Страница 5 из 12
– Страшно? – вдруг спросила его недавняя собеседница.
– А ну, тихо! – рыкнул Лешага.
– Это Пучеглазый? – точно не услышав его, спросила чешуйчатая, и, не дожидаясь ответа, продолжила: – Пучеглазый очень страшный. Прорвы хоть и свирепые твари, а у него ходят, как на привязи. Кого он увидит, тому не жить.
– Цыть! – повторил Лешага, но без прежнего нажима. Он чувствовал, как в горле его собирается жесткий, точно покрытый собачьей шерстью комок, перехватывает дыхание. Нет, на этот раз не от страха, но он и сам не мог сказать, от чего. Надо было отдохнуть, перевести дух, решить, что делать дальше. Не сидеть же остаток дней в этой дыре с чешуйчатыми.
– Лучше расскажи о Том Дне. Что ты знаешь о нем?
– Погоди, – женщина сделала шаг в сторону и остановилась, неуверенно глядя на собеседника. – Позволь, я уйду. Скоро вернусь.
– Не вернешься – я убью всех. Вернешься с оружием или подмогой – я убью всех. Тебя первую.
– Нет ни оружия, ни подмоги, – горько вздохнула чешуйчатая.
– Хорошо, иди. Я сказал.
Ее не было ровно столько, чтобы Лешага начал чувствовать раздражение. И его раздражение ощутили обитатели подземного схрона. Он поглядел на Марата. Тот уже очнулся и сидел, обхватив колени руками, у стены.
– Уже? – заметив взгляд, отозвался чешуйчатый. – Позволь, я встану, не хочу умирать, скрючившись, как будто я боюсь смерти.
– Сиди. – Лешага отвернулся. Юнец действовал ему на нервы.
– Она придет, – заверил Марат.
Словно услышав разговор, в комнате появилась давешняя чешуйчатая. Она держала в руках большую яркую книгу. Лешага даже в темноте отлично видел, что она яркая.
– Тут наш город. Таким он был до Того Дня. – Она развернула принесенное сокровище. Лешага удивленно расширил глаза. Книги сами по себе были драгоценны, за каждую из них на торжище можно было получить по весу патронов к автомату. А за некоторые – даже выменять коня. Когда в детстве в школе их учили грамоте, на весь поселок имелся от силы десяток книг, и учитель, выложив перед собой заветный, как он говорил, «источник знаний», вызывал учеников к себе, приучая узнавать буквы с той же легкостью, что и зверя по следу. За книгами снаряжались отряды из Бунков во все обнаруженные селения. Любой из копателей, промышлявших в Диком Поле, числил подобную находку истинным кладом.
Эта книга была необычной. В ней было совсем немного слов, зато картинок – аж захватывало дух. Синее-синее небо, такое высокое, что казалось бездонным. Ученик Старого Бирюка не мог поверить глазам. Даже в те редкие дни, когда серая дерюжина облаков не висела, касаясь Гряды, небо казалось едва голубым, словно проглядывающие под кожей вены. А здесь – огромные белые дома, окруженные зеленью раскидистых деревьев, широкие дороги, странные разноцветные повозки, улыбающиеся лица, какие-то очень красивые строения. Над некоторыми виднелись кресты, над некоторыми полумесяцы.
– Вот, смотрите, – она указала на одну из широких дорог. – Это наша улица. Вот мост, а это – наш дом.
Леха поглядел на нее с сомнением, прикидывая, что, должно быть, оранжевый туман сильно повредил мозги предков этой несчастной. Как только можно представить, что этот высокий, в целых пять этажей, домище может быть норой в холме, поросшем серполистом? Он собрался было оборвать поток несусветной чуши, когда взгляд его пал на мост. Воин медленно выдохнул через сжатые губы. Ну да, количество и форма устоев те же. Значит, распадок между холмами – это улица?! А сами холмы – ушедшие под землю дома?!
– Не может быть, – прошептал он, словно прогоняя невероятную очевидность.
– Как тебя зовут? – спросила опешившего воина смелая чешуйчатая.
– Лешага, – не отрывая взгляда от картины, буркнул тот.
– А меня Зарина. – Она улыбнулась, оскаливая ряд клыков, которые смотрелись довольно устрашающе на покрытом темными чешуйками лице.
Лешага перевернул еще несколько страниц, а затем вдруг, неожиданно для самого себя, похвастался:
– У меня тоже есть картинка.
