Страница 4 из 12
Глава 2
Старый Бирюк говорил ученикам: «Глаза врут. Учись видеть, не глядя». При этих словах он наносил короткий удар ножом в грудь очередному юнцу. Тот, как его и учили, блокировал атаку, и тут же рукоять ножа утыкалась ему в горло. Никто и заметить не успевал, как Старый Бирюк в начале атаки перебрасывал оружие из руки в руку и бил уже с противоположной стороны.
«Почувствуйте врага, слейтесь с его движением. Если надо, станьте его тенью. Запомните, если вы дадите себя убить, значит, противнику ваша жизнь нужней, чем вам. Научите голову сражаться с головами врагов. Тело должно само знать, что ему делать и когда. Разбудите его».
Ученики глупо хлопали глазами, пытаясь вникнуть в суть речей наставника, а его раздражала непонятливость поселян. Он смотрел на замерший строй холодно, говорил с неприязнью, едва расцепляя зубы, точно видел перед собой ходячие куски мяса, назначенные на убой. Впрочем, так оно и было.
«Когда вам нужно погадить за кустом, – цедил он, – вы не ждете указа старосты, портки сбрасываете. А здесь и подавно думу думать не к чему – выжить и победить важнее, чем не обгадиться. Это ясно, пни стоеросовые?»
Ученики молчали, опасаясь кивать. У Старого Бирюка все просто. Ясно? Значит, действуй! А там – не почувствовал, не разбудил тело, нож рукояткой вперед может и не развернуть. Порежет неглубоко, но мало не покажется. Неясно? Дело твое, уползешь домой весь в синяках.
Лишь для двоих, Лехи и Михи, речь Старого Бирюка звучала настоящей музыкой. Ловили каждое слово. Потом, уже после того как научил «любимчиков» видеть в темноте, наставник вволю покуражился, пока они не приобрели нужную, по его мнению, чувствительность: то по лбу зарядит посреди разговора, так, вдруг, ни с того ни с сего, то камень в спину кинет ни за что, ни про что, то железным прутом по ногам огреет… К концу занятий и вовсе ножи метал. Да только к тому моменту для Лехи и Михи это почти игра была, словно и не отточенный засапожник в них летел, а кто-то неспешно с усилием двигал вперед кусок железа, сжимая шар плотного воздуха, окружавшего их. А ведь какое там «неспешно»?! Старый Бирюк, не задумываясь, мог пригвоздить к дереву падающий лист.
Вот и сейчас Лешага не столько увидел – почувствовал взгляд, идущий откуда-то сбоку и снизу. Желание свести счеты с жизнью немедленно улетучилось.
«Только и ждут, гаденыши, пока я сдохну. Притаились, не торопятся. Сожрут и еще радоваться будут – вот так удача, ужин сам приполз! Нет уж, тому не бывать!»
Он начал энергично протискиваться в глубь потайного лаза. В одном месте дерн подался вниз. Так и есть – покрытая землей плетенка. Он с силой надавил на импровизированную крышку люка и буквально провалился в довольно просторную хижину. Света там не было, но и без него Леха тут же заметил четверых уродцев. Ближайший держал в руках стрелялку – простейшее устройство, собранное из двух труб, одна в другой. В нижнюю часть вделан гвоздь. Вставил патрон с зарядом из мелко резанного металлического прутка, резко сдвинул, и – бабах! Коль стоишь близко, дырок в тебе будет не счесть.
Лешага стоял близко, но противник, на его взгляд, действовал так медленно, что он успел бы еще воды испить. Однако медлить не стал. Правой рукой выдернул стрелялку из рук врага, левой зацепил его за корявый затылок и, поворачиваясь, с силой послал лбом о стену. Чешуйчатый врезался в камень, откинулся назад и осел без чувств. Воин стремительно развернулся, намереваясь разрядить в ближайшего людоеда трофейный самопал. Трое чешуйчатых, тихо подвывая, жались в углу, пытаясь закрыться руками от неминуемой гибели. Ученик Старого Бирюка уже вскинул стрелялку к плечу, привычно ощутив, как напряглись, вытянулись в струнку спина и отведенная назад левая нога, когда услышал сдавленный женский голос:
– Не надо, умоляю!
От неожиданности Лешага опустил неказистое оружие. Чешуйчатые, нападая, издавали громкие истошные вопли, порою рычали, шипели, щелкали зубами, но Леха никогда ни от кого не слышал, чтобы они разговаривали. И не просто разговаривали, а на его языке.
