Сладкая боль

— А где же еще?! Из Парижа этой сволочи меня изгнать не удастся!

— Так же как и мне вряд ли удастся удержать тебя от мести. Но послушай: чтобы отомстить и остаться живой, тебе надо время, а его у тебя не будет, если ты вернешься в прежнем облике. Ты должна стать другой, хотя бы для того, чтобы свершить свою месть.

Слова Мелтона явно заинтересовали Тамару.

— Ты так думаешь? — задумчиво протянула она. — И, наверное, ты прав. Что ж, — оживилась молодая женщина, — мне никогда особенно не нравился мой нос, хотя, надо отдать ему должное, он весьма величественно подчеркивал мою индивидуальность... Энди, — обратилась она к нему, — а ты меня больше не обманываешь? Нам действительно осталось ждать один месяц... или еще один год?..

Тамара замерла, ожидая ответа.

— Нет, в самом деле один месяц, — поспешил успокоить ее Мелтон, — но проблема в том, что вертолет прилетит не сюда и нам придется немало пройти по джунглям до условленного места. Так что волей-неволей ты станешь первооткрывательницей.

— Я бы с удовольствием уступила эту честь кому-нибудь другому, хотя бы Муфареку.

— Чувствую, что Муфареку не избежать этой участи, — захохотал Мелтон, — ты, несомненно, позаботишься об этом.

— И долго нам идти до условленного места? — стирая тут же снова выступающий пот со лба, спросила Тамара.

— Месяца как раз хватит!

* * *

— Никогда бы добровольно не отправилась в этот ад, — задыхаясь, проговорила Тамара, пробираясь сквозь обвивающие ее тело гибкие, влажные ветви. — Прости, Энди, я скажу тривиальную вещь: ты или святой, или ненормальный.

— Я — исследователь.

— Все, больше не могу, давай отдохнем, — взмолилась молодая женщина.

Мелтон сделал знак папуасам, и они вырубили небольшую полянку среди неприступных крепостных стен вечной зелени.

— Неужели интересно всю жизнь сидеть в городе, где тебе знакома каждая улица, каждый камень? — начал Энди, стремясь объяснить Тамаре свои взгляды.

— Нет, лучше задыхаться в этом гнилом воздухе и умереть от укуса какой-нибудь гадины... Лучше потерять человеческий облик: не бриться, не мыться, продираться куда-то, ломая себе шею, чтобы увидеть какого-то черно-коричневого дурака-папуаса, который к тому же может еще и слопать тебя! — с трудом опустившись на брезент, резко ответила Тамара. — Ты прости меня, Энди, если бы не ты, я уже ничего не смогла бы сказать. Мне надо благодарить Бога за то, что тебе надоели чистые, прохладные улицы Лондона, но я никогда-никогда не пойму тебя.

— Ну как тебе объяснить? Какая-то огромная сила будто толкает меня вперед, и эта сила — смысл моей жизни.

— Это я как раз понимаю. Точно так же я очутилась во Франции; что-то внутри меня не давало мне покоя, в голове была только одна мысль — жить в Париже!

Тамара взяла кусочек жареного мяса, которое приготовили папуасы.

— Какой-то у него странный вкус... — недоуменно пробормотала она.

— Да, конечно, ведь это мясо крокодила, — спокойно ответил Энди, с удовольствием отправив себе кусок в рот.

— Что? — зарычала Тамара. — Какая гадость!

— Но мы сейчас будем вынуждены питаться именно так. Здесь много крокодилов...

— Что? — выпучив глаза, завопила молодая женщина. — Здесь еще и крокодилы! Ну и местечко! Гадостнее трудно вообразить... Такое ощущение, что вся земная мерзость собралась на этом чертовом острове.

— Не скажи, — отрицательно покачал головой Мелтон. — В столь любимом тобой цивилизованном мире гадов не меньше, и они гораздо страшнее, изощреннее в своей непревзойденной жестокости по сравнению с теми, что ты встретила здесь. Ну какой крокодил может сравниться с Муфареком?

— Ты прав, — с сожалением вздохнув, согласилась Тамара, — но здесь все равно мерзко.

— В самом деле, — пробормотал Энди и, схватив «винчестер», выстрелил в сторону кустов.

— Что такое? — диким голосом закричала молодая женщина.

