Страница 88 из 170
Он исподтишка глянул на Летту. Она, кажется, всегда предчувствовала, что он собирается на охоту за акулами. Теперь он уже давно не говорил ей, куда и когда он едет. Но она всегда, кажется, знала и всегда поднимала скандал.
Его жена — это проблема. Она казалась такой чистой и такой хорошей, когда он ее повстречал. Именно за это он ее так полюбил. Ямаитянка ли, нет ли, «тронутая черной кистью» или нет, но ее воспитание было строжайшим, самым христианским, воспитание, которое должно быть у девушки, чтобы стать леди. Неважно, что она уже не была девушкой, таких все равно не бывает. А вот то, что она отдалась ему, хотя ей это не нравилось, но она его любила, вот это важно. Он понял и оценил. Воспитанные надлежащим образом леди как раз такими и были. А потом, пару лет тому назад или около этого что-то случилось, она изменилась.
Глубокое, безмерное и смутное уныние овладело Бонхэмом, и он тайком глянул на нее. Она нашла где-то приятеля, о котором он не знал, в этом дело? Приятель!— презрительно подумал он, — любовник!Это случилось? Он до сих пор вспоминал тот первый раз, когда она легла в постель и начала гладить его по ноге взад и вперед. Кто ее этому научил? Где она это узнала? Это сработало, конечно, в тот раз. И еще несколько раз. Он до сих пор с ужасом это вспоминал. Он не мог по-настоящему поверить, что у нее есть любовник. Он проверил все очень спокойно и очень тщательно. Ну, говорят, люди в тропиках более грешны.
Но все это слишком грязно. Жуткий шок — узнать, что твоя возлюбленная жена ведет себя как черные свиньи типа Анны Рэчел, к которым ты закатываешься в бар «Нептун», а иногда, напившись, и берешь с собой. Если это ей нравится с тобой, почему же и не с другими? Ага, почему и нет! Он ничего не мог поделать с такими мыслями. Никто не может. И этого достаточно, чтобы любой мужчина потерял желание и повесил свой клюв. Дело ведь в том, что он просто не мог вынести восторженного выражения ее лица. Когда глаза закрыты, с ней мог быть любой мужчина. «Тебе нравитсязаниматься любовью! Тебе нравитсязаниматься любовью!» — ему хотелось выкрикнуть это обвинение ей в лицо. Как всем шлюхам в баре «Нептун», но, конечно, он не кричал.
Как-то сразу после войны, когда он вернулся домой, еще молодым и неженатым парнем, старый школьный приятель по пинг-понгу — уже женатый — предложил ему пойти и сделать это с его, приятеля, женой. Конечно, он сказал это с глазу на глаз, без жены. Он никогда не мог понять, из каких безумных психологических глубин родилось это предложение! Но он! Он! пошел и сделалэто! Ужасно. И что более ужасно — жене это понравилось!
Без всяких причин в сознании всплыл образ Кэти Файнер в купальнике, в бикини, который она носила на Гранд-Бэнк, и он ощутил, как между ногами начал набухать клюв. Ну, это настоящая сексуальная потаскуха и не сквернословит, как эта Лаки. И не хвастается сотнями любовников.
Временами он ненавидел Летту. Как осмелилась она быть такой же, как и остальные? Он ненавидел ее и за то, что нуждался в ней. И за то, что она этого не понимала, а считала само собой разумеющимся.
В наше время — сегодня — женщины нам нужны, и за это мы их ненавидим. Но они все-такинужны нам. Иначе мы бы все разрушили. Мир. Женщины создают гнезда, а потому любят собственность и защищают ее. А тем временем используют нас для удовлетворения плотских страстей — счастливо и эгоистично — и в то же время нападают на нас за наши грязные мысли. Ну, во времена моей матери так не было.
Как он все это ненавидел. Все в жизни было таким грязным. Почему нет ничего чистого? Господи, чистое он знал только одно, Господи, это его мать. Они, ее поколение, они были другими.
Что делает сейчас Летта? С каким-нибудь парнем, может быть? Пока он работает на катере? Он снова ощутил спазм в желудке от возбуждающего ощущения, что, оставляя ее дома одну, он провоцирует измену. Это и возбуждало, и бесило его. Потом он вдруг вспомнил, что она вот здесь, рядом.
Он с удовольствием расслабился, и сознание перестало метаться по замкнутому кругу, вызывающему зубовный скрежет, а Бонхэм начал внимательно смотреть на пятидесятиярдовый световой конус из фар и снова начал думать о ярком образе последней охоты на акул.
Это был один из лучших дней, не скоро такой настанет. Бонхэм понятия не имел, почему акулы болтались поблизости от точки, которую он называл старой акульей дырой. Ясно было, что не из-за обилия рыб, которыми бы они питались. Дыра располагалась у дальнего, западного конца рифа на глубине около семидесяти пяти футов. Кораллы образовывали на внешней стороне рифа естественный мост над песком шириной около десяти футов. Кораллы росли столетиями, свисая с рифа, и вот они встретились, срослись, и возник мощный арочный мост толщиной в шесть футов и шириной в десять футов. Наверное, акулы после своих разбойничьих набегов отдыхали под мостом в относительной безопасности, хотя Бонхэм видел всего лишь одну-две акулы, лежавшие под ним. Но в какое бы время дня или ночи он ни приплывал туда, то на кораллах или поблизости всегда болталась парочка.
В последний раз, когда он там был, как раз через день-два после знакомства с Грантом, он взял с собой ружье с тройной резиной, а Али остался в катере присматривать за ним и проклинать по обыкновению сумасшедших дураков.
На первый взгляд в глубине вообще никого не было. Потом он засек маленькую, в четыре-четыре с половиной фута, донную акулу, сновавшую у кораллового моста. Вряд ли стоило стараться, но он взвел две резинки ружья.
И тут же он увидел нечто другое: большая голубая, двенадцати-тринадцати футов длиной. Она медленно плыла над массивом темного рифа, потому он и не заметил ее сразу. Почти в тот же момент он увидел еще одну крупную акулу (он не смог оценить ее размеров), плывшую на средней глубине на границе видимости. Он раздумывал, пойти ли на голубую с ружьем с тремя резинками, и это определило решение. Если та плывет на средней глубине, значит, она, наверное, голодна. И они могли позабавиться. Отплыв к катеру, он аккуратно отдал Али заряженное ружье и заорал, чтобы тот подал бразильскую острогу, гавайское ружье и запасные стрелы.
Бразильская острога в таких поездках всегда была заряжена в арбалет с двумя резинками (это была обычная стрела, но трос крепился не к ружью, а к поплавку на поверхности). Али принес. Бразильское копье великолепно подходило для таких случаев, для охоты за крупной рыбой, когда ты не уверен, что сможешь удержать ее. Потом Али отдал гавайское ружье и три запасных стрелы. Бонхэм намотал ремень от гавайского ружья на левую руку и заткнул стрелы за пояс. Потом он торопливо взвел две резинки арбалета. Возбуждение так бурлило в жилах, что руки слегка дрожали. Ох, твою такую мать! Только бы не ушли! Когда он с заряженным ружьем в правой руке и мотком длинного троса на левой глянул вниз, все они были там, плавали или дрейфовали.
Бонхэм плыл по поверхности и буксировал поплавок, затем остановился над большой голубой и нырнул прямо на нее, а тяжелый канат легко сматывался с левой руки. Он сдерживал дыхание, чтобы регулятор молчал. Но когда он очутился в пятнадцати футах от нее, она повернула и поплыла быстрее в сторону открытого моря. Бонхэм немедленно развернулся и, будто испугавшись, поплыл прочь. И акула вернулась взглянуть на него, но плыла на той же глубине, не поднимаясь. Бонхэм плыл параллельным курсом. Теперь их разделяло лишь десять футов. Резко развернувшись и нырнув, он пошел на акулу. Она повернула и бросилась в открытое море. Но Бонхэм был уже над ней. Когда она рванулась под ним, Бонхэм вонзил стрелу туда, куда и хотел: в позвоночник над жабрами, посредине между мозгом и спинным плавником.
Акула, изогнувшись чуть ли не пополам, тут же нырнула и рванулась в открытое море. Поплавок ушел под воду на шесть футов, затормозил движение акулы и снова всплыл, безразличный ко всему происходящему. Его ничто не могло поразить. А внизу из правого жаберного отверстия появилось, как дым, маленькое зеленое облачко крови. Зеленый дым. Бонхэм отплыл назад. Сбросив петлю арбалета на правое запястье, он взял гавайское ружье левой рукой и зарядил его стрелой из-за пояса. Затем, отплыв в сторону и чуть вверх от бьющейся акулы, он остановился поглядеть на нее.