Страж застыл, соображая, что ему делать. Весь его опыт требовал однозначно: уничтожить немедленно, не дать шанса противнику.
«Не оставляй врагов за спиной», – учил его опыт. «Жалеть врага – не жалеть себя», – говорил Старый Бирюк. Но эти трое выглядели настолько слабыми и ничтожными, что сознание отказывалось считать их настоящими врагами.
– Вы кто? – наконец спросил он в темноту и мысленно упрекнул себя за столь нелепый вопрос. Кто-кто? Ясное дело – чешуйчатые.
– Люди, – раздалось из угла.
– Не убивайте, – послышался еще один сдавленный женский голос. – Мы последние, наших здесь больше нет. Прорвы убили всех. У нас тут дети.
– Дети, – повторил Лешага, кривя лицо. «Враг может быть хитер и коварен, – звучали в его голове слова наставника. – Если он слаб, покажет, что вовсе бессилен. А когда ты отвернешься, вонзит в спину нож». «Впрочем, – воин поморщился, – разве несколько мгновений назад я не хотел собственноручно перерезать себе горло? Лучше погибнуть в бою, пусть даже и с чешуйчатыми, которые почему-то именуют себя людьми».
– Простите, – опять раздалось из угла, – вы убили Марата?
– Кого?
– Марата, нашего охранника.
Лешага сделал шаг в сторону и ткнул лежащее тело носком под ребра. Чешуйчатый застонал.
– Живой.
– Прошу вас, будьте человеком, не надо его убивать.
Прозвучавшая фраза заставила его криво усмехнуться.
– Это мне быть человеком? – он забросил стрелялку за плечо. – Сидите тихо, не велика корысть на вас патроны тратить. Ишь, придумали: «быть человеком». Вы себя-то видели?
– Спасибо, что напомнили о нашей беде. Иначе мы бы подзабыли, – одна из жавшихся в углу женщин, осмелев, выпрямилась и шагнула вперед. – Конечно, видели. Если бы ваши предки жили здесь, когда с неба посыпались ракеты, сделавшие воздух оранжевым на целых семь дней, вы бы ничем сейчас не отличались от нас.
– Какие ракеты? – Он вспомнил, как Старый Бирюк объяснял ему устройство нехитрой установки, что-то вроде заклепанной трубы с пороховым зарядом, такое можно запускать с треноги лафета. При удачном попадании такой ракеты можно поджечь дом. Но сделать небо оранжевым на целых семь дней? – Это что же, в Тот День?
– Нет, еще до него.
– До Того Дня? – переспросил Лешага, подумав, что ослышался. Старики в селении рассказывали, что, по словам их отцов, прежде была счастливая жизнь: много света, хорошая еда. Это уж потом волны смели все на своем пути, и не осталось никого, разве что в горах и в бунках, да и то не во всех. Поисковики, возвращаясь из рейдов, рассказывали о затопленных водой подземельях – подобные объекты представляли особую ценность для командования. Возле них устраивались колонии, куда сгоняли толпы «двуногих мулов», отловленных в селениях по краям Дикого Поля. Шутка ли – вычерпать целое озеро воды, да еще почти вручную? Должно быть, чешуйчатые путают.
– Это волны убили всех, кто не смог или не успел спрятался, – буркнул Лешага. – А чешуйчатые научились жить в воде.
– Нет, все не так. Сюда волны почти не дошли. Они разрушили город и схлынули. Но из-за волн поднялась река. Большая часть города осталась затопленной. Она сейчас там, на дне. А здесь был нагорный район.
– Зачем ты рассказываешь? – недовольно взвизгнула из угла одна из женщин. И тут же перешла на язык степняков. Лешага не говорил на нем, но узнал слово «зверь». Многие ловчие охотники на двуногих мулов были из степняков, а уж этой-то братии он в своей жизни повидал немало. В другой бы раз он, может, и разозлился – какие-то чешуйчатые смеют называть его зверем! Но сейчас лишь хмыкнул. Ему было плохо. Да нет, просто омерзительно. Он словно не чувствовал половины себя. Зато взгляд пустых водянистых глаз манил, притягивал, точно зовущий омут. Лешага спиной ощущал, как тянет его к себе это странное существо. Он быстро оглянулся и вновь увидел невзрачную фигуру с обвисшими бессильными руками. Лешага отпрянул, дернулся вперед, женщины в углу взвизгнули, решив, что незваный гость собрался расправиться с ними. Но тот остановился и ошеломленно поглядел вокруг, будто впервые видя комнату и ее обитателей.