Большие гонки

Они вместе слушали музыку: Вагнера, Спрингстина, Баха, «Битлз», Чака Рейха и, разумеется, Малию Кутура, особенно «Музыку в движении». За те несколько лет, что Трент провел в Патрулируемых секторах, он вообще много читал и слушал музыку. Знание музыкальных произведений, а также имен композиторов служило верным признаком хорошо образованного индивидуума. Трент упорно занимался самообразованием и теперь мало напоминал человека, выросшего на улице. Не каждый представитель высшего класса мог похвастаться такими знаниями. Среди тех, кого обучали в привилегированных школах, только каждый десятый слышал о Бахе или Билли Холидее.

Удивлял и радовал альбом «Музыка в движении». Несмотря на неизбежную примесь попсы и неумеренно крикливую рекламу, песни были по-настоящему хороши. Успех не зря сопутствовал сочинениям Кутуры. В последние годы Малия стала писать значительно лучше, чем в начале карьеры. Ее работы неожиданно обрели глубину и давным-давно изгнанную из искусства искренность. Потом в 2078 году последовали «Песни улицы», а в 2081 - «Умей сказать нет». Летом 2069 года до этих шедевров было еще далеко, но все равно «Музыка в движении» увлекла Трента. Слушая альбом, он не мог оставаться равнодушным. Джимми по этому случаю заявил, что песенки, в общем, неплохие, но он ожидал большего. Однако Трент не раз подмечал, как шевелились его губы и как Рамирес тихонько напевал мелодии, которые в исполнении певицы звучали с редкой проникновенностью. Ее голос, низкий, чуть хрипловатый, может, даже чересчур резкий, неизменно брал за живое:

От меня не узнает никто о лопатках твоих загорелых,

Никогда никому не скажу о красе твоих ласковых глаз,

Волосах и походке и девичьих ласках несмелых.

Ни за что не поведаю, как это было у нас.

Даже имя твое навсегда пусть останется тайной -

До могилы хранить буду память о встрече случайной.

В то лето они часто сидели на крыше своего дома и наблюдали за огненными, рассыпчатыми следами, долго не гаснущими в небе даже после того, как лайнеры, летавшие по полубаллистическим и круговым орбитам, совершали посадку в космопорте Нью-Йорка. Любовались природными закатами, затем возвращались в комнату и погружались в искусственный тропический вечер, а затем и в ночь. В полумраке музыкальные записи звучали особенно завораживающе.

Все, что касалось того лета, сохранилось в памяти Трента в виде череды чарующих ночей. Сколько их было - двадцать, тридцать, сорок, - он уже не помнил, но в каждой неизменно присутствовали Дэнис и Джимми. То на крыше, где они располагались в шезлонгах - лето тогда выдалось на редкость теплое и обильное дождями, - то вдвоем в комнате. Им было о чем поговорить, что вспомнить.

- ...и, что удивительно, робот оказался прав. Его показали толпе, представитель фирмы назвал его первым «замечательным железным парнем», и бот действительно членораздельно выговорил: «Хелло, я являюсь искусственным существом с коэффициентом интеллекта, равным трем сотням». Потом железяка спросила у представлявшего его публике мужика: «А какой у тебя ай-кью?» Тот отвечает: «Двести». «Отлично, - заявил робот, - давай устроим дискуссию на тему перспектив экономического развития городов, расположенных в Поясе астероидов».

Трент зевнул:

- Я уже слышал этот анекдот.

Джимми вопросительно взглянул на Дэнис. Девушка отрицательно покачала головой. Рамирес показал Тренту язык и продолжил:

- Затем второй представитель фирмы начал рассказывать о роботе. Тот слушал, слушал, потом объявил: «Хелло, я являюсь искусственным существом с коэффициентом интеллекта, равным трем сотням, - и обратился к представлявшему его мужику: - А каков твой ай-кью?» Мужик отвечает: «Сто двадцать». «Очень хорошо. Давай подискутируем о проблемах спорта». Они разговорились о спорте, и бот выказал куда больше знаний, чем его собеседник.

