Ория (сборник)

— Такова цена, воевода. Что скажешь? Ответить? Темные глаза глядели в упор, и Згуру внезапно показалось…

— Что сказать, Асмут Лутович? Ты ведь и сам не все сказал!

—Да…

Чернобородый отвернулся, отошел к стене, бросил взгляд в гаснущее окно.

— Не все… Не хотелось обсуждать это с чужаком, но раз речь идет о Лучеве… У меня есть еще одно условие. В городе живет человек, который мне много должен. И есть девка, которая мне нужна. Ты мне их отдашь…

Негромкий голос боярина постепенно окреп, налился тяжелой ненавистью.

— Твой воевода — Ярчук… Этот беглый холоп убил моего сына. Единственного… Убил предательски — в спину. Я хочу содрать с него кожу — медленно, кусок за куском. Он — мой. И его девка — эта огринка — тоже моя. Она наложница сына…

Згур отвернулся, чтобы Асмут не увидел его лица. Чернобородый помнил обо всем — даже о Вешенке.

— Я думал, что сучонка давно сдохла, но она оказалась живучей. Мне сообщили, что эта девка здесь, в Лучеве. Я не собираюсь спать с нею. Но эта дрянь предала мою кровь, я отдам ее своим стражникам на недельку-другую. Пусть почувствует, что такое измена! А потом, если не сдохнет, — сожгу в срубе. Это мое право, Згур Иворович, и мой долг перед сыном. И ты не станешь мне перечить…

Згур вспомнил улыбающуюся Вешенку, зовущую его попробовать вареников, — и понял, что седой сканд прав. «Кто-то» не доберется до Белого Крома! Но внезапно перед глазами встало лицо отца, такое, каким он видел его во сне. Еще совсем недавно он, сын Навко Волотича, тоже мечтал о мести! И это тоже казалось его правом и его долгом…

— Думаешь, я слишком жесток, Згур Иворович? Хвала богам, если твои близкие живы и здоровы…

Згур понял — он не судья Асмуту. Никогда он не отдаст венета и его приемную дочь этому холодному жестокому человеку, но судить великого боярина он, Згур, не вправе. Как не вправе судить Ярчука, мстившего за свой погубленный род.

— Жесток? — Згур знал, что лучше не отвечать, но понял, что отмолчаться не сможет. — Не знаю… Но мстить женщине…

— Не женщине! — Асмут резко шагнул вперед. — Твари! Суке, укусившей кормившую ее руку! Таких нельзя жалеть!

— Нельзя жалеть… — повторил Згур, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. — Нельзя жалеть, зато можно бить плетью, кнутом, насиловать…

— О ком ты? — чернобородый отшатнулся. — Я к этой огрской сучонке даже не притрагивался!..

— Ты сказал «таких», великий боярин. К Вешенке «притрагивался» твой сын. У тебя есть другая…

— Что?!

В темных глазах теперь был не гнев, а лишь удивление. На миг Згур растерялся, но тут же зло хмыкнул. Выходит, коротка у чернобородого память!

— Ивица! Или забыл, боярин?

И тут случилось то, что Згур менее всего ожидал. Могло статься все: Асмут схватится за меч, кликнет стражу, просто вспыхнет гневом. Но великий боярин молчал, и в этом молчании было что-то другое. Наконец стало ясно: Асмут поражен, сбит с толку…

— Згур Иворович! Насколько мне ведомо… Ивица — твоя девушка…

И тут настало время онеметь Згуру. Асмут пожал широкими плечами, присел на кресло.

— Ты бы мог мне и сказать, воевода! Все-таки она — моя родственница. Но Ивица — уже взрослая, ей виднее, как поступать… Кнут? Не хочу тебя обидеть, но кто-то из нас сошел с ума. Да я к ней и пальцем не притронулся! Ни я, ни отец, ни ее покойный муж…

Згуру почудилось, что он и вправду сходит с ума. И самое страшное — он понял: великий боярин не лжет.

— Отец Ивицы погиб, мы взяли ее в дом. Два года назад она вышла замуж за моего племянника. Он тоже погиб -

под Белым Кромом, в войске великого кнеса. У нее сын, ему чуть больше года. Она отвезла ребенка в Жирйцы, там сейчас безопаснее…

Згур не знал, что и думать. Перед глазами стояло лицо Ивицы — заплаканное, полное боли. Хриплый голос вновь повторял: «Если умру… Не забудь… Отомсти…» В ту первую ночь девушка сама пришла к нему, сама поведала о том, что задумал Асмут! Но ведь он видел страшные рубцы на ее теле, пальцы помнили их неровные края… Выходит, у нее ребенок! Вот почему Ивица так часто бывает в этом селе! Но почему она не сказала? Побоялась, что он не поймет?..

