Боль

Своего сына Вадим знал мало и практически не имел с ним контакта. Вадим очень рано и отчаянно глупо женился. Брак продержался недолго, совсем недолго. Вскоре после свадьбы родился Костя. Но его рождение не произвело должного впечатления на Вадима, он не захотел да и не умел изменить образ жизни из-за рождения ребёнка. Вот брак и распал­ся. В самом браке и в его быстром крушении, в этом Вадим был убеждён, виноват был только рок-н-ролл.

Вадим играл на бас-гитаре в школьной, а потом студенческой, а потом почти профессиональной рок- группе. Он играл на басе и писал все тексты для той самой группы. Некоторые его стихи по нескольку месяцев, а то и дольше знала в те незапамятные годы практически вся страна. А точнее, знали люди во всей стране, которые любили рок-н-ролл, блюз и весьма запутанные, полные символов, с едва улови­мым смыслом, а то и бессмысленные тексты.

Вадим не мог и не хотел расставаться с музыкаль­ным образом жизни, с редкими, но бурными и насы­щенными разными событиями поездками на фести­вали и концерты. Он и не думал отказываться от дивного звона в голове, от дыма марихуаны, и от раз­ноградусного и разноцветного алкоголя без ограни­чений. Брак его рухнул и исчез незаметно и безбо­лезненно для него. А когда Вадим слегка опомнился, у его сына Кости был уже другой отец, другая фами­лия, да ещё и в другом городе.

Рок, блюз и широкая известность в узких кру­гах закончились для Вадима на сцене ресторана. Однако для того, чтобы играть в ресторане, нужны были серьёзные навыки. Нужно было действитель­но хорошо играть на инструменте и совсем не песни собственного сочинения. Нужно было научить­ся исполнять те песни, которые любят посетители ресторана. А у Вадима это получалось с трудом и не очень. В итоге группа, в которой играл Вадим, решила сэкономить на бас-гитаре, а главное — на бас-ги­таристе, заменив его электроникой. Так Вадим пере­стал выступать, перестал писать стихи и стал сначала директором группы, в которой играл, а потом и дирек­тором ресторана, в котором эта группа, в основном, работала. Потом он стал владельцем того рестора­на. Женился второй раз. Потом купил ещё ресторан, и ещё. Но это потом.

А во времена рока и блюза Вадим был звездой в городе. Боря гордился дружбой с ним. Да что там гордился! Боря пользовался этой дружбой. Вадим был вхож и желаем в любых городских заведениях и обществах. Он мог познакомиться и познакомить с любыми барышнями и почти со всеми полезными людьми. Боря всеми этими возможностями восполь­зовался в полной мере. А в какой-то момент — раз — и сам стал одним из самых полезных людей города.

Проще говоря, Вадим знал Борю давно, а Митю знал всю Митину жизнь. И всё это время Вадиму казалось, что Боря воспитывает сына неправильно. Вадим видел то припадки заботы и любви с потака­нием всему, чему можно и нельзя потакать... То эти припадки нежности сменялись строгостью и контро­лем. Вадим даже удивлялся, что в периоды строгости Боря в своих сумасшедших буднях находил время заниматься с сыном школьными уроками и решать с ним задачи по алгебре. Он то не отпускал от себя Митю и таскал его и на охоту, и на скучные для маль­чишки курорты, то будто забывал о нём и отправлял одного на целое лето в какую-нибудь заграничную летнюю школу для изучения иностранных язы­ков. Когда Мите исполнилось четырнадцать лет от роду, а Боря уже был одним из самых богатых людей в городе, он взял да и отослал сына на целый год в частную школу в Швейцарии.

Зачем Боря это сделал, Вадим не очень понял. Боря же говорил, что там сыну безопасно, рассуждал о чистом швейцарском воздухе, о чудесах тамошнего образования, о том, что хочет, чтобы сын пошёл даль­ше отца и стал настоящим европейцем.

Митя к своим четырнадцати был уже здоро­во издёрган и отцовскими перепадами в отноше­нии к нему, и материнскими демаршами, и постоян­ной грызнёй или холодной войной, царившей в доме между родителями. Митя рос умным, чувствитель­ным и довольно нервным парнем. Он часто прояв­лял если не характер, то упрямство, пытаясь про­тивостоять и продемонстрировать упрямство даже отцу. Это всегда заканчивалось плохо. Боре нель­зя было такое демонстрировать и тем более проти­востоять.

