Страница 52 из 112
Задумавшись, я незаметно забрел довольно далеко в лес. Пройдя еще немного, я вышел на ровную полянку, посреди которой находилась хижина, больше хижин туземцев. Дверь была закрыта. Я ее приоткрыл и заглянул внутрь. В середине хижины был очень большой очаг, на котором тлела толстая сухая колода. В глубине, у стены, на деревянном пне стоял Дао — идол племени. В стороне на нарах дремала старушка. Она сидела, вытянув ноги, прислонившись к стене, косматая, грязная, страшная... Топорной работы, идол был выкрашен в черную краску. Но странно! — Лицом он очень напоминал Арики. Разумеется, это было случайное сходство. Идол существовал с незапамятных времен, а Арики едва ли было больше семидесяти лет. Голова у идола была опущена, словно он задумался о чем-то, а правая рука с торчащим указательным пальцем вытянута вверх и показывала на потолок. На стене за идолом висели разные копья, каменные топоры и другое оружие, употреблявшееся в различные времена. И среди них — это было целое открытие — одна из тех бомбард, при помощи которых испанцы и португальцы в конце пятнадцатого и начале шестнадцатого века покорили много островов в Индийском и Атлантическое океанах. Это, в прошлом, страшное оружие, сейчас потонувшее в пыли, проеденное ржавчиной, было ненужно и беспомощно, как тело мертвеца. Но некогда оно сеяло ужас среди дикарей всех островов и континентов. Находка не оставляла никакого сомнения в том, что некогда на острове Тамбукту действительно жили моряки Магеллана. Это было так же верно, как верно и то, что хижина, которую я рассматривал, была хижиной вечного огня...
Мне вспомнились слова Боамбо, который однажды сказал, что в хижину вечного огня имеет право входить только Арики, да и то во время определенных праздников. «А что будет, если кто-нибудь из племени войдет в хижину вечного огня?» — спросил я тогда вождя. — «Погибнет». — «Как?» — «Дао знает как. Он укажет Арики, как наказать того, кто ступил в хижину вечного огня». Я вспомнил об этом предупреждении и поторопился уйти из этого опасного места.
Я тронулся по тропинке, предполагая, что она приведет меня в селение Боамбо, но тропинка неожиданно свернула в другом направлении, и я вышел на открытое место, на котором работало много туземцев — мужчин, женщин и детей. Они расчищали лес. Молодые деревья и кусты выкорчевывались и вырубались каменными топорами. На старых деревьях отрубались ветки, а у ствола каждого толстого дерева горел большой костер. Туземцы не могли вырубать такие деревья своими каменными топорами и выжигали их до корней в течение нескольких дней. После того, как расчистят и сожгут все ветки и деревья, туземцы огораживают место бамбуком. Они забивают в землю бамбуковые колья в два ряда, сантиметров па двадцать один от другого, заполняют пустое пространство кусками веток и щепками и привязывают колья один к другому лианами. Бамбуковые колья пускают корни и растут чрезвычайно быстро — за сутки вырастают сантиметров на тридцать. Дикие свиньи не могут пройти через такую прочную ограду. После этого туземцы раскапывают заостренными кольями землю. Это очень тяжелая работа, и делают ее мужчины. Двое или трое человек забивают острые колья в землю, близко один от другого, и выворачивают большой ком. После этого вновь забивают колья и выворачивают второй ком. Так постепенно они раскапывают огороженное место и выкорчевывают корни. За мужчинами следуют женщины, которые дробят комья деревянными лопатками, а дети разрыхляют их руками. Из этой рыхлой земли женщины делают круглые грядки и засеивают их разными растениями. Особенно много сеют таро, ямс и бататы. Это главная пища туземцев. В других садах выращивают бананы, кокосовые, дынные и хлебные деревья, кенгаровые орехи.
Тут я застал моего старого друга Гахара. Увидев меня, он сейчас же подошел. Мы уселись в тени и закурили. Гахар предпочитал сигареты своему табаку и, когда меня встречал, не пропускал случая выкурить одну сигарету.
