Страница 101 из 112
— Совершенно верно. Увидев меня, главный вождь раскричался: «Зачем вы привели сюда этого белого дьявола? Почему вы до сих пор его не съели?» А туземцы ответили: «Мы как раз разожгли костер и собирались его зажарить, когда узнали, что желтые дьяволы захватили дочь тана Боамбо и утащили на большую пирогу». Главный вождь еще больше разъярился и заорал: «Да, желтые дьяволы похитили мою дочь, но я жестоко им за это отмщу! Этот будет первой жертвой, — указал он на меня. — Зажгите костер и приведите других желтых дьяволов. Я голоден как шакал...»
— Постойте, постойте! — остановил меня капитан. — Разве они взяли в плен моих матросов?
— Да, они привели пять ваших матросов, связанными...
Капитан насторожился и поджал губы.
— Дальше?
— Дальше я сказал главному вождю: «Если тана Боамбо оставит в живых этих пятерых желтых человек, я спасу дочь тана Боамбо». — «Как? — спросил меня предводитель. — Как же ты ее спасешь?» — «Я пойду к желтому вождю и скажу, что тана Боамбо передаст ему живыми пятерых его стрелков, если желтый вождь освободит дочь тана Боамбо». — «Нет! — воскликнул предводитель. — Желтые дьяволы причинили много зла моему племени. Они наши враги, а мы прощаем нашим врагам только после того, как их зажарим и съедим». — «Пусть тана Боамбо хорошо подумает, раньше чем нас зажарит и съесть, — сказал я. — Если тана Боамбо меня не послушает, он никогда больше не увидит своей дочери». Но он не пожелал меня слушать и велел бросить нас в огонь. Меня и пятерых ваших матросов. Его ненависть к вам сильнее любви к собственной дочери. Тогда вмешалась жена предводителя. Как каждая мать, она бросилась в ноги мужу, зарыдала в голос, начала ломать руки и умолять... Вмешались и другие женщины, родственницы предводителя, — известное дело, женское сердце жалостливее сердца мужчины, — и предводитель сдался. Он приказал угасить костер и послал меня сказать вам, что, если вы освободите его дочь, он освободит пятерых ваших матросов. Если же нет, завтра же утром они будут зажарены и съедены.
— Так! — пробормотал капитан, потирая руки. — Хорошо, хорошо!.. Чудесно! Главный вождь в моих руках!
— Он в джунглях, и вы никогда его не поймаете, — возразил я.
— Он сам придет ко мне...
— Этого никогда не будет!
— Тем хуже для него и его дочери!
— А ваши матросы? — напомнил я. — Не забывайте, что пять ваших матросов...
— Вы о них не беспокойтесь, — перебил меня капитан и небрежно махнул рукой. — Во флоте императора-солнца существуют традиции. Каждый матрос, попавший живым в руки врага, не заслуживает снисхождения. Эти негодяи должны были умереть как герои, а не сдаваться живыми. Они запятнали и свою, и мою честь. Пусть их сожрут дикари — это послужит примером для других...
«Ужасный человек! — подумал я. — Без сердца, без чувств. Что делать?» Мне пришло на ум, что капитан вспомнил о чести. Сдавшись живыми, его матросы запятнали свою и его честь. Ну что ж! И у меня есть честь!..
— Я поклялся главному вождю, что его дочь будет освобождена, и только тогда он согласится оставить в живых ваших матросов и меня. Если вы ее не освободите, главный вождь скажет: «Белый варвар обманул. У него нет чести. Все белые и желтые — варвары, люди без чести...»
— Вы меня смешите, ха-ха! — сказал капитан и язвительно рассмеялся. — Неужели вам не безразлично, что подумает о вас этот дикарь?
— Совсем не безразлично. Мое понятие о чести...
— Оставайтесь при вашем понятии, — прервал меня капитан Сигемитцу, а дочь главного вождя останется моей пленницей. Или ее отец капитулирует, или...
— Или что? — насторожился я.
— Вы много хотите знать, союзник! — строго заметил капитан и встал.
Разговор был окончен. Зинга оставалась его пленницей, а я «союзником». Это было унизительно.
— Господин капитан, вы должны освободить эту девушку!
— Должен? — он посмотрел па меня через плечо.
— Да, должны! — мой голос прозвучал дерзко.
