Страница 12 из 88
В машину уселись по-семейному: родители сзади, Тамара с Ксавье впереди.
Удивительная страна — Франция... сказочная: кружевные готические соборы, величественные замки, очаровательные усадьбы. Немного проехал — и перед тобой новая страница истории Французского королевства. Двадцатый век исчезает за древними толстыми стенами замков-музеев, и ты вступаешь в давно уже пережитые события.
Семейство Тюалей со своей гостьей чинно посетило музей, погуляло в парке и отправилось обедать в лес. Папа Жозеф поставил столик и стулья, а мама Жизель ловко его накрыла. Получилась очаровательная столовая с голубым потолком-небом и темно-зелеными, чуть дрожащими резной листвой стенами-деревьями. Потом они отправились на озеро и только к вечеру вернулись домой. Ужинали в столовой, обставленной громоздкой мрачной темно-коричневой мебелью в чисто деревенском стиле. Телевизор смотрели, сидя на жестких соломенных стульях. Тамара тоскливо подумывала о любимом мягком диване.
* * *
В розовых рассветных лучах бретонского утра Ксавье со своей гостьей отправлялись в длительное путешествие по всему полуострову. Мама Жизель давала последние наставления и чуть горестно-безысходно смотрела на своего сына.
«Влюбился, без сомнения, влюбился в эту русскую... Что будет?»
Папа Жозеф улыбался и весело махал рукой:
— Bo
Опять мелькали чистенькие славные города-деревушки, высоченные шпили церквей, опять появилась вдали волнующаяся гладь океана. Как прекрасна Франция!
Всему, что встречалось на пути, Тамара умилялась, как ребенок:
— Я никогда не видела такого количества лодок и яхт, не видела таких очаровательных кафе, прячущихся под кокетливыми зонтиками, не видела таких чистых пляжей! — восклицала она.
Солнце слепило нещадно, хотелось поскорее остановиться, чтобы подбежать к едва колышущейся бирюзовой воде и с восторгом погрузиться в ее чуть прохладную глубину. От нетерпения Тамара первая выскочила из машины и, пока Тюаль был занят парковкой, неожиданно почувствовала, что замерзла. Как странно... ослепительное, просто африканское солнце — и холодные мурашки по телу от дуновения ветерка. Ей пришлось накинуть на плечи толстую шерстяную кофту. По пляжному песку идти было приятно, вокруг Тамары загорали раздетые люди, а в воде весело плескались дети и взрослые. Правда, загорающих было значительно больше, чем купающихся. Она смело зашла по щиколотку в воду и ровно через секунду выскочила назад. Голубая, переливающаяся в лучах солнца вода была обжигающе-холодной. Тамара почувствовала себя медведем на балу в своей шерстяной кофте на залитом солнцем пляже.
— Чтобы здесь загорать, а тем более купаться, нужна закалка моржа, — решила молодая женщина.
Она сделала еще несколько безуспешных попыток постоять в воде, но всякий раз как ошпаренная выпрыгивала на берег. Солнце все же заставило Тамару снять теплую кофту, и молодая женщина, устроившись на большом валуне, подставила свое лицо ласкающим лучам. Волны с легким шуршанием омывали камни, разлетаясь о них мельчайшими брызгами; озорной ветерок игриво шалил с широкой юбкой северной гостьи; небо поражало необыкновенно ярким голубым цветом... Гармония... гармония человека с природой... но... Тамаре захотелось есть. Они позавтракали чуть свет булкой с медом и чашкой кофе, а сейчас уже, наверное, часа четыре — пора бы и пообедать. Ей было очень неловко говорить об этом Ксавье, а тот, словно был сделан из железа, которому смазка требовалась только один раз в день, беззаботно щебетал с приросшим к спине животом. Тамара, правда, уже начала понимать, почему Тюаль такой худой. Он экономил на еде, делая вид, что придерживается диеты.
«Да, но почему же тогда он в гостях ест за троих? Дома — черствая горбушка, а в гостях масло, да побольше...»
Тамара еще не знала, что мучительное чувство голода будет преследовать ее все путешествие...
— Ладно! — сказал Ксавье. — Надо устраиваться на ночлег. Поедем в кемпинг.
