Заповедными тропами

Но не только сам подарок произвел на меня впечатление. С большим удивлением я смотрел также на своеобразную «клетку», в которой мне привезли зверька. Представьте себе свернутую из бересты трубку. Оба ее конца были затянуты металлической сеткой. Когда я взял ее в руки, желая выяснить, что же в ней скрывается, оттуда, несмотря на крайнее неудобство и тесноту, глянули черные и такие ласковые глаза веселой молодой кунички. Зверек, видимо, с нетерпением ждал, когда же наконец его выпустят на свободу. Я заспешил. Мне хотелось как можно скорей освободить бедного пленника из той страшной тесноты, в которую он попал по моей вине, но куда его поместить хотя бы на первое время? Правда, у меня была клетка, но я так давно ею не пользовался, что никак не мог вспомнить, где она сейчас и цела ли вообще. Совет приятеля облегчил мне эту задачу.

— Не надо никакой клетки, зачем она? Ведь куница совсем ручная и с лета живет в избе на полной свободе.

Руководствуясь его словами, я с величайшим удовольствием сорвал решетку и выпустил зверька прямо в комнату. С этого момента без всякой клетки моя новая пленница под именем Кунчик прожила у меня дома более трех лет. Во всех отношениях она не походила на двух куниц, живших у меня до ее появления. Вероятно, она попала в руки людей в раннем возрасте и искусственное кормление отразилось на ее росте. К середине зимы она едва достигла самого мелкого размера для лесной куницы. К этому времени она успела закончить линьку и надеть пышное зимнее одеяние, но мех был слишком светлый, а желтое горловое пятно слишком бледно.

«Грош цена такой кунице», — пожалуй, сказал бы любой меховщик, осматривая мех животного. Однако для меня это не имело никакого значения. И верно, какое мне дело до качества ее меха, когда она нравилась мне во много раз больше самого красивого соболя.

Прошло не более месяца со времени появления у нас кунички, и она стала не только моей, но и общей любимицей. «Удивительно симпатичный, веселый и смышленый зверек», — думалось мне, когда я иной раз подолгу наблюдал за ее поведением. Ручная куничка вела себя среди людей как настоящее домашнее животное. Вот она неторопливым, бесшумным галопцем приближается к стулу, вскакивает на него и, опершись своими широкими передними лапками на край стола, с любопытством заглядывает вперед. Дальше нельзя — это ей хорошо известно, и куничка исследует стол издали. Она смешно морщит свою подвижную мордочку, щурится, ее влажный нос вздрагивает, улавливая вкусные запахи.

— Нельзя, Кунчик! — негромко, но резко говорю я и тихонько ударяю рукой по столу. Этого вполне достаточно. Зверек нехотя прыгает на пол и бежит в другую комнату.

Вскоре я выяснил, что моя куничка большая лакомка. Она до странности любила варенье, мед и сладкую манную кашу. Используя эту слабость, мне и удалось многого достичь в отношении ее приручения. Терпеливо, помногу раз сряду я заставлял Кунчика прибегать на мой зов и вскакивать на руки и плечи. Только здесь он получал вознаграждение. «Кунчик, Кунчик», — не видя зверька в комнате, бывало, крикну я, и он, в надежде получить лакомство, тотчас появится около. Спустя несколько месяцев я уже брал ручную куничку во двор, где она бегала на полной свободе, копалась в снегу и вскакивала на меня, как только я ее звал по имени.

Одновременно с куницей в небольшой вольере у меня жила белка, и я невольно сравнивал поведение этих двух древесных животных. Изредка я запирал куничку в кухне и на короткое время выпускал белку в комнату. Каждая такая прогулка обязательно кончалась хотя бы маленьким огорчением. Иной раз зверек свалит с полки фарфоровую статуэтку и, перепуганный звоном разбившейся вещи, прыгает на другую полку, откуда на пол также летят безделушки. И как же в этом отношении безупречна была куничка! За три с лишним года жизни в моей квартире она не разбила ни одной вещи.

Славный был зверек Кунчик — веселый, понятливый и, как ни странно для хищника, удивительно добрый. Разозлить его, казалось, не было никакой возможности. Мнешь, бывало, его пушистую шкурку, тискаешь руками, а он даже не догадается пустить в ход свои острые, зубы. Разве такого ручного зверька не приятно держать в неволе? Он, вероятно, полностью утратил стремление к свободе и, живя в нашей квартире, заменял домашнюю кошку.

Никогда бы я не расстался с ним, но одна беда — ручной зверек ненавидел кошек. Это крайне осложняло содержание куницы и в конце концов заставило меня расстаться с ней. При всяком удобном случае она бежала в кухню, где сталкивалась с соседскими кошками и затевала жестокие драки. Большой серый кот, принадлежавший соседке, вскоре стал настоящим моим несчастьем. Он был вдвое больше куницы и, конечно, мог ее задушить при первой же схватке. Однако лесной хищник нападал на него с такой стремительностью и так ловко увертывался от когтей и зубов противника, что кот всегда терпел поражение. В таких случаях он пытался спастись бегством через открытую форточку. Этим путем он нормально пользовался для посещения крыши соседнего флигеля. Однако, спасаясь от своего врага, он часто срывался с форточки, падал на подоконник и кухонный стол и бил посуду. Квартира наполнялась звоном бьющегося стекла, оханьем хозяек и кошачьим фырканьем.

