Страница 134 из 170
Кроме того, у него была своя честь, о которой стоило позаботиться. Грант верил, что любой мужчина, который может влюбиться и жениться на женщине, которая может наставить ему рога (если думать вообще, а не о себе лично, то эти слова проскакивали легко), — это мужчина, который виновен в колоссальной ошибке или в безразличии, или в чем-то весьма болезненном, и в любом случае заслуживает того, что он получил. Он, Грант, совсем не похож на Рауля-южноамериканца, чтобы выдергивать свою девушку, свою жену, из-под любовника и отвозить ее в Нью-Йорк. Он просто посмотрит. И он не из тех, кто будет пасти свою жену, чтобы убедиться, что она ничего такого не делает. Недостойного он не сделает.
С другой стороны, пока он не делал ничего недостойного, случай с акулой сам близко подвел его к границе недостойного. Это произошло на пятый, предпоследний день, когда ветер стих и они ныряли у наветренных рифов на северо-востоке Северо-Восточного залива. Капитан бросил якорь, и Грант, не одевшийся после последнего погружения, пошел в воду один, ногами вперед и держа в левой руке маску, а в правой арбалет с двойной резинкой. Когда после погружения исчезли пузырьки воздуха, он увидел на глубине сорока пяти футов «скальную рыбу» (он знал только это ее название), тыкавшуюся носом в кораллы. Он провентилировал легкие, пошел на нее, выстрелил ей в голову, и если не убил, то почти парализовал, так что она едва двигала хвостом. Он вспомнил, что заметил это тогда, потому что от выстрела в голову в воде не было кровяной дымки. И вдруг справа от него что-то рванулось к рыбе. Он узнал акулу еще до того, как ее шкура едва не протерла ему бок, он был так близко, что не видел спинного плавника. Ощущение можно было сравнить только с тем, будто бесшумный экспресс проносится в нескольких дюймах от тебя. Акула была вдвое больше той, что они убили в Морант-Бей. Изгибающийся, мускулистый, слабо пульсирующий песчаный бок шел и шел мимо него. Он обдирал ему кожу. В какую-то безумную секунду ему показалось, что это никогда не кончится, как будто длина акулы была безграничной. Затем с ошеломляющей силой из руки вырвало ружье. Он инстинктивно повел руку, чтобы оттолкнуть акулу от того места, где она обдирала кожу, но к тому времени она ушла. Ушли и рыба, и стрела, и линь. Он смотрел, как акула спланировала влево, затем исчезла в зеленом тумане за пределами видимости. Рывок был столь силен, что оторвал и крепкий линь, и ружье, которое должно было бы всплыть, но его заполнило водой, и оно медленно опускалось на дно. Грант был удивлен, поражен и не верил случившемуся. Он был почти что в физическом шоке. Он изо всех сил рванулся на поверхность.
Позднее ему казалось, что он несся так быстро, что вылетел из воды едва ли не по колено. Так это было или не так, но он заорал: «Акула! Акула!» — как только голова появилась на поверхности. Затем он поплыл к лодке, стоявшей в нескольких ярдах от него, каждые несколько взмахов руки поглядывая вниз между ногами. Достигнув лестницы и залезая по ней, он глянул наверх и увидел, что с борта свесились Дуг, Лаки и Джим и хохотали, хохотали что было мочи. Он автоматически остановился.
— Какого хрена вы смеетесь? — возмутился он. — Акула, каких я не видывал, утащила рыбу и едва не стерла мне весь правый бок.
— Ты по пояс вылетел из воды, — со смехом произнес Джим. Грант увидел, как он глянул на Лаки. — А где ружье?
— Она его вырвала, — ответил Грант. — У меня рука до сих пор ноет. Оно на дне. Линь оборвался.
— Ладно, залезай, — сказал Джим. — Я его достану. — И все трое снова засмеялись.
— Я и сам могу достать, — жестко ответил Грант. — Спасибо.
— Ну ладно. Возьми мое ружье, — ухмыльнулся Джим. Он передал через борт приклад заряженного, но не взведенного ружья.
