так обращаться к Хайдукевичу, но сейчас никто и не обратил внимания на это «лейтенант».
— Лейтенант, у вас нож хороший. С моим стропорезом там делать нечего, стропа не так натянута.
— Ты что предлагаешь? — спросил Семаков.
— Мама, — хрипел Поликарпов так, будто ему удавкой стянуло горло.
— Я прыгну на провод с опоры! — и Климов сбросил куртку.
— Иван Антонович, — Дима отстранил Климова. — Полезу я. Так разумней.
— Что здесь разумного! — закричал вдруг Семаков. — Вы все с ума посходили! Фельдшер, ты чего стоишь? Ты в этом что-нибудь понимаешь?
— А что я… Я могу оказать первую помощь, — растерянно ответил сержант.
— Кому нужна твоя помощь, если трахнет так, что пепла не соберешь! Ты видел когда-нибудь, как люди под током гибнут?
Семаков еще раз посмотрел вверх, на Поликарпова, потом на столпившихся вокруг солдат.
— Почему вы все такие неграмотные! «Я думаю!», «Я не уверен! » — передразнил он. — Это и есть ваша ученость, когда надо? Это все ваши знания?
— Я уверен, — побледнев, сказал Дима. — Изоляторы ведь не пробивает? Нет. Я прыгну с опоры, тоже не пробьет.
— Он же задохнется там… Дайте нож, — протянул руку Климов. — Что ж вы, решиться не можете? С ним что будет?
— А с тобой что будет? — пошел на него Семаков. — Что с вами будет и что будет после всего этого со мной?
— Как так можно, — прижимая руки к груди, бормотал Ризо, — как так можно! Его током убьет. Он висит. Как так можно…
— А вот так, — сказал капитан, пытаясь развязать тесемки на шапке. Они не поддавались, и он рванул их. — Старый дурак, — чертыхался он под опорой, сбрасывая шапку и куртку. — Угораздило на старости лет! Останусь жив, хлопчики, уйду в запас. Отвоевался, надоело, хватит!
Он похлопал трехпалыми солдатскими рукавицами, зачем-то тщательно прокашлялся и полез вверх по опоре.
— Ну, смотрите, ученые, доверился вам…
Дима признался себе, что решение капитан принял верное. Если бы старшим оказался он — поступил бы точно так же. Позволь капитан полезть наверх кому-нибудь из подчиненных и случись, не дай бог, что-нибудь, старшему пришлось бы отвечать вдвойне — и за Поликарпова и за случившееся. А сейчас капитан все берет на себя. «Капитан — молодец», — согласился Дима.
По правде говоря, ничего не нравилось Диме в Семакове.
Зачем, спрашивал он себя, капитан старается подменять подчиненных! Офицеров, старшину, сержантов! Почему он считает нужным лично гонять из сортира гитаристов? Для чего, как немой укор молодым офицерам, он ходит в казарму по воскресеньям? В последний раз, например, он проверял, правильно ли пришиты у разведчиков бирки на парадных тужурках…
— Товарищ капитан, зачем вы этим занимаетесь? — не выдержал Дима. — В конце концов я бы сам проверил, если так нужно, или старшине поручил.
— Так нужно, товарищ Хайдукевич. А вы не проверили и старшине не поручили проверить, и никто из ваших сержантов не проверил. У половины разведчиков оказалось черт знает что, а не бирки!
Семаков карабкался вверх так, словно это была не обледеневшая опора высоковольтной линии передачи, а одно из обычных препятствий полосы. Будто лез он всего-навсего на парашютную вышку сталкивать вниз не самых храбрых парашютистов.
Он подтягивался на руках, ребрами подметок упираясь в раскосы. На поперечине, уже уменьшенной расстоянием, капитан решил передохнуть. Дима заметил, что пройдено только полпути.
— Много еще? — капитан тряс, разминая, затекшие кисти рук.
Через минуту он опять лез по решетке ствола, работая тренированным телом.
Дима считал себя неплохим спортсменом: училищная сборная по ручному мячу, два первенства республики по парашютному спорту. Но, однажды признавшись себе и пока не позволяя изменить этому признанию, он понял, что не сумеет сделать того, что сделает сорокалетний Семаков.
Он часто вспоминает одно из своих первых занятий по физподготовке. Отправив солдат в казарму, Дима решил поболтаться на перекладине.
— Ну-ка, — подошел Семаков, наверняка наблюдавший со стороны.
Дима делал десятую «склепку», получалась она довольно корявой, но была все-таки десятой!
Семаков снял фуражку, обнаружив плешь. Фуражку он наверняка снимал только в постели — лоб и плешь были совершенно белыми над обветренным и загорелым до черноты лицом. Потом расстегнул крючок галстука, верхнюю пуговицу рубашки. Был он рядом с Димой не очень высок, ему пришлось старательно допрыгивать до грифа перекладины. Дима усмехнулся. Семаков усмешку заметил. Но Дима видел, что никакой Семаков не гимнаст: руки согнуты в локтях, сам закрепощенный, хотя старательно тянет носки сапог и четко зафиксировал вис.