Взъерошенный кот с горящими злыми глазами забивался в узкий промежуток между двумя столами и с шипением, размахивая когтистой лапой в воздухе, пытался защитить себя от зубов противника. Желая предупредить драки, я перестал выпускать зверька в кухню. Но это не избавило меня от неприятностей. Ведь куница сталкивалась с кошками в нашем дворе, куда я иногда брал ее погулять. И вот однажды она разорвала ухо белой кошке, жившей в соседнем флигеле. Ранка была ничтожная и совсем неопасная, но из нее обильно сочилась кровь, пачкая пушистую шкурку. «Посмотрите, что наделал ваш хищный зверь», — трагическим голосом обратилась ко мне ее хозяйка, показывая действительно сильно окровавленную кошку. Что при этих условиях я мог возразить в защиту Кунчика?

И вот после этого случая я наконец решил расстаться с моей драчуньей куничкой, выпустить ее на волю. Осуществить это мне хотелось как можно скорей, до выезда в намеченную экспедицию, но я ждал окончания весенней охоты. Мало ли что может случиться с ручным зверьком на свободе, когда на лесных опушках вечерами гремят частые выстрелы. Ждать оставалось недолго, а пока я решил выбрать хорошее место для Кунчика и при каждом выезде за город на вальдшнепиную тягу до наступления вечера бродил по лесу.

Глухой ельник с примесью лиственных деревьев, разросшихся по обрывистому берегу небольшой речушки, особенно понравился мне. Здесь было уютно и тихо. Высоко к небу поднимали свои остроконечные вершины мохнатые ели, дремали толстые дуплистые осины, доживая свой век; у речки росла ольха и рябина. В самой чаще не было солнца, пахло грибами и сыростью, вокруг полусгнивших пней росла брусника. «Спокойный уголок — зверьку будет здесь привольно», — решил я и прекратил поиски.

Наступил май — кончилась весенняя охота. В одно прекрасное утро я посадил свою ручную куничку в маленькую корзинку и отправился к выбранному месту. Вот и знакомый участок леса — все здесь как будто по-старому, только душистые ландыши всюду пробились наружу сквозь лесной валежник. Поставив корзинку на пень, я открыл ее и выпустил зверька на волю. Бедный, смешной Кунчик! Он никогда не был в лесу и, попав сюда, вел себя в высшей степени странно. Видимо, масса новых запахов поразила его значительно больше, чем прочая обстановка. Он ознакомился с гнилым пнем, потом осторожно спустился на землю и, наткнувшись на стебель какой-то травы, стал исследовать его со всех сторон. Зверек нюхал его, лизал, и все это делал с таким заразительным наслаждением, что я невольно последовал его примеру и, сорвав стебель, поднес к лицу. От него исходил запах молодой зелени и какой-то чудной свежести. А Кунчик тем временем знакомился с молодым деревцом. Он обнюхивал нежную кору, дотянулся до нижней веточки и, пригнув ее к земле, стал объедать липкие душистые почки. Потом его привлекла лесная подстилка: он засовывал в нее мордочку, разгребал лапами опавшую хвою и, наконец, среди нее обнаружил навозника. Спасая свою жизнь, жук попытался забраться обратно, но это ему долго не удавалось. Кунчик же с удивлением сначала издали наблюдал за его движением, затем коснулся своим носом, резко отдернул назад голову и, вероятно убедившись наконец, что жук съедобен и совсем безопасен, съел его со страшной жадностью. Наблюдая за поведением куницы, я ясно понял тогда, что при содержании в неволе я лишал ее многих вещей, в которых, вероятно, нуждался организм животного. Однако съеденного жука для Кунчика оказалось мало. Зверек, усиленно втягивая в себя воздух, стал шарить кругом, копаться в опавшей листве, заглядывать под валежник. Сначала поиски ограничивались самым небольшим участком, где была обнаружена первая добыча. Однако второй жук, как нарочно, нигде не попадался, и Кунчик расширил поле своей деятельности. Бегая кругом и исследуя почву, он вдруг обнаружил что-то совсем новое и непонятное — недалеко от него среди мха и травы сидела небольшая травяная лягушка. Кунчик прижался к земле, вытянулся во всю длину и, осторожно передвигая ноги и вздрагивая, пополз к неизвестному для него животному. Я с интересом наблюдал, что будет дальше. Лягушка подпустила хищника совсем близко. Когда между ними осталось не более десяти сантиметров, лягушка сделала один за другим несколько прыжков в сторону, а смешной Кунчик — я не мог удержаться от смеха — подпрыгнул с такой силой и так высоко, как будто его подбросила какая-то неизвестная сила. Когда лягушка исчезла из виду, пораженный зверек вновь стал подползать к ней и вновь высоко подскочил, когда она, спасая свою жизнь, запрыгала вновь.