Страница 86 из 121
Умение торговать вырабатывалось тысячелетиями. Опыт был накоплен бесчисленными поколениями, прошедшими после второго изгнания по дорогам Римской империи, Испанского и Французского королевств, герцогств, царств и халифатов Европы и Востока. Добавим, что в аграрной России у евреев по малопонятным государственным соображениям отняли даже теоретическую возможность заниматься хлебопашеством. По первой российской переписи 1897 г., на 100 жителей империи приходилось менее 4 торговцев, тогда как на 100 евреев было 40 купцов, лавочников, посредников. В черте оседлости был явный переизбыток торгового люда, жестко конкурировавшего друг с другом. «Экономический журнал» описывал типичную лавочку черты оседлости: «Торгуют на 6 – 8 рублей в неделю, прибыли на 1 рубль в неделю, т.е. ровно столько, чтобы не умереть с голоду; торгуют женщины. Более доходная – кожевенная лавка, которая продает кожи многочисленным сапожникам на 40 – 50 рублей в неделю, выручая по 4 – 5 рублей прибыли; это уже местный торговый Крез».
Самым доходным считался питейный промысел. По данным 80-х гг. XIX в., в 15 губерниях черты оседлости евреям принадлежало 77,8% корчм, 67,5% шинков и 52,5% питейных домов. Прадед Дмитрия (Мордко) Богрова по отцовской линии торговал в винной лавке, а дед – Григорий Исаакович – поднялся на ступень выше, занявшись винными откупами.
Об этом человеке следует сказать особо. Дмитрий Богров говорил, что при знакомстве он представлялся как внук своего знаменитого деда. Григорий Богров воспитывался в строгих ортодоксальных правилах, изучал в хедере древнееврейский язык и корпел над схоластическими трактатами Талмуда. Втайне от родителей он выучил русский язык и, укрываясь в чулане, читал романы. «Ты пошел той опасной дорогой, которая ведет прямо в геенну, – отчитывал его меламед (учитель) в хедере. – Кто хочет остаться верным сыном веры праотцов наших, тот да убегает христиан и их обычаев». Юноша настойчиво рвался из местечковой среды и преуспел в этом. Он первым из Богровых стал гильдийным купцом и первым увидел жизнь за чертой оседлости, так как для богатых торговцев законы делали исключения. Он описал коммерческий Петербург: «При виде того миллионного рынка, который открывался во время откупных торгов в Сенате, где сотни тысяч и миллионы выигрывались и увеличивались в несколько минут, в нескольких лаконических словах, где баснословные суммы ежеминутно переходили из рук в руки, перебрасывались, как щепки, – голова моя закружилась»[402].
Григорий Богров признавал, что его захватило общее увлечение и он заразился страстью к наживе. Но эта страсть не подавила других интересов. Он неожиданно проявил себя в сфере, совершенно чуждой откупным операциям. Он написал автобиографическое сочинение «Записки еврея», которое высоко оценил Н.А. Некрасов. Произведение было напечатано в «Отечественных записках» и снискало успех среди русских читателей. Для образованных евреев «Записки» стали настольной книгой. В то же время ортодоксальных евреев возмутило сатирическое описание местечковой жизни, невежества раввинов и нелепых суеверий. На закате своих дней Григорий Богров принял православие, т.е. совершил, как и пророчили ему в детстве, смертный грех отступничества.
В записках Григория Богрова рассказано о том, с каким трудом он уговорил семью дать детям светское образование. Дети Григория Богрова никогда не ходили в хедер, которому он посвятил столько горьких страниц в своем произведении. Его сын Григорий Григорьевич Богров учился в университете и стал присяжным поверенным. Он поселился в Киеве, где помимо адвокатской практики занимался предпринимательством. В 1910 г. в Киеве официально проживало 50 792 еврея, что составляло 1/9 часть городского населения. Иным было соотношение в купеческой среде. 4896 купцов-евреев составляли 42% торговцев города. Среди них были негоцианты, ворочавшие миллионами, – Бродские, Гинзбурги, Ландау. Разумеется, Богровым было далеко до финансовых тузов, но их положение в торгово-промышленном Киеве было достаточно прочным.