— Черно-фиолетовая змея, — ответил Мелтон и налил из фляги воды, — чрезвычайно ядовитая и чрезвычайно опасная.

— Энди, пошли скорее отсюда...

— Сейчас, — усмехнулся он, глядя на перекосившееся от страха лицо своей спутницы, — тем более что к вечеру мы должны будем построить плот.

— Господи, еще и плот... — бессильно опустив руки, обреченным голосом произнесла Тамара. — Иногда мне кажется, что я так и не увижу Париж.

Энди и папуасы принялись энергично пробивать дорогу топорами. Порой казалось, что дальше пути нет: ветви деревьев, перевитые толстыми лианами, сплетались так плотно, что не оставалось ни малейшей возможности пробиться сквозь них даже с помощью топоров. Мокрые брюки и рубашка из незатейливого гардероба Мелтона облепили тело Тамары, широко открытый рот судорожно ловил стоячий густой воздух, голова раскалывалась от боли, ноги словно плавали в собственном поту в огромных сапогах Энди. Молодая женщина, уже плохо ощущая действительность, по инерции двигалась за своими спасителями. Наконец они выбрались на берег реки. Тамара упала на брезент, расстеленный папуасами, и тут же заснула. Разбудил ее стук топоров. Энди с туземцами сооружали плот.

— Теперь самое страшное почти позади, — подбадривая Тамару, сказал он.

— Как это «почти позади»?..

— Это же джунгли, всякое может быть, — неопределенно произнес он, недовольный тем, что неосторожно брошенные слова встревожили его спутницу.

На следующее утро с первыми лучами солнца плот был спущен на воду. Усадив на него Тамару, Энди сказал:

— Ты будешь находиться на середине плота, и, чтобы ни происходило, ты не должна двигаться с места и кричать. Крик здесь все равно не поможет.

Тамара ошалелыми глазами смотрела на Энди, не смея произнести и слова.

— Крокодилы! — кратко бросил он в ответ на ее немой вопрос.

Молодая женщина, дрожа всем телом, оглядывалась по сторонам, каждую минуту ожидая увидеть хищную пасть.

— На всякий случай вот тебе «винчестер», — сказал Энди, протягивая ей оружие. — Стреляй только наверняка, у нас не так много патронов.

Тамара вцепилась в «винчестер», словно в спасительную соломинку.

«В крайнем случае последний патрон будет для меня, — решила она. — Да, а сколько там вообще патронов?.. И что, надо считать выстрелы?..»

Тамара хотела обратиться за разъяснениями к Мелтону, но тот уже был занят отплытием, и через несколько мгновений упругие волны тропической реки подхватили плот и, мягко покачивая, понесли меж буйно-зеленых берегов.

После получаса плавания Тамара немного успокоилась. Крокодилы не появлялись, а плыть на плоту было гораздо удобнее, а главное, быстрее, чем пробираться сквозь дикие заросли.

— Ты посмотри, как красиво! — воскликнул Энди, тоже довольный спокойным путешествием.

— Не спорю, — ответила Тамара, — только я бы предпочитала любоваться этой красотой в каком-нибудь парке или по телевизору, а здесь все-таки как-то неуютно.

Мелтон безнадежно махнул рукой.

— Энди, я в самом деле очень люблю природу, но только тогда, когда она не таит в себе опасности.

— Но ведь сейчас тебе ничего не угрожает!

— Сейчас, а через минуту?

— Потом будешь вспоминать и жалеть о том, что твой глупый страх не дал тебе возможности насладиться никем не виданными до тебя тайными красотами природы.

— Пусть, пусть! Лишь бы только я была в состоянии жалеть, а не хрустнуть в пасти крокодила, — впадая в оцепенение, медленно произнесла Тамара, устремив взгляд на реку. — Энди, Энди! — через секунду пронзительно завопила она, вцепившись в руку Мелтона. — Это же крокодилы, крокодилы!

Энди резко вырвал свою руку, что-то крикнул туземцам, которые с большим усердием задвигали веслами.

— Сиди, не двигайся! — приказал он Тамаре, а сам взял «винчестер».

Крокодилы стремительно неслись за плотом. Ошалевшая от страха молодая женщина насчитала их не менее десятка.

— Энди! Почему ты не стреляешь?! — закричала она.

— Я же тебе говорил, у нас не так много патронов.