Не страшись урагана любви

Бонхэм, конечно, не предполагал, что Грант — или кто-нибудь другой — придет со стороны отеля. В этом он промахнулся. Ему следовало ожидать, думал он, что кто-то появится здесь. И именно Грант, муж Лаки. Лаки, Лаки — «приносящая счастье». Кому как, черт подери. Лаки, задница. Ему она приносила одни несчастья.

И теперь этот проклятый Грант прется на самом рассвете, жуткий, как смерть. Бонхэм еще не решил, обращать ли внимание на внешний вид Гранта или нет. Не потом, поскольку все так и лезло в глаза, он решил, что лучше сказать.

— Где, черт подери, ты был и что произошло? — ухмыльнулся он. — Видок у тебя, будто тебя прополоскал знаменитый местный ураган, но все пальмы на местах. — Он упрощал речь, заметил он. Иногда, конечно, он делал это сознательно, ради дела. Но часто причиной был Грант, было в нем что-то, что заставляло это делать. То ли потому, что он знаменитый драматург. То ли потому, что он, Грант, пишет пьесы о людях, которые так говорят. А, ладно. Какая разница.

— Моя старушка выкинула меня, Сказала убираться. Ну я и ушел, — Грант выдавил слабую ухмылку. Но очень уж слабую. — Спал на пляже. Как когда-то, в свое время.

— В добрые старые флотские времена? — ухмыльнулся Бонхэм. — Взбесилась из-за «великого состязания», а? Ну давай, скидывай жуткую одежку, надевай плавки и посмотрим бабки на дне. Они могут быть тут. Если не унесло.

Он подождал Гранта; если они найдут, то точно придется делиться с ним, черт подери. Потом они по лестнице тихо соскользнули в воду, надев ласты уже под водой, чтобы никого не разбудить, и заговорщицки ухмыльнулись друг другу. Хотя рассвет только наступал и солнце еще не показалось над горизонтом, в чистой зеленой воде на глубине тридцать-сорок футов все было видно. Бонхэм плыл над ровным, чистым песчаным дном, запачканным только редкими ржавыми пивными банками и бутылками из-под виски, разыскивая сверток с деньгами, и думал о Кэти Файнер и о своих проблемах. О своих проблемах и о том, что сказал о них Грант во время ночного плавания.

Этот Грант разбирается в людях. Конечно, потому и драматург, Герой Сэма. Конечно, потому она его и подцепила. И он это знал. Просто потому, что он геройСэма. Но со стороны Гранта умно было это понять. С другой стороны, Бонхэму плевать, почему она его подцепила. И если уж быть справедливым, не слишком-то она старалась «подцепить» его, должен был он признаться. Не так сильно, как он говорил Гранту той ночью у штурвала. Он и сам не прочь был «подцепить» ее. Он посматривал на нее еще тогда, во время первой поездки на Гранд-Бэнк, неожиданно вспомнил он. Но тогда он и не думал, что подвернется случай. Да его и не было. Но она его все равно волновала. Он даже подумал тогда: она — баба постельная. Но господи! Он же не прилагал никаких усилий, чтобы заполучить ее, и даже когда заполучил! Когда все-таки получил! Ф-фу! Черт! Внимательно глядя сквозь маску на все эти банки и бутылки и не находя не то что свертка, но и единой купюры, он вспомнил о первом вечере, самом первом вечере после отлета Сэма.

Была какая-то невидимая, никем не спровоцированная, но все-таки была какая-то искра между ними, еще днем, когда Сэм предложил ей остаться и плыть с ними, а она радостно согласилась. Бонхэм не смотрел на нее. И она не смотрела на него. Но искра проскочила, и он дал ей понять. Дал ей понять каким-то невидимым, неслышимым животным способом, который и он сам не мог бы объяснить. Он только и надеялся на то, что Сэм не учует. Он воспалился прямо тогда, вдвойневоспалился, потому что Сэм сидел рядом. Почему вдвойне? Интрига, конечно. Так бывает. Неожиданно, впервые за очень долгое время, Бонхэм, поправляя маску, подумал о старом приятеле по пинг-понгу, который, когда они оба вернулись с войны, предложил свою жену, которую он и взял. Он стыдился тогдаэтого. Но не теперь.Эта Кэти Файнер что-то разбудила в нем, чего не было раньше. Разве что раз или два. У него не могло бы быть такого возбуждения от Лаки, ничего подобного. Но Лаки по-настоящему любила своего мужа. Или Бонхэм думал, что так.

