Страница 35 из 60
— Ищем братьев по разуму?
— Да вот стою, ничего плохого никому не делаю.
— Ну, сегодня, отлежусь, завтра с утреца и поплывем.
— Вот этого, товарищ, не будет. Поплывем сейчас.
— С такой-то рожей?
— А, может, того? В скит какой? Там на рожу не посмотрят.
Пес внимательно посмотрел на Болотникова, соображая, что за метаморфозы такие произошли с его другом. Каким-то не таким он становился прямо на глазах.
— Вот к Пашке бы, питерскому!
— Какому еще Пашке?
— Ну, который вчера был. По телефону звонил.
— Ладно. Вижу, не мил я тебе. Пошли завтракать, только я в харчевню не пойду. Давай там, хлебца, ставридки.
— А тушенки у них нет?
— У них все есть. Только я при отцах тушенку жрать не буду. Короче, бери, что хочешь, и пойдем, там за волнорезиком сядем. Мне маленькую узочку и воды. А себе, что хочешь. Денег дать?
— Свои найдутся…
Завтракали долго. Эгейское море ворочалось совсем рядом, только руку протяни. Солнце поднялось и согрело их, легкий утренний хмель не растревожил вчерашнее. Саша готов был простить Псу все.
— Есть одно маленькое предложение, — сказал Пес.
— Еще по узочке?
— Ты — порождение ехидны. Потомок государственного преступника. Я расскажу тебе про «Скоропослушницу». Выполняется все, что не попросишь. Только добраться надо.
— И как добраться?
— Дохиар. Это, совсем рядом с Пантелеймоном. Я там отлежусь еще полдня. Потом греки за трапезой вино пьют. Тебе понравится. Но могут не пустить.
— Чего это?
— Худые, брат, времена на Афоне. Чмырят русских. Это тебе сразу не понять. Потом расскажу. Впрочем, и раньше прижимали. А сейчас вот, не совсем хорошо. Короче, плывем на лодке. Парома сегодня больше не будет. Пешком мне тяжеловато. Тут есть один лодочник. Дорого, но это тебя не касается…
… Псу чрезвычайно нравился Дохиар. Там можно было бы держать оборону, скажем, от бесовских батальонов, до конца света. Дохиарская обитель — крепость. Со стороны входа, охраняемого двумя архангелами, глядевшими чрезвычайно грозно, иллюзия неприступности уходила, чтобы вернуться вновь, уже внутри, за стенами. Но пока требовалось получить места в архандарике. Прежде они посидели некоторое время в беседке, над пристанью. Первый, кого они увидели, был кот. Мерзкий такой, ехидный, худой. Он в беседку идти совестился, но и не оставлял их своим вниманием. Будто привратник в поместье. Потом парень в зеленой рубашке и джинсах — чинил насос. Другой работяга подальше поливал цветы из шланга, а еще повыше, компания из шести человек занималась каменными работами на постройке, которой меньше тысячи лет с виду было дать нельзя. На вопросы Пса по-английски отвечали жестами. По-гречески понимали с трудом. Да и греческий Пса был далек от эталона. Наливай да пей. Стало быть, трудники, незнамо откуда. Может, из Абхазии, может, из Албании. В направлении архандарика махнул рукой кто-то, неуловимо напоминающий бригадира.
Вот она, гостиница. Слева от входа. Только нет никого. Хочешь, в кресле сиди, хочешь, молись, хочешь, так побудь. Наконец появился молодой грек, студент семинарии по виду и возрасту, большой учености и лени парень, судя по всему. А мимо опять шли коты. И все, как один, гнусные. Греческий кот — не наш. Он худой и окрас у него необъяснимый, нет ярко выраженной породы. Намешаны все тайны времен. Пеструшки какие-то, а не коты. Коты эти сидели и в конторке. Лежали они на ступенях, обозначались на стенах, выглядывали из-за углов. Котам тоже было интересно, кто это пытается получить коечки в монастыре. Так просто люди заехали или дело важное имеют.
Пес поговорил с парнем по-английски и, неудовлетворенный, вышел, присел на каменные перила.
— Говорит, что здесь не отель. Не пускает.
— И что теперь?
— Ничего. Поедем назад в Карею. Или в Уранополис. Вот только паромов сегодня нет, а будет ли лодка, не знаем.
— Только не это. А то, что мы русские, ты говорил?
— От этого только хуже будет. Впрочем, в димитрионе все написано. Только до этого еще не дошло.
