Не страшись урагана любви

Он не знал, почему он решил стрелять. Публики не было. Чтобы выставиться. Он был абсолютно один. Но тем лучше. Он не знал, что она здесь делает. Но знал, что акулы тонут и иногда, как говорят, отдыхают на дне, но считается, что акулы такого размера обитают только на большой глубине. Не так ли? Он не мог даже опознать вид акулы. Он увидел ее рыло, когда осторожно проплыл несколько ярдов, и не заметил усиков, значит, это не акула-нянька, да они и не бывают такими большими. У нее не было характерных для тигровой акулы точек, да и тигровые акулы не бывают таких размеров, не так ли? Она была минимум в три раза длиннее его, даже больше. Может быть, в четыре раза. Может, еще больше. Сколько это будет? Три его тела — это около семнадцати футов. Четыре длины — это около двадцати трех футов. Хвост почти полностью скрывался под особенно длинным выступом, так что он не мог увидеть, какой он формы, не серповидный ли, как у белой акулы или мако, но белая акула — настоящий «людоед» — единственная, о которой он знал, что она достигает таких размеров. По цвету она была красновато-коричневая, и огромный спинной плавник, как чертов парус, был виден из-под навеса лишь на две трети. Как это чертово чудище ухитрилось так туда втиснуться? Все это вихрем пронеслось у него в мозгу за несколько секунд, пока он готовился к выстрелу.

Он не знал, почему он хочет ее застрелить, почему он должен стрелять в нее. Но он знал, что хочет, и знал, что все-таки должен. Он не считал, что убьет ее. Когда она так лежала под навесом, он не рассчитывал на настоящий выстрел в мозг. Но если он выстрелит так, что стрела пройдет сквозь рот, то она не сумеет атаковать его. Наверное, не сумеет. Из предосторожности он медленно и плавно достал нож из ножен на ноге и обрезал крепкий линь, крепивший стрелу к ружью. Затем, держа нож в левой руке, он медленно поплыл к ней.

Чудище все это время, пока он был там, скажем, десять-двенадцать секунд, не двигалось. Затем он отплыл на несколько ярдов в сторону, чтобы подойти к ней с хвоста (который он до сих пор не рассмотрел), и медленно поплыл вдоль нее, пока не увидел жаберные створы. Теперь он удостоверился, что она была минимум в четыре раза длиннее его. Он начал медленно и очень осторожно менять свою позицию так, чтобы быть ногами к акуле. Почти с самого песчаного дна, стараясь попасть в мозг, он прицелился акуле в жабры. Когда он спустил крючок и почувствовал отдачу ружья, то тут же начал изо всех сил отплывать назад над самым дном.

И хорошо, что он так поступил. Акула вылетела из-под навеса, сломав его, как снаряд. Было ощущение, будто что-то взорвалось. Обломки кораллов медленно поплыли в воде, точно так же, как при обычном взрыве, только медленнее, а потом взметнулось облако песка. Острые кусочки кораллов ударили в грудь, руки, ноги, но Грант плыл до тех пор, пока хоть голова не вышла из этого облака. Акула, чье рыло пряталось в одном из маленьких выходов из кораллового кольца, проплыла, прорвалась сквозь него, и теперь Грант видел, как она, бешено извиваясь, исчезла в море, в зеленом тумане. Стрела, кажется, все углублялась и углублялась в тело, пока полностью не исчезла в жабрах. Наконечник определенно должен был, пройдя полость рта, выйти где-то в верхней части головы. И хотя это не был смертельный выстрел (ужасно неудобная была у него позиция для стрельбы), акуле не скоро удастся снова поесть. Чертовски здорово, что он обрезал линь! Его охватило чувство крайнего удовлетворения, которое он редко в жизни испытывал и не мог бы объяснить, сравнить его можно было лишь с тем вполне понятным чувством, которое испытываешь с женщиной в постели. Грант выплыл из песчаного облака и осмотрел себя. Его поцарапало, но небольших порезов было всего лишь четыре-пять. Вся рыба около рифа неожиданно исчезла. Как будто колоссальный электрический заряд пронизал риф и все оттуда вымел. У Гранта, наконец-то, появилась возможность оглядеться, и справа от себя, к югу, он увидел в сорока ярдах от себя Мо Орлоффски, который отчаянно жестикулировал.

Грант поплыл к нему. Орлоффски продолжал жестикулировать, Грант наморщил брови и нос, показывая под маской, что он ухмыляется. Но Орлоффски не откликнулся. Они медленно поплыли к кораблю, и Орлоффски выражал возмущение с помощью рук, плеч, головы и даже спины. Первое, что он сказал, когда они сняли снаряжение и залезли на лестницу:

— Ты сумасшедший!Ты растерял свои поганые мозги! — И сказал он это, как можно громче.

Все, кто был на борту, то есть Бонхэм, Бен, Ирма и, естественно, Лаки, сгрудились вокруг них.

— Знаете, что сделал этот парень! Знаете, что сделал это тупой сучий сын! — ревел Орлоффски. — Минимумдвадцать футов, нет, двадцать пятьфутов! Он придурок! — заключил он. — Он какой-то сумасшедший придурок, я вам говорю! — Он повернулся к Гранту. — Ты раньше делал что-либо подобное наедине? — Он повернулся к Бонхэму и покачал головой. — Правда, Эл! Не думаю, што ты должон отпускать ево одново в море. Точняк! Правда!

И все это он слышал от жесткого, грубого, бесчувственного, напрочь лишенного воображения Орлоффски! Грант впервые засомневался.

Грант, понятно, не знал, что Орлоффски все время наблюдал за ним. Он думал, что его снесло к юго-востоку, и не знал, что он проплыл на юг, а уже потом на юго-восток, к странному кольцевому рифу. Ему не хотелось всей этой суматохи. Он бы ничего не сделал для публики. Он сделал это из-за какого-то скрежещущего, рвущего, скребущего чувства в самом себе. Если б он знал, что там был Орлоффски, то точно не сделал бы этого. Но все ужесделано. И все знают.

Бонхэм подробно расспросил. Он объяснил ситуацию, свой план и свои действия, но тут же смутился и начал сердиться.

— А что, если б она пошла на тебя? — спросил Бонхэм.

— Я считал, что она пойдет в другую сторону. Пойдет прочь от того, что ее ударило, ранило. Так это и случилось.

— Но в такой позиции, под этим навесом, в полной панике, она вполне могла развернуться на тебя, Что бы ты тогда делал?

— Я считал, что стрела пронзит ей пасть, так что она не сможет укусить.

— Укусить! Черт тебя дери! Да ей и не нужно кусать. Просто в тебя врезаться. Да просто хвостом задеть. Случайно.

— Я отплывал назад сразу после выстрела. Назад и в сторону, на спине, ко дну. Могла бы она меня там задеть?

— Не знаю.

— А разве не вероятнее было, что она уйдет вверх, чтобы убраться оттуда? — настаивал Грант, Он все больше и больше сердился.

— Не знаю, — сказал Бонхэм. — Да, правда. Так вероятнее, — задумчиво добавил он. — Но я все равно думаю, что ты очень ошибся в своих расчетах.

— Где?

— Вообще решить идти на нее в одиночку, это во-первых! Тебе нужны были помощники.

— Помощники не помогли бы. Она метнулась так быстро, что ты не мог бы... Второй пловец имел бы больше шансов погибнуть, чем я!

— Слишком неудачная позиция! Стрелять сзади и вниз: как ты. У тебя плохая позиция для выстрела. Практически нереально смертельно ранить ее.

— Но я же сказал, что предвидел это. Я так и рассчитывал.

— Она слишком велика. Просто слишком велика.

— Велика! — вмешался Орлоффски. — Да я всю свою хреновую жисть не видел такой акулы! Даже в аквариуме! Должно быть, белая.

— Тигровые тоже бывают такими, — сказал Бонхэм. — Говоришь, коричневая, красно-коричневая?

— Точно, — сердито ответил Грант.

— Тигровые таких размеров теряют точки, которые придают им полосатый облик, но они обычно серо-коричневые, а не красно-коричневые. А хвост ты видел?

— Я же говорил, что...

— А ты не видел? — спросил Бонхэм у Орлоффски.

— Черт, она вылетела, как пуля... И облако... там вообще ничего не видно... кроме этого сумасшедшего, который высунул голову и вертел ею, как проклятый турист!

— Ну, все это довольно академично, — сказал Бонхэм. — Думаю, ты серьезно ошибся в расчетах. Сейчас смажем порезы.

— Ну, а я говорю, что нет. Я говорю, что нет, потому что все обернулось так, как я предвидел. — Теперь он уже был вне себя. Вся эта суматоха. Он не хотел, чтобы кто-то узнал. Орлоффски разрушил до основания чувство удовлетворения, которое у него возникло.