Консервативный публицист М.О. Меньшиков, узнав, что убийца Столыпина приходится внуком писателю Богрову, заметил: «Чуть не полвека назад семья Мордки казалась обрусевшей до того, что приняла язык русский, веру русскую и казалась даже слившейся с Россией. Ничуть не бывало – следующее поколение вновь неудержимо потянуло в иудаизм»[403]. Действительно, потомки писателя Григория Богрова не последовали его примеру и только один внук – Владимир – стал выкрестом. Но вряд ли можно утверждать, что они вернулись в лоно иудаизма. Богров-дед как-то заметил: «Я в обширном смысле слова эмансипированный космополит». Это определение вполне применимо к молодому поколению Богровых. В их доме не соблюдали еврейских обычаев. Они были совершенно равнодушны к религии. Дмитрий (Мордко) Богров говорил на четырех языках, но не владел ни еврейским разговорным, ни древнееврейским.
Они могли бы совсем забыть о своем происхождении, если бы им постоянно об этом не напоминали. Богровых не касались полтысячи циркуляров, инструкций и разъяснений, которые регулировали жизнь евреев. Поскольку глава семьи имел высшее образование, он вместе с семьей имел право проживать вне черты оседлости. Но даже привилегированным евреям на каждом шагу приходилось сталкиваться с особым законодательством. Например, на Бибиковском бульваре, где находился дом Богровых, евреям разрешалось жить только на одной стороне, так как бульвар служил границей между двумя районами, в одном из которых лиц иудейской национальности не прописывали.
Недаром говорилось, что российские законы сделали бы жизнь невыносимой, если бы их исполнение не зависело от людей со всеми их слабостями и пороками. Нигде в стране не было столь распространено взяточничество, как в черте оседлости. Некоторые администраторы, даже не отличавшиеся прогрессивными взглядами, предлагали упразднить особое законодательство о евреях, поскольку оно способствовало коррупции низшего и среднего звена государственного аппарата. Ревизоры часто сталкивались с тем, что мелкие чиновники, причастные к разбору еврейских дел, содержат частные канцелярии и платят писцам из своего кармана больше, чем сами получают жалованья от казны.
На примере Дмитрия (Мордки) Богрова можно было убедиться в продажности чиновников. Он был принят в гимназию, а его товарищу, получившему такие же оценки, было отказано. Затем он поступил в Университет святого Владимира, в котором доля студентов-евреев по закону не должна была превышать 5%. На самом деле их было 18%. Какие-то должностные лица закрывали глаза на это нарушение. Кто-то освободил Богрова от военной службы. Вот ведь подмеченный многими парадокс – человек, не промахнувшийся в премьер-министра, имел освобождение… по слабости зрения.
Но были моменты, когда еврейское население не могло рассчитывать на подкупленных чиновников. Слово «погром» каждый еврей усваивал с детства. Массовые погромы прокатились в начале 80-х гг. XIX в. по городам России, в том числе и в Киеве. Еще мощнее была вторая волна погромов, обрушившаяся в октябре 1905 г. После известия о Манифесте 17 октября начались демонстрации под лозунгами «Да здравствует свобода!». Со здания городской думы были сбиты царские вензеля. Рассказывали, что какой-то еврей порвал портрет Николая II и, просунув голову в раму, кричал: «Теперь я государь!». Другие евреи обращались к русским со словами: «Мы, евреи, дали вам Бога. Дадим и царя».
Ответная реакция последовала незамедлительно. Видный политический деятель, уроженец Киева В.В. Шульгин вспоминал, как вокруг невесть откуда взявшихся ораторов начали собираться толпы народа: «Жиды царскую корону сбросили! Какое они имеют право? Что же, так им и позволим? Так и оставим? Нет, братцы, врешь». Возбужденная толпа бросилась на еврейские лавки и магазины, врывалась в дома евреев. Вопреки распространенному убеждению на улицу выплеснулась не только чернь. Торговые заведения, по словам газеты «Киевские новости», разбивали «мужчины разных возрастов и не только простые, но даже и в красных околышках (так называемых дворянских шапках), попадались солдаты в шинелях нараспашку и в сюртуках, ученики городских училищ и