— Нет. Так не бывает. Обещали «Скоропослушницу», так показывайте, — неожиданно произнес Саша и отправился на переговоры. Потом он вышел, а грек отправился в чрево монастыря. Очевидно к настоятелю, благословения просить за этих странных людей.
— Ты что там ему набрехал?
— Я сказал, что русские мы. Про «Скоропослушницу». Потом опять про русских. Петербург-город.
— А почему не Каргополь?
— Откуда он знает?
— Разумно.
Просидели так еще с полчаса. Пес, воспользовавшись паузой, рассказал Саше историю иконы.
— Это произошло в семнадцатом веке. Келарь обители, проходя ночью с зажженной лучиной в трапезную, услышал голос от образа, висевшего над входом, призывающий его не коптить икону. Монах решил, что это братья куражатся. Пошел, как всегда мимо, лучина коптит сильней обычного. Не к добру, решил он и не ошибся. А, может, ошибся. Трудно нам судить. И тут он слепнет. И тогда до него доходит, что это с ним говорила Богородица. Парень по памяти нашел икону, упал на колени, умоляя о прощении, и прозрел. Матерь Божья попросила именовать эту икону «Скоропослушницей». Все страждущие получают теперь от нее немедленную помощь. На земле ушедшего социализма списки с иконы всегда почитались. Помогала всем, почти без исключения.
— А почему, почти?
— Подумай сам, на досуге. В год сталинского восстановления законности Дохиар принес список с иконы в дар Русской духовной миссии.
— А Сталин тут причем?
— И об этом подумай. А вот тебе несколько слов из молитвы. Остальное сам прочтешь, когда-нибудь. Или не прочтешь. На то воля Божья.
«Чудотворному Твоему образу припадающе, молимся Тебе, всещедрей Матери человеколюбиваго Владыки; удиви на нас пребогатыя милости Твоя, и прошения наша, приносимая Тебе, Скоропослушнице, ускори исполнити, все еже на пользу, во утешение и спасение коемуждо устрояющи».
— Я же не запомнил. Ты запиши.
— Будешь говорить своими словами. Тут еще частица креста животворящего. Мощи разнообразные. Примерно десятое место в иерархии у Дохиара.
— А первое?
— Запамятовал. Потом скажу. Лавра, вроде… Или Ватопед. Нет, Лавра.
Снова появился грек, пошел к себе в каморку и стал варить кофе на плитке. Саша тут же задумался, откуда здесь электричество. Есть ли дизель тут или солнечная батарея. Потом грек кофе стал пить.
— Поедем, Болотников. Не пустят.
— Как это не пустят?
Саша пошел внутрь, побыл там несколько и выглянул довольный. Пускали.
Далее следовал ритуал заполнения анкеты. Переговоры вел Пес. Себя он назвал директором по рекламе, а Сашу — начальником автоколонны. Только вот имена покойных отца и матери переспросил. Наконец мука анкетирования закончилась и их повели в комнату.
Это был не отель. Койки в два яруса, грубые одеяла и пружинная сетка. В помещении более никого. Можно выбрать койки у окна и прилечь.
Короткая вечеря в греческом храме для Саши было делом уже несколько привычным. Подольше, чем в Дафнии, построже, но как-то и добрее. Монастырь. Пес прикладывается к иконам, Саша за ним, против часовой стрелки, потом идут в левый придел, становятся в стасидиях, ждут. Подходит дедушка, говорит что-то, показывает на правую сторону. Они кивают головами и остаются, но на всякий случай переходят несколько далее. Саша пытается понять, где же она, «Скоропослушница». Наверное, вот эта, самая старая, с трещиной и в скрепах. Саша говорит с ней, слушая службу вполуха. Однако пение греческое его пронимает. Все вокруг ново и необычно. По-взрослому. Наконец служба заканчивается, все опять прикладываются к иконам, Саша опять просит строгую женщину с ребенком на руках о чем-то тайном и оттого ему вдруг становится хорошо. Пес рядом.
Потом он первый раз трапезничал в монастыре. Смотрел за Псом, крестился, ждал, когда можно будет сесть за стол. Фасоль тушеная, в стручках, соленый какой-то овощ, вроде баклажана, оливки, хлеб. Полбутылки красного вина. Кислого. Хотел, было, он сразу стакан всосать, но заметил, что остальные прежде съели ложку-другую. Потом пригубили. Он же пригублять не умел. Нацедил кружку и выпил в три глотка. Пес на него покосился и хмыкнул. Трапеза была короткой и вскоре закончилась.