Страница 48 из 170
— Уверена. И я полагаю, это из-за тебя, не так ли?
Гранту неожиданно захотелось поговорить.
— Ну, так и не так, знаешь ли. То, что ты видишь, развивалось очень долго, давно росло. Я же видел. Она была чудесной. Когда была моложе. Или я был слишком молод и зелен, чтобы понять, что она не такая. — Он остановился, собираясь с разбегающимися мыслями. Он не мог вспомнить, что он дальше хотел сказать. Он понимал, что шокирован и удивлен симпатией Кэти Файнер к Кэрол, и слегка рассержен. — Ну, видишь ли, я не знаю, что могу сделать. Если она свихивается.
— Она взрывалась и трижды за день плакала, когда мы разговаривали.
— Ты имеешь в виду, она говорила тебе обо мне?
— Ну, нет. Вовсе нет. Только хреновину про сына.
— Ну, она очень мне помогала, когда я был моложе и только начинал. Она и ее муж, который здесь, на Ямайке, с нами, знаешь, практически поддерживали меня. Но, черт, Кэти, она достаточно стара, вполне стара, чтоб быть моей матерью. Нет, погоди! Я это и говорю. Буквально. Она на восемнадцать лет старше меня. Я многим отплатил, многим. Что ж, выбросить на нее всю оставшуюся жизнь?
Кэти Файнер слегка приподнялась.
— Ну, это, конечно, не мое дело. Мне не нужно было совать свой нос. Но она мне нравится. И я просто хочу, чтобы ты знал, на какой она опасной грани.
— Ты и вправду так думаешь? Но она уже три года более или менее такая. Почти точно такая. Слушай, Кэти, ты знаешь девушку по имени Лаки Виденди?
— Лаки Виденди? Ах, Лаки Виденди! Ну, конечно! Да, знаю. Не очень хорошо. Она не очень много позировала. Но я встречала ее как-то на вечеринках. — Она придвинулась к Гранту. — А, так в этом дело?
Грант вспыхнул во второй раз.
— Вот так. Как у тебя с Сэмом.
— Она настоящая красавица... Ну, бедная дама! — беспомощно сказала Кэти. Потом, когда до нее дошла его вторая фраза, она повернулась, посмотрела на своего мужа, сидящего с Бонхэмом, и гордо улыбнулась. В мозгу у Гранта произошел маленький мятеж, что-то, чего он не хотел, не хотел, чтобы мозг об этом думал, но мозг злобно не повиновался и думал. Он знал ее очень близко, этот уик-энд, и мозг начал злобно припоминать ее во всех интимных подробностях. Мозг не был столь же галантным джентльменом, как он гам. У нее, например, резко очерченные внутренние губы. Никто этого у нас не заберет, хихикнул мозг. В это же время с другого конца комнаты, пока Кэти пылко улыбалась Файнеру, Грант слышал слова: «фонд», «заем», «интерес», «...я не хочу никаких фондов... твоя малышка... долгосрочный заем... низкая ставка интереса... два процента... даже полтора... просто не хочу владеть фондами другого человека...».
Кэти Файнер повернулась к нему.
— Все равно, желаю тебе счастья, Рон, — сказала она. Потом покачала головой. — На самом деле я имела в виду, я желаю счастья этой бедной даме, этой бедной миссис Эбернати. Она та, которой это нужно.
— Давай поговорим о чем-нибудь более приятном, — сказал Грант. — Как насчет твоего мужа? Как ты думаешь, Сэм войдет в долю с Бонхэмом?
Лицо у Кэти стало осторожным.
— Я стараюсь ничего не знать о делах Сэма. Но я знаю, что он любит плавание горячо и страстно. И он очень преклоняется перед Элом Бонхэмом. — Она ослепительно улыбнулась. — Он маленький, знаешь, меньше тебя. Ему нравится, когда рядом большие мужчины...
— Теперь разреши спросить. Почему, как ты думаешь, у нас с тобой ничего не получилось тогда?
— А-а-а... — сказал Грант. — Черт его знает! Это было больше двух лет тому назад. Я полагаю, просто предполагаю, что ты понимаешь, что ни один из нас по-настоящему не хотел этого. Мы оба очень изменились с тех пор.
— Но зато у вас теперь по-настоящему с Лаки Виденди, не так ли? — улыбнулась Кэти.
— Конечно. По крайней мере, сейчас.
— Ну, надеюсь, у вас все будет хорошо всегда.
В другом конце комнаты мужчины встали и пошли к ним. Сэм Файнер едва доходил Бонхэму до подмышек.
— О чем это вы тут так горячо патякаете? — высоким голосом спросил Файнер, перебегая гранитными глазами с одного на другого и обратно. Он тоже был пьян. Сразу было видно, что он очень ревнив.