Они сели в машину и минут через двадцать въехали в широкие ворота с надписью «Кемпинг», которому через день, уже покидая его, молодая женщина даст название «Бедная Тамара». Поговорив с кем-то в конторе, Ксавье снова сел за руль, и они выехали на огромное поле, обнесенное забором, сплошь заставленное машинами и палатками. От этой панорамы Тамара пришла в ужас.
— Мы что, будем ночевать в палатке? — раздраженно воскликнула она.
— Да, ты ведь сама согласилась.
— Я согласилась?! — Тамара захлебывалась от возмущения. — Я согласилась! Я же думала, что французский кемпинг — это не советский кемпинг. Я думала, что здесь нормальные комфортабельные домики... а это черт знает что!
— Не волнуйся, вот посмотришь, тебе понравится, — попытался успокоить ее Ксавье.
— Понравится! Мне двадцать восемь лет, и я ни разу, слышишь — ни разу, не ночевала в палатке в своей стране, и я не собираюсь менять свои привычки.
Ксавье ничего не ответил, только злые огоньки зажглись в его темных глазах да треугольный чубчик своим углом еще противнее окаймил его лоб.
«Дурак, дурак, — думала Тамара, — он что, издевается надо мной? Не нужна мне такая Франция! А дура, что приехала. Только деньги зря потратила. Лежала бы себе сейчас в Дагомысе под сочинским ни с чем не сравнимым солнышком, спала бы на финской кровати...»
Тамара действительно любила отдыхать комфортабельно, ей не надо было море ради моря.
«Я отдыхать еду, а не вливаться в коллектив...»
Поэтому слово «отдых» для нее ассоциировалось со словом «комфорт».
Тамара взглянула на хлипкого Ксавье и чертыхнулась, а тот деловито вбивал колышки в землю для палатки...
«Лучше бы ты их себе в башку вбил», — мысленно бесилась молодая женщина.
Натянул брезент, и... получилось самое жуткое сооружение во всем кемпинге. Вокруг высились матерчатые домики с человеческий рост, с окошками, а тут какая-то нора, в которую надо вползать на четвереньках. Ксавье тем временем, не обращая никакого внимания на Тамару, достал что-то вроде примуса и начал разогревать остатки вчерашней похлебки, приготовленной мамой Жизель. Голова Тамары пошла кругом. Она не могла представить, чтобы русские хозяева стали потчевать своих, не то что иностранных, — русских гостей вчерашней похлебкой. Ей было нестерпимо стыдно за эту скаредность, казалось, что все смеются над ними. Кое-как съев этого «рататуя», так называла мама Жизель свое кулинарное произведение, Тамара, проклиная все на свете, за тридевять земель пошла в туалет. Нет, конечно, французский кемпинг, несомненно, кое-чем отличался от советского. Там не было мусорных куч, окруженных хороводом мух, никто не разводил костров, было удивительно чисто и не было пьяных. Но во всем остальном — это тоже поле под открытым небом.
Ксавье гостеприимно откинул полог палатки.
— Залезай, тебе здесь понравится!
Тамара, как приговоренная к смертной казни, последний раз огляделась вокруг и, словно в петлю, нырнула в тесное чрево проклятой палатки. Мысленно чертыхаясь и жалея себя, молодая женщина улеглась под одеяло. Унизительное чувство охватило ее. Вокруг еще ходили люди, и ей казалось, что она лежит на мостовой среди пешеходов. Ксавье закрыл вход на «молнию» и погасил фонарик. Ровно через пять минут Тамара скинула с себя одеяло, резко села и, хватаясь за грудь, закричала:
— Я не могу здесь находиться, я задыхаюсь!
Удивленный Ксавье зажег фонарик и непонимающе смотрел на молодую женщину, путающуюся в словах, с горящими от ужаса глазами.
— Клаустрофобия, понимаешь, у меня клаустрофобия! Выпусти меня!
Тамара металась, судорожно хватая воздух ртом. Ей в самом деле казалось, что если сейчас она не выберется из этой брезентовой могилы, то задохнется.
— Скорее, скорее, открывай!
Перепуганный Тюаль с трудом нашел «молнию», и Тамара словно вихрь вырвалась на свободу и полной грудью вдохнула ночную, чуть влажную прохладу. На немой вопрос Ксавье она ответила: