Остров Тамбукту

— Могу ли я быть вам чем-нибудь полезен? — спросил он по-английски.

— Дайте мне этого старика, — кивнул я головой в сторону Арики. — Он не способен ни на какую работу, а мне нужен.

— Возьмите, — отмахнулся офицер, словно прогоняя назойливую муху. — Узнал два английских слова и все время повторяет: «Коньяк, папироски, коньяк, папироски». Пусть он убирается к черту. Мы привыкли сами пить коньяк и сами курить папиросы.

В это время Арики опустился на песок и посматривал то на меня, то на офицера. Я велел ему встать и идти со мной.

— Куда ты меня поведешь? — спросил он.

— К желтому тана.

— К желтому тана? Правда?

— Да.

— А где он?

— В селении.

— А не на большой пироге?

— Нет, он в селении.

— А ты не врешь?

— Зачем мне врать? Я иду к нему. Если хочешь, пойдем, а не хочешь, откачивай воду из пирог.

— О, Андо! Пойду, Андо!

И он зашлепал босыми ногами за мной.

Мы пошли в селение. Еще дымили догорающие хижины. На площадке зияла глубокая воронка от снаряда. Поблизости на спине лежала убитая женщина с окровавленным лицом, а к ее груди прижался маленький ребенок с оторванными ногами.

Мы вошли в хижину главного жреца. Она была в целости. Рогожки и горшки были на месте. Японцы ничего не тронули.

— Возьми белые листы, — приказал я главному жрецу.

— Зачем? — спросил он, недоверчиво поглядев на меня.

— Потому что понадобятся тебе. Сейчас мы пойдем к желтому тана. Желтый тана скажет: «Нет, этот человек не Арики. У Арики есть белые листы, а у этого нету».

Арики подозрительно посматривал на меня и колебался. Не обманываю ли я его? Не хочу ли отнять белые листы? В них была его сила, ими главный жрец дурачил туземцев. Потеряв их, чем он будет запугивать непокорных?

— Бери и идем скорее к вождю пакеги, — настаивал я. — Он тебе даст коньяку и папиросок. Много коньяку и папиросок. Даст тебе браслеты и ожерелья. Все тебе даст. Бери белые листы и идем.

В действительности я хотел уничтожить «белые листы», чтобы вырвать из рук главного жреца самое сильное оружие, внушавшее страх туземцам и заставлявшее их беспрекословно ему подчиняться. Арики подозревал меня и колебался. Но услышав, что вождь пакеги даст ему много коньяку и много папирос, забыл все на свете. Он разворотил нары, сунул руку под бамбуковые прутья и вытащил вахтенный журнал яхты. Положив его в сумку, он вышел со мной.

Мы пришли в селение. Надеясь найти кассетку с дневником Магеллана и отнести ее к туземцам, я отправился к хижине Смита и Стерна, от которой осталась только куча пепла и несколько обгоревших балок, но сейчас же отказался от своего намерения.

Вблизи леса человек десять солдат морской пехоты заняли позицию в наспех выкопанном окопе. В нескольких шагах от окопа, спрятавшись за толстым деревом, лежал молодой сержант, держа наготове автомат. Увидев нас, он что-то крикнул и подошел мелкими шажками к нам. Я подал ему пропуск капитана. Сержант прочел, шевеля толстыми губами, проверил подпись и печать и вернул мне. Отдав честь, он вернулся на старое место и снова залег за деревом. Мы больше его не интересовали.

— Идем! — сказал я Арики.

— Куда?

— К желтому тана.

— Да ведь ты сказал, что он в селении?

— Был в селении, но этот желтый дьявол сказал, что пошел в горы на холм в маленькую хижину.

Над селением, на вершине холма, стояла маленькая хижина, в которой в плохую погоду охотники находили приют, а иногда и ночевали, застигнутые ночью в джунглях. Я хотел увести Арики как можно дальше от японцев, а там уже было легко справиться с ним. Я решительно зашагал и думал: «Что если он откажется идти со мной? На глазах у японцев я не могу насильно его заставить. Неужели мой план провалится в последний момент?» А план состоял в том, чтобы отвести Арики в джунгли к племени. Поверит ли мне и на этот раз главный жрец или поймет, что я ему готовлю. Обернувшись, я увидел, что он идет за мной. Медленно и неуверенно, но все же плетется... Мы углубились в лес. Тропинка была крутая. Поднимались медленно вверх, цепляясь за лианы, привязанные, как веревки, к деревьям. Без помощи этих лиан нужно было бы ползти — настолько крутой была тропинка, Кроме того, толстые корни гигантских деревьев преграждали дорогу и образовывали высокие ступени, которые также затрудняли подъем. Арики выбился из сил, и мне приходилось часто останавливаться и ждать, пока он переведет дух.

Когда мы наконец поднялись на холм, взорам представились большой кусок берега и вся бухта. Внизу вился синий дымок от догорающих хижин. Виднелись и обе подводные лодки. Они походили на стальные сигары, брошенные в бесконечную ширь океана.

— Ох, отдохнем! — вздохнул Арики и тяжко опустился на землю.

Мне показалось, что за этот день он постарел на десять лет. Лицо приняло страдальческий вид. Он полузакрыл глаза, в которых еще вчера горели злые огоньки. Я был готов сказать ему правду и самому предоставить решить, идти ли к племени или вернуться к японцам. Но, вспомнив, сколько зла он причинил мне, да и не только мне, но и туземцам, подумал: «Не жалей его. Он целиком заслужил ту участь, которая его ожидает. Ненаказанное преступление поощряет преступника...»

Мы снова пошли вперед и через полчаса дошли до хижины. Она была построена у высокой скалы, с которой сбегал небольшой поток. В течение веков вода выдолбила в граните глубокий омут, в котором вода образовывала воронки и пенилась. Вокруг росли высокие деревья, тень от которых падала на водопад. Этот красивый укромный уголок словно был создан для отдыха. Тот, кто первым дал идею построить тут маленькую хижину, наверняка был в душе поэтом.

Я присел на выступ скалы. Подо мной ревел водопад и рассыпался тысячью брызг, переливавшихся на солнце всеми цветами радуги. Арики поднялся по высеченным в скале ступеням и заглянул в хижину.

— Желтого тана здесь нет! — растерянно пробормотал он.

Я промолчал. Главный жрец быстро сошел ко мне и опять сказал:

— Слышишь, Андо? Желтого тана здесь нет! Ты меня обманул!

— Да, обманул! — признался я.

Я смутился и не мог смотреть в глаза главному жрецу, хотя и считал, что он целиком заслуживал участь, которую я ему готовил.

— Что ты хочешь со мной делать, Андо? — захныкал Арики. — Куда ты меня ведешь?

— К тана Боамбо.

— Нет, нет! — крикнул Арики и отскочил назад. — Отведи меня к желтому тана! Ты обещал! Ты сказал, что желтый тана даст мне много коньяку и много папиросок!..

Я отвернулся от противного старикашки. Да, он был неисправим. Даже сейчас в нем не заговорила совесть. А сколько прегрешений лежало на его совести! Этот человек не заслуживал сожаления и снисхождения...

— Идем, подлец! — крикнул я строго и, схватив его под руку, потащил по тропинке в высокой траве аланг-аланг, которая росла на поляне вокруг хижины.

— Пусти, пусти! — вырывался главный жрец и сел на траву. — Не пойду! Не хочу я идти к Боамбо! Он отнимет у меня семь поясов мудрости и прогонит в джунгли! Не желаю, слышишь! Отведи меня к желтому тана! Шамит говорит, что у желтого тана есть много коньяку и папиросок.

— Ты пойдешь со мной, негодяй! Ты изменил своему племени и перешел к его врагам. За коньяк и папироски ты готов продать и род, и все племя! Вставай! Живо!

Разобрав, что я не шучу, Арики поднялся и медленно поплелся впереди с опущенной головой. Он походил на преступника, которого больше гнетут кандалы, чем совершенное преступление.

— Однажды ты мне говорил, что есть добрые пакеги, — бормотал он, едва передвигая ноги по утоптанной тропинке. — И Шамит сказал мне сегодня: «Пакеги нанай-нанай». О, он мне соврал! И ты обманул меня! За что? Арики стар. Арики устал. Арики не может идти...

Все же он шел, хотя и медленно. Мы вошли в лес. Нас сразу охватил полумрак тропической чащи, словно солнце угасло. Повеяло прохладой. Кругом стояли толстые и высокие деревья, мощные ветки которых, опутанные густой сетью лиан, образовывали над головой непроницаемый свод, через который едва пробивался яркий дневной свет. В такой тишине полумрака чувствуешь себя одиноким и беспомощным...