— Зачем мне ружье, — сказал Грант. — Все равно там больше нет рыбы. — Он отплыл от судна, продул легкие, огляделся и нырнул за ружьем, которое выглядело странным и неуместным среди кораллов и водорослей. Когда он залез на судно, то ощутил, что колени дико дрожат и постарался скрыть это, когда все они начали снова смеяться. Он отвернулся и взял пиво из холодильника, сознавая, что спина и шея окаменели от задетой гордости, и он не может расслабиться.
Он сознавал, что Джим думает, что он запаниковал. Сам он так не считал. С другой стороны, его определенно шокировали неожиданность и мгновенность случившегося. Он сел с бутылкой пива в руках, чтобы не была заметна дрожь в коленях, и попытался ухмыльнуться, что отчасти и удалось.
— Ты, правда, смешно выглядел, — сказала Лаки, и в смехе ощущался привкус злобы. (Позднее, когда они останутся вдвоем, она ему холодно скажет: «Ну, если ты хочешь заниматься такими глупостями, то должен ожидать подобного и вынужден искушать судьбу». — «Кажется, ты не совсем так считаешь в случае с Джимом», — возразит Грант. И она ответит: «Это его профессия. А тебя считают драматургом».)
— Наверное, — ответил он сейчас, на судне. — Но видели бы вы эту акулу. — Он поднял руку и показал бок. Его будто прочесал металлический гребень с редкими зубьями, покрыв нежную кожу под мышками горизонтальными линиями.
Джим Гройнтон весело оскалился и сказал:
— У меня есть метиолат. — Затем эти трое глянули друг на друга и снова разразились смехом. — Да мы просто потому, что ты так смешно выглядел, — извиняющимся тоном произнес он.
Грант обнаружил, что тоже может слегка посмеяться. Но все равно было обидно.
Вечером у костра они снова все обсудили. Конечно, определенная опасность для Гранта все-такибыла, особенно если бы акула по ошибке ударила его, и даже Джим признал это. А Лаки вставила, что она хорошо осознавала опасность. Очень хорошо осознавала. И именно понимание этого заставило ее после первого быстрого испуга так бешено рассердиться на него, на Гранта.
— Но заметь, она не пошла за тобой, — отметил Джим. — Она пошла на рыбу. Тот факт, что она тебя зацепила и оцарапала, не доказывает, что она сознательно это сделала, это просто случайность. — У самого Джима было много таких встреч, хотя, правда, ни разу акула не приближалась к нему так близко. — Возможно, потому что я привык оглядываться. И я всегда вижу, как они приближаются. Человеческое специфическое зрение затрудняет наши действия в воде. Большая часть рыб одним глазом смотрит вперед, а другим назад и суммирует впечатления. Нас же еще больше затрудняет маска, как шоры у лошади. Кроме того, нет звука, звука шагов или хруста ветвей, чтобы предупредить. Так что ты вынужден оглядываться. — У Джима акулы часто крали рыбу из-под самого носа. Но ни разу акула не нападала на него. Только дважды акулы пошли на него, но оба раза он был по течению от раненой кровоточащей рыбы, так что акулы вполне могли по ошибке принять его за источник кровотечения. Оба раза он пошел прямо на акул, как будто атакует их, однажды с кинокамерой в руках, а в другой раз — с незаряженным ружьем, и в обоих случаях акулы уклонялись и начинали описывать круг. Когда же он располагался вверх по течению от кровоточащих рыб, то его игнорировали. — Ребята испытали все виды крови: бычью, свиную, даже человеческую. Кажется, все они не слишком привлекают акул. И только рыбья кровь — исключение. Я, понятно, говорю не о стайном питании, которое случалось с парнями на тонущих кораблях во время войны, а об обычных обстоятельствах.
Грант, лежа на теплом песке перед языками костра, мог припомнить один из таких случаев и впервые за долгое время подумал о своем старом самолете, ныне ржавеющем где-то на дне Тихого океана. Он также подумал о Джиме, лицом к лицу столкнувшемся с акулами с камерой или незаряженным ружьем, чтобы врезать ими по носу, если они подойдут. Он не был уверен, что у него самого когда-нибудь хватит на это мужества.
— Я убежден в двух вещах, — продолжал Джим, — насчет акул. Первое, они абсолютные трусы и мусорщики. И второе, — здесь он помолчал, выдерживая драматическую паузу. — Я убежден, что они знают, кто мы.
— Мы? Ты имеешь в виду людей? Акулы знают? — спросил Грант.