…Память вернула его на несколько лет назад. Вершина Гряды, продуваемая ветрами, мечущиеся языки костра в выдолбленной, буквально выцарапанной яме. Над огнем можно хоть немного согреть руки, заставить кровь прилить к пальцам, дальше ее уже проще разогнать по телу. Прыгай, кувыркайся до изнеможения, отрабатывай с Михой технику схватки без оружия. Так и голод унять легче, и согреться. Но к концу третьего дня голод уже кишки в такой узел завязывает, что куда там прыгать – встать сил нет. А не встанешь – окоченеешь. Как поднимались – и сам не мог понять.
Четвертая ночь подкралась на мягких лапах, так, что и не заметили. Да они уже ничего не замечали. Понять бы, в каком мире находишься. Словно нет ни Гряды с ее длинной, узкой, будто коровий язык, вершиной, ни ветра, пронизывающего до костей. Ничего. Леха пытался вернуть сознание на землю, даже руку почти сунул в огонь, но все впустую. Не понять уже, где верх, где низ. Мир вокруг качается, зыбкий, полный неясных пляшущих теней.
Леха видел себя окруженным какими-то незнакомыми людьми, все они смотрели на него, указывали пальцем, но не прикасались. Иногда протягивали руку, и он чувствовал, как чуть заметно колеблется воздух. А затем людей сменили чудовища, иногда знакомые, вроде огромных псов, иногда и вовсе ужасные, каких в прежнее время он и представить себе не мог. Стоял тогда, не шелохнувшись. Вокруг щелкали пасти с длиннющими клыками, шипели змеи, и яд стекал с их зубов; сгущавшиеся из мрака десятипалые мохнатые лапы тянули к нему острые когти, а он все стоял, не двигаясь, неведомо как сообразив, что сейчас лечь или даже сесть – это сдаться. Тогда-то все эти клыки, ядовитые зубы, когти, клювы вонзятся в него и растерзают в единый миг.
И он стоял, чувствуя, как, изгоняя накативший было страх, из глубины сознания поднимается неистовое радостное возбуждение. Какими смешными и нелепыми показались ему вдруг эти призрачные хищники. Он хохотал, и смех его эхом отдавался в равнине. И в этот миг появился он: крылья его в размахе были уж никак не меньше Лехиного роста, пучки длинных перьев над выпуклыми глазами, крючковатый, точно стальной, клюв, загнутые когти на коротких лапах. Обмерший в первый миг юноша сам не понял, почему обрадовался новому видению, шагнул навстречу ему и почувствовал, что птица как будто с размаху врезалась в него и… слилась с ним воедино. Он скрючился от острой боли, точно кто-то, проникнув внутрь него, начал по-хозяйски обживаться, расчищая себе место. Боль пронзила каждую клеточку, каждый нерв. Леха взвыл. И вдруг чья-то сильная рука встряхнула его за плечо.
– Очнись, Лешага![2] – рядом как ни в чем не бывало стоял хмурый, как обычно, Старый Бирюк. – Чего скулишь? – и, словно забыв о воспитаннике, пошел дальше к стоящему на четвереньках Михе. – Вставай, Бурый!
Тот обвел вершину ошалелым взглядом, словно недоумевая, как вообще здесь очутился.
– Вот, – Старый Бирюк ткнул пальцем в два узелка, лежащих у кострища. – Там лепешки и мясо. Только ешьте по чуть-чуть, иначе кишки в узел завяжутся. Вода во флягах, выживете. Попусту не плещите. – Он повернулся, собираясь уходить.
– А мы? Что нам делать? – спросил Лешага, отчего-то вдруг ощутив, что прежнее имя кажется ему глупым детским прозвищем, что оно теперь связано с ним не более, чем опавшая листва с голым деревом.
– Ступайте, – буркнул Старый Бирюк. – Мир широк, вы готовы по нему идти.
– Но как же?.. – начал было ученик.
Старый Бирюк остановился, точно предвидел вопрос.
– Что мог, я передал. – Он вдруг подошел к замершим в ожидании юношам. – Вот, смотрите. – Он вытащил из-за пазухи кожаный мешочек и достал маленькую картинку в видавшей виды жестяной рамке. На фоне заснеженных гор в светлом дворе неведомого роскошного здания, выставив одну ногу вперед, летел человек в небывало яркой одежде. Другие люди, облаченные так же, смотрели на него с почтением, сжимая в руках диковинное оружие. На постаменте из желтоватого камня, полная молчаливого величия и покоя, красовалась высеченная фигура какого-то странного человека с длинными ушами. – Мой учитель передал мне эту реликвию, выпуская в свет. Теперь я – вам. Это Шаолинь. Там живут мудрые люди, они знают и умеют куда больше моего. То, что я смог узнать и передать – лишь капля осеннего дождя в сравнении с озером их познаний. Найдите их. Я не смог. Все.
2
Лешага – местное название ушастого филина на севере России. Этимологически также связано с именем лешего.