— Не знаю, что она тебе наговорила, — Асмут недоуменно покачал головой, усмехнулся. — Вообще-то говоря, это не мое дело, но… Когда погиб ее муж, Ивица хотела выйти за меня. Я ведь вдовец. Но я отказался. Кажется, она была не очень рада…

Згур не стал отвечать. Хотелось одного — бросить все и скакать во весь опор в Жирйцы, чтобы увидеть ее. Увидеть — и спросить. Неужели лгала? И когда говорила о любви — тоже? «Положи меня, как печать на сердце твое…» Згур прикрыл глаза. Нет! Нет! Кому он верит? Этому убийце?

— Думаю, ты разберешься сам, Згур Иворович. А я разберусь с этим грязным дикарем и его девкой. Тебе понравится Лучев. Говорят, Валин больше, но лучше быть кне-сом, чем сыном наместника.

Асмут уже все решил — и за него, и за себя. Згур не стал спорить — он тоже решил. Чернобородый слишком рано начал примерять Венец.

Ветер развевал знамена — красное с белым Единорогом и небесно-голубое с узорной плетеной тамгой — Стяг Лу-чева. Другие знамена — восьми городов, что примкнули к союзу, везли чуть позади, за передовой сотней. Солнце — Небесный Всадник — только начинало свой извечный путь над землей. Жара еще не наступила, и люди, и кони споро двигались вперед по узкой, разбитой дороге. Недавно прошел дождь, прибив белесую пыль. Воздух был свеж, пахло конским потом и близкой рекой.

Певуша осталась позади. Все первые дни похода Згур боялся не успеть. С тревогой он ждал возвращения передовых дозорных, ожидая услыхать о том, что Лайв перешел

реку. Но конуг не спешил. Лазутчики сообщали, что он по-прежнему стоит возле Урома, хотя все его ватаги уже собрались, а разоренная округа не могла снабдить скандов припасом. Оставалось гадать, что задумал Торунсон. Через верных людей Згур пустил слух, что в его войске не менее трех тысяч латников, а из мадской земли уже спешит подмога. Трудно сказать, поверил ли конуг. Но Згур знал — перед битвой силы врага всегда кажутся больше. А может, Лайв по-прежнему ждет помощи от седого Хальга?

Лазутчики сообщали и о нем. Войска Олавсона стояли на полночь от Белого Крома, но к столице не приближались. Хальг словно приглашал: путь свободен, дорога широка. Один из отрядов Асмута даже сумел пробиться к воротам Белого Крома. Увидев значок великого боярина, развевавшийся над строем, горожане высыпали на стены, а стража поспешила открыть ворота.

Но до столицы было еще далеко. Впереди был Лайв — и сотни его «рогатых», озверелых от ненависти и жажды мести. По пути к Урому сканды уничтожали все — и села, и людей, и скот — даже садовые деревья. Надо было спешить, не дать превратить землю в черную пустыню.

Кнесна Горяйна ехала рядом — на белой тонконогой кобыле, покрытой малиновым чепраком. Ветер развевал полы синего плаща, надетого поверх легкой кольчуги. Небольшой, отделанный серебром шлем скрывал светлые волосы. Маленькая женщина выглядела сущей поленкой, альбиршей-воительницей, подобной тем, что вместе с войском Велегоста вышли на Четыре Поля. Згур поглядывал на кнесну, с трудом скрывая усмешку. Сам он не спешил надевать бронь. Успеется! Враг далеко, а дни стоят жаркие. Да и не тот воевода, кто первым рвется на вражий строй.

Ярчук был где-то впереди, с дозорами. Второй воевода по-прежнему не стремился показываться кнесне на глаза. В последние дни похода, в суматохе сборов, Згур краем уха услыхал, что лучевские бояре уже подходили к Горяйне с просьбой найти себе супруга, дабы земля не вдовствовала. При этом они вспоминали, что и батюшка кнесны был простым воеводой, к тому же чужаком и даже не венетом. Одни боги знают, что ответила кнесна, но о разговоре узнали, и какая-то болтливая сорока явно поспешила принести его на хвосте Ярчуку. Уж не с того ли венет заскучал?

Згур выехал из строя и, ударив коня каблуком, поднял-

ся на невысокий холм. Отсюда была видна вся дорога — и стальная змея, ползущая от синей ленты реки. Издалека войско казалось большим, многолюдным, но Згур знал, что только половина обучена держать строй и сносно владеть зброей. За конным отрядом краснели высокие перья — три сотни фрактариев дружно чеканили шаг. На них и была вся надежда, однако из тех, кто когда-то встретил Згура у перекрестка, уцелело чуть больше половины. Остальные были добровольцами из Лучева, и лишь немногим из них приходилось служить в настоящем войске. Кто знает, выстоят ли новобранцы, когда сканды попытаются прорвать их строй?