Митя сложный получился парень к своим четыр­надцати. Но Вадим любил его. Митя тянулся к музы­ке сызмальства. Он хотел играть на чём-нибудь. Ва дим убедил отдать его в музыкальную школу. Митя учился сначала с удовольствием, потом, когда стало труднее, уже не с таким удовольствием. Боря не был в восторге от музыкальных занятий сына и в конце концов отдал Митю на плавание. Так что музыка закончилась для Мити раз и навсегда по воле отца, а спорт не пошёл. И к четырнадцати годам вся­кие внятные увлечения для Мити исчезли.

Когда Митя бывал в гостях у Вадима, а такое слу­чалось, он просил дать ему поиграть на бас-гитаре или на чём-нибудь другом. У Вадима тогда дома были разные инструменты. Митя хотел и гитару, и бара­баны. Но Боря не покупал ему этих символов рок-н- ролла, а Вадиму жёстко запретил дарить сыну что-то подобное.

Митя был всегда нежен с дочерями Вадима, кото­рые были сильно его младше. Вадим часто спорил с Борей по поводу Мити, ругался, но никак не мог

хотя бы достучаться до Бориного отцовского понима­ния. Вадиму всегда казалось, что у него этого пони­мания больше и его понимание лучше, чем у Бори. Вадим был уверен, что своих двух дочерей он, хоть и не очень внимательно, но воспитывает хорошо, и если бы у него была возможность воспитывать сына, то у него и это бы получилось.

Из швейцарской школы Митя вернулся очень изменившимся. Он сильно вытянулся и стал углова­тым. Из мальчика и ребёнка он превратился в юношу. Юношу весьма отстранённого. Боря сильно возму­щался этому отстранению. Ещё он возмущался тем, что заплатил большие деньги, а сын за год научился только бегло говорить на плохом немецком языке, но читать на нём хоть сколько-нибудь серьёзные тексты не научился. При этом Митя не то чтобы разучил­ся, а как-то расхотел писать, читать и глубоко думать на родном языке.

Боря решил сына обратно не отправлять, а, наоборот, вернуть его к уму и разуму на родной земле. Митя же за год привык к другой жизни и дру­гому миру. Он совсем не хотел домашней нервотрёп- ки. Он явно отвык от разговоров на повышенных тонах и тем более от крика. Отвык от строгостей, да и от роскоши отвык. Он хотел обратно, но его не пустили.

Вадим знал от Бори, что Мите трудно далось возвращение в прежнюю школу в родном городе. Отправляя сына учиться в Швейцарию, Боря хва­лил зарубежное образование, точно так же год спустя он его ругал. Возмущался, что там от детей ничего не требуют, домашних заданий не задают, а только раз­влекают детей да цацкаются с ними.

Спустя же несколько лет, когда Мите исполни­лось восемнадцать, Боря взял и отправил единствен­ного сына снова за границу, в Лондон, в универси­тет. Хотел этого Митя, который прижился на Родине и очень неплохо кончил школу, или не хотел, было неясно, а Боре, видимо, не очень важно.

Однако Боря любил Митю. Сильно. Своих чувств он старался прилюдно не показывать, но Вадим знал эту любовь. Она проявлялась во многих ситуациях. А ещё Вадим не раз видел, как Боря смотрит на сына. Только Боря, очевидно, не знал, что с этой любовью делать.

Последний год Боря часто летал в Лондон про­верить своего студента. Сначала он воодушевлён­но рассказывал про старинное, сугубо английское

здание университета, про университетский дворик, коридоры, аудитории, библиотеку и про порядки, царящие в этом классическом учебном заведении. Он говорил про Митин университет с восторгом.

Но постепенно Боря стал меньше и меньше рас­сказывать об учёбе сына, потом говорил на эту тему только когда спрашивали, а вскоре перестал даже отвечать на вопросы про Лондон и университет. Стало видно, что тема Митиного студенчества Борю огорчает и раздражает.

Вадим не видел Митю почти год. За это время Митя сильно похудел. Это первое, что сразу броси­лось в глаза. Митино лицо осунулось и заострилось. Вадиму не понравилась эта худоба. В этой худобе было что-то нездоровое, измождённое.