Глядя, как мучаются туземцы со своими деревянными кольями и лопатками, я вспомнил о железных лопатах и топорах Смита, которые он купил для своих плантаций на Кокосовых островах. Они бы облегчили труд этих людей. Туземцы могли бы легко вырубить топорами деревья, а лопатами и мотыгами без особого труда раскопать и засеять огород. И я решил взять несколько топоров и лопат и отнести их туземцам, даже если это будет против воли Смита.
Я пошел в хижину, но никого в ней не застал. Арики, Смит и капитан отсутствовали. От ящиков и мешков и следа не осталось. Только на нарах валялось несколько порожних бутылок и две-три забытых свечки.
Я зашел к Боамбо, но и его не застал дома. Старая Дугао варила перед хижиной таро. Вода в горшке, поставленном на огонь, булькала и пенилась. Дугао сказала, что Боамбо приходил и опять ушел куда-то. Он ужасно сердит...
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Неожиданная встреча. Тайна белых листов. Кто хочет меня убить? Жалобы Смита. Дневник Магеллана.
I
Солнце зашло, наступила ночь. Боамбо не приходил. Его сына и дочери тоже не было.
Я возвратился в мою хижину. Чувствовал себя одиноким. Закрыв дверь, я взобрался на чердак и вышел на бамбуковую террасу. Я лег на спину и загляделся в облачное небо. До меня долетал рев волн, разбивавшихся о скалы. Океан волновался. Было душно, как перед грозой. Куда ушли Стерн и Смит? Уж не на яхту ли? Но почему капитан не оставил мне записки, чтобы хоть за него не беспокоиться? Кто его знает, может быть он помирился со Смитом, и оба решили оставить мою хижину и жить отдельно... Может быть, Смит решил, что выгоднее разделить свое имущество между двумя, чем между тремя. Дурак! Что ж он разве не знает, что я ничего не желаю для себя?..
Да, мы были детьми двух миров. Я принадлежал к новому миру — миру правды и счастья, а Смит — к старому миру господ. Он никогда не поймет меня. Мои заботы о туземцах были ему чужды. И я уверен, что, если бы мы жили в одной хижине, мы были бы чужды один другому. Я был также уверен и в том, что плантатор и в будущем будет мне создавать тревоги. А капитан? Неужели и он перешел на сторону Смита? Едва ли... Смит пытался и с ним обращаться как со своим служащим, а между служащими и господами никогда не может быть мира и дружбы.
Было уже довольно поздно, когда хлопнула дверь и кто-то вошел в хижину. Я слышал шаги по рогожкам, потом лестница из лиан зашелестела и заскрипела. Кто-то поднимался наверх. Я встал и стоя ждал на веранде. Шаги послышались на бамбуковом чердаке. В маленьком окошке показалась — кто бы вы думали? — Канеамея!
— Андо! Где ты, Андо? — тихо прошептала она. Я молчал в темноте.
— Андо, это ты? — спросила Канеамея, заметив меня.
— Я.
— Ты не ждал меня?
— Нет... Зачем ты пришла? Сейчас поздно... — тревожно сказал я.
— Я раньше тебя искала, но не нашла. — Она немного помолчала, потом продолжала: — Я пришла... Разве ты не рад?
— Нет! Слышишь? Нет! Уходи!
— Пакеги у нас, — прошептала она. — Набу много пил и опять заснул. Будет спать до утра. (Она сказала: «Алу ябом аро» — до восхода солнца.) Арики сказал, что пакеги будут жить в нашей либе орованде. Понимаешь?
— Понимаю.
— А ты где будешь жить?
— Тут. В моей хижине.
— Ты не останешься с пакеги?
— Нет. Я останусь здесь.
На ее руках блеснули два бронзовых браслета, наверно подаренных Смитом.
— Уходи, — сказал я. — Слышишь?
— Не уйду!
Ее голос дрогнул. Она села на окно.
— Опасно, — настаивал я. — Скромные девушки не ходят по ночам по чужим хижинам. Это запрещено. Уходи.
— Боишься?
— Да, боюсь.
— Кого?
— Арики. Он взбесится, если узнает, что ты приходила в мою хижину.
— Ты однажды сказал, чтобы я пришла. Помнишь? Я и пришла.
— Сказал, чтобы ты пришла днем. А ты пришла ночью. Это опасно...
— Я никого не боюсь!
— А почему дрожишь? — спросил я. Она действительно дрожала.