— Почему?
— Потому что она моя невеста!
Он повернулся ко мне, и, принужденно улыбнувшись, сказал:
— Союзник, я вам не верю. Мне известно, что дикари не обручаются и не венчаются. Эти вещи у них обделываются просто.
— Они обручаются и венчаются так же, как и мы, — возразил я. — И защищают свою честь гораздо больше, чем некоторые цивилизованные люди.
Капитан свистнул от удивления, потом сказал:
— Союзник, не говорите глупостей. Эта девушка — моя пленница и я поступлю с ней так, как мне заблагорассудится. Первым делом я ее сфотографирую и вставлю в альбом на память. У меня есть альбом с фотографиями девушек разных стран: китаянок, монголок, малаек, даже европеек. Настоящая дикарка среди них — это будет оригинально, не так ли?
— Вы этого не сделаете! — с возмущением крикнул я.
— А кто мне помешает, союзник?
— Моя честь и ваша совесть!
— Ваша честь, — он кисло усмехнулся. — Давайте говорить откровенно. Я признаю только одну честь — честь на поле битвы, и только одну честь Японии и императора-солнца. Я прибыл сюда, чтобы занять остров и превратить его в военную базу. Всякий, кто будет препятствовать моей задаче, будет беспощадно сметен с лица земли. Понятно, союзник? Тут нет места для романтики. Это девушка — дочь их главного вождя, а он мой враг.
— Но она моя невеста, а я ваш союзник!..
— Союзник? Ну, ладно! Тогда знайте, что мы не делимся рыбой, попавшей в наши сети. И я вам рекомендую поджать хвост, потому что не буду церемониться.
Он нажал кнопку на письменном столе. Вошел вестовой и отдал честь.
— Отведите этого юношу в камбуз! — приказал капитан.
— Что это значит?
— А вы не понимаете? До сих пор вы были моим союзником, а отныне пленником.
— Но это нечестно!
— Молчать! — топнул ногой капитан, и губы у него искривились от бешенства. — Посади свинью за стол! Вон!
Вестовой вытолкал меня за дверь и погнал в камбуз.
IV
Все было ясно. До тех пор пока капитан рассчитывал заманить племя переговорами, я был ему нужен, и он обходился со мной как с «союзником». А поняв, что переговоры бесполезны и я ему больше не нужен, он превратил меня в пленника и отправил на кухню на «почетную» работу, как и Стерна.
Мы со Стерном чистили и резали лук и картофель, мыли котлы, тарелки, кастрюли и стаканы, выливали помои, подметали и мыли пол, работали с утра до вечера. Но не столько нас угнетала работа, сколько грубое отношение кока Ясуды. То он нас ругал за крупно нарезанный картофель, то за мелко нарезанный. После обеда, когда отдыхал, он заставлял нас дежурить у его койки и отгонять мух. Он обращался с нами, как в свое время китайские мандарины со своими рабами.
Стерн и раньше недолюбливал судовых коков и не считал их настоящими моряками, а сейчас к Ясуде испытывал двойную ненависть. Потому что Ясуда был не только коком, но и нашим мучителем. Но Стерн закалил свою волю в морских бурях и, стиснув зубы, терпел грубости кока. Однажды он сказал мне:
— Если все японцы такие, как эта гадина и капитан Сигемитцу, японская нация должна быть стерта с лица земли.
— Нация не виновна, Стерн, — возразил я. — Японцы — хороший народ.
— Вы идеалист, — упрекнул меня Стерн. — Чрезмерно верите в добро и людей.
— Я верю в народ.
— А разве Ясуда и ему подобные не народ?
— Нет, они паршивые овцы в стаде...
— В таком случае, в японском стаде исключительно много паршивых овец, — изрек Стерн.
Он не скрывал своей ненависти к японцам и, проходя мимо них, не здоровался, а когда получал пинок от офицера или боцмана, не удостаивал злодея даже взглядом.
Стерн сказал мне, что только один раз видел Зингу, когда ее привезли на подводную лодку, и ничего не знает о ее дальнейшей судьбе. Он предполагал, что она заперта в каюте капитана, но я знал, что там ее не было. «Где Зинга и как ей помочь? — задавал я себе вопрос. — Хоть бы мне ее увидеть, поговорить с ней, успокоить!..»