Наконец, вышел третий мужик. Бот представился, сообщил, какой высокий у него ай-кью, и спросил, чем может похвастать третий фирмач. Тот признался, что у него коэффициент составляет восемьдесят единиц. Робот на мгновение задумался, а потом спросил: «Ладно, скажи, на кого похож миротворец?»

Мужик задумался, признался, что не знает, а робот возьми и брякни: «На тебя и похож, дубина!»

Они посмеялись, потом кто-то рассказал следующий анек­дот.

Случались у них беседы и на более серьезные темы.

- Спрашиваешь, как там за Гранью? - задумчиво произнес Трент, когда Дэнис поинтересовалась жизнью, какую ребята вели во Фриндже. - Там не было даже самого плохонького медицинского робота. Люди-врачи были, но попасть к такому на прием можно только в том случае, когда тебя подстрелят и ты находишься при смерти. А то уже и после того как отдашь концы. Они фиксировали наступление смерти, на этом всякое лечение заканчивалось. Да и за докторами во Фриндже тоже охотились.

- Поэтому ты никогда не носил инскинов? Трент пожал плечами:

- Какой смысл носить инскин за Гранью! Чтобы вживить его, настроить, требуется время. Человеческие мозги просто не приспособлены вводить информацию с такой быстротой, как инскины. Прикинь, одна только операция по вживлению занимает от месяца до шести недель.

Он задумчиво оглядел полотно, над которым работал в этот последний теплый летний день. Затем взмахнул кистью и сделал очередной мазок. Это была его любимая картина, которая после соответствующей обработки должна была превратиться в многоцветную и многоуровневую голограмму.

Неподалеку от их дома располагался единственный на весь Лонг-Айленд стратоскреб - огромное недостроенное здание, которое называлось «Хоффман». Оно так и стояло с ноября шестьдесят восьмого года, когда финансовая группа Хоффмана объявила о своем банкротстве. В верхней трети стратоскреба, возвышавшегося над землей более чем на три километра, не хватало внешних облицовочных стен, поэтому Трент ясно различал ячеистую структуру внутренних помещений, через которую отчетливо просвечивали начинающее темнеть небо и розоватые облака, неторопливо плывущие на восток. Нижние две трети были забраны плитами черного зеркального псевдомрамора. Садившееся вдали солнце выглядывало из-за стены здания, его лучи алым потоком отражались от эбеновой поверхности.

Трент бросил взгляд на стратоскреб, потом на картину и признался:

- Когда мы жили за Гранью, я не смог бы позволить себе проводить время подобным образом.

- Это было небезопасно?

- В какой-то мере, но главное не в этом - внутреннего покоя не было. Там ни на секунду нельзя терять бдительность. Что же касается инскинов, я ими пользовался, но не теми, которые вживляют с помощью операции. Знающие люди как-то объяснили, что четверть всего населения, которые внедрили в свои мозги подобные следящие устройства, являются Игроками в сети. Не думай, что наблюдатели из элиты не догадываются об этом.

Трент положил кисть, развернул мольберт и отсоединил провод, вставленный в разъем в левом нижнем углу рамки, на которую было натянуто полотно. Завтра, в это же самое время, может, пятью минутами ранее, наступит момент, когда освещение будет соответствовать сегодняшним условиям. Тогда можно будет продолжить работу над картиной.

Дэнис с некоторой завистью наблюдала за ним.

- Мне бы тоже хотелось попробовать, - робко сказала она. Трент пожал плечами:

- Попробуй. Думаю, у тебя может получиться. Наносить голографические краски не так уж трудно. Это тебе не маслом рисовать или электролитом - вот там нельзя ошибаться. Вся хитрость в том, чтобы добиться такого сочетания красок, чтобы картина ожила, стала полноценным отражением реальности, но не в плоском, приземленном смысле, а как бы вместила твои переживания или, если хочешь, размышления по поводу существующей помимо тебя красоты. Если сказать проще, то я, зритель, глядя на твою работу должен понять, почему ты изобразила именно этот объект. При этом не имеет значения - портрет это, натюрморт или пейзаж. Или, по крайней мере, почувствовать, что в твоей работе что-то есть. Что-то заинтересовавшее тебя и способное привлечь и мое внимание.