— Большей частью о плавании, — легко сказал Грант и ухмыльнулся. — И немного о том, заинтересованы ли вы в шхуне Бонхэма. — Имел я твою девку, ты, тупоголовый, неожиданно хихикнул мозг. Он ненавидел свой мозг.
Файнер пьяно ухмыльнулся.
— Если вы прокачивали мою жену насчет дел, я уверен, вы недалеко ушли.
— Вы абсолютно правы.
— Но, — сказал Файнер, — я думаю, могу вам сказать — полагаю, достаточно безопасно сказать вам, — что Бонхэм, кажется, получит свою чертову шхуну.
Бонхэм из-за его спины счастливо кивнул, а Грант быстро встал.
— Ну! Это надо отметить! Иисусе! Я рад! Может, обмоем это? Джон! — позвал он.
Черный бармен, утомленный, как может утомиться только черный бармен среди кучи пьяных белых, желающий поскорее закрыть бар и уйти домой, начал готовить четыре стакана. Меньше всего он думал о Бонхэме, его шхуне или о чем-то еще, скорее всего, вообще не слушал.
— Что с тобой? — неожиданно рявкнул Сэм Файнер, и глаза у него неожиданно стали опасными. — Ты што не рад, шо мистер Бонхэм полючит шхуну?
— Эй, эй! — спокойно сказал Бонхэм, а Грант увидел, что Кэти быстро встала и стала прямо перед правым плечом Сэма.
— О да, сэр, — сказал бармен. Лицо ухмылялось. — Я шильна щастлив.
— Тогда давай стакан для себя! — приказал Файнер.
Бармен поставил. И когда они выпили, делая это очень официально, высоко поднимая бокалы, пока Грант произносил тост, он хладнокровно выпил с ними.
Сэм Файнер грохнул стаканом о стойку и обнял жену за талию.
— Чего я хочу, так это отправиться в первое плавание.
— Конечно, — спокойно сказал Бонхэм, — и это абсолютно реально.
— Пошли, старушка, — ухмыльнулся Файнер, — ударим по сну. Я пьян, одинок и разбит. Мне нужна любовь.
Когда они ушли, Бонхэм расслабленно ухнул.
— Утром он вспомнит? — спросил Грант.
— О, конечно. Я видел его в состоянии и похлеще. Я тоже разбит. Но я не собираюсь ложиться. Джон, — сказал он бармену, — дай нам еще по разу выпить, и мы отпустим тебя домой.
— Канешна, миста Бонхэм, — ухмыльнулся бармен.
— Он, знаешь, не плохой. Тока инада выпендривается, када напьется.
— Мне чиво? Таких знаю, — бармен наполнил им стаканы.
— Ты не собираешься спать? — спросил Грант, когда они чокнулись.
— Нет, — решительно ответил Бонхэм.
— Ты думаешь, он войдет?
— Да, войдет. Мой дедушка, бывало, говорил: «Мое слово — моя облигация». И Сэм такой же. Но он войдет только как кредитор. Он не возьмет никакой доли. Не знаю, почему. Но «дареному коню в зубы не смотрят».
— Сколько он тебе дает?
— Десять тысяч.
Грант свистнул и поднял брови.
Бонхэм кивнул в подтверждение.
— Это настоящий прорыв, конечно, все ныряние и поездки бесплатно. Навечно. Как они говорят.
— Во столько же ему обошлись бы отпуска с нырянием за пять лет, — сказал Грант. Бонхэм кивнул. — Ты правда не идешь спать? — спросил Грант.
— Нет, еду в город, — решительно сказал Бонхэм. — Может, возьму какую-нибудь черножопую красотку. Извини за выражение, Джон.
— Ага, миста Бонхэм, — ухмыльнулся Джон.
— Это день, который я не хочу забывать. А я ведь не думал, ЧТО он войдет. Хочешь со мной?
Грант допивал и обдумывал.
— Твой дружок Орлоффски ни хрена тебе не помог?
— Нет, — ответил Бонхэм. — А, ладно, — сказал он и вздохнул. — Я же тебе говорил, что он олух.
Для Гранта это слово странно прозвучало в устах Бонхэма. Ехать в город или не ехать? То ли из-за принятой за день выпивки, то ли еще почему-то, но внутри у него все клокотало, грозя взорваться. Было еще и бешеное отвращение к себе из-за того, как он реагировал на Кэти Файнер. И он не хотел видеть Кэрол Эбернати, которая, должно быть, не спит. Так ехать в город или нет?
— Ладно. Еду. Но мы должны встать и до восьми подготовиться к плаванию.