А она хладнокровна, эта Кэти. В ту ночь, едва только улетел Сэм, через несколько минут (минут!) после первого бокала она хладнокровно отказалась от ужина в отеле с Грантами и Спайсхэндлерами и, взяв тот же лимузин Сэма, увезла его и Орлоффски в город. А потом, после ужина, она сунула ему деньги заплатить официанту и хладнокровно велела шоферу (которому так же хладнокровно велела потом забрать ее утром) отвезти Орлоффски в док.

— Я хочу поиграть немного, — сказала она спокойно и хладнокровно, обращаясь к Орлоффски, — а вы недостаточно хорошо одеты для этого, так что за мной присмотрит Эл.

Она сказала это очень хладнокровно, хотя Бонхэм был одет не лучше Орлоффски. Орлоффски не возражал.

— Ну что? — хладнокровно улыбнулась она из своего угла, даже не прикасаясь к нему, даже к руке, когда шофер отъехал от дока. — Не желаешь в отель?

— А разве их там не будет?

— Если и будут, то, конечно, в баре. Там можно войти с черного хода, со стороны пляжа.

— Рискованно же! — сказал он.

— Неужели ты такой пугливый, — проговорила она. — Ладно. Мертл-Бич! — бросила она шоферу. Когда они приехали, она сказала шоферу, что машина будет нужна ей в пять тридцать утра, а когда он начал спорить, она сказала, чтобы он не волновался, она заплатит вдвойне, только чтобы он здесь был. А потом она вошла в вестибюль, вошла так, будто это был ее собственный дом, зарегистрировала их обоих как мужа и жену, и хладнокровно велела клерку разбудить их в пять пятнадцать, потому что они едут на рыбалку; клерк обращался с ней, как с королевой. И коридорные тоже. Он безмолвно шел за ней к лифту. Да, удобно иметь деньги. И знать, как ими пользоваться. И уметь. В номере она сказала:

— Знаешь ли, я делаю это только из-за Сэма. Потому что он так любит тебя и восхищается тобой.

— Да мне безразлично, почему ты это делаешь, — ответил он.

— Не думала, что так. Я просто так сказала, чтоб ты знал, — улыбнулась она и начала раздеваться.

Какое тело! И она была женой богатого мужчины. Это было как раз именно то, о чем Бонхэм мечтал с тех пор, как занялся своей профессией еще там, в Штатах. В ту ночь он делал такое, чего не делал ни с одной женщиной, хоть распни его, не стал бы просто делать. Было неловко, что он друг ее мужа, вот и все.

— Я бы очень хотела, чтобы Сэма привязали к стулу и он бы все это видел, — мило улыбнулась она в какую-то секунду. — Был бы полный порядок. Конечно, — печально улыбнулась она, — если б он был здесь, он бы меня убил.

— Ты имеешь в виду, что он имеет смутное представление о таких вещах? — спросил Бонхэм.

— Да нет, имеет, — улыбнулась Кэти Файнер. — Иначе зачем бы еще я это делала?

В тридцати футах впереди Бонхэм увидел плывущего навстречу Гранта, который развел руками и покачал головой. Он в отчаянии пожал плечами. Бонхэм перестал думать о своей любовной жизни, а заодно перестал и искать. Денег не было. Они ведь легкие, и их могло унести, да они еще и не были скручены. Просто не повезло. Он тоже покачал головой и показал наверх, на лодку, от которой они уже довольно далеко отплыли. Они ничего не нашли. А раз не нашли сейчас, то все.

Но Орлоффски уже встал и ждал их, когда они залезли на борт.

— Ну, вы оба и хитрожопые, — грубо и неприятно, как всегда, ухмыльнулся он, но Бонхэм уже привык к этому. — Я сам об этом подумал. Но вы опередили. О'кей, раскошеливайтесь.

— Только мы ведь их не нашли, — сказал Бонхэм. — Ни пачки, ни бумажки.

— Ладно, — прорычал Орлоффски. — Мне ты мозги не полощи! Там и мои восемь долларов.

— А если б нашли, получил бы шестнадцать. Ты ведь не считаешь, что я б тебе не дал, а?

— Конечно, раз я вас поймал. Давай! Течения там вообще нет. И ты знаешь.

— Тогда их сожрали рыбы или еще кто-нибудь, — ухмыльнулся Бонхэм. — Хочешь нас обыскать?

— Конечно, черт вас подери, — сказал Орлоффски.

Бонхэм двинул головой.

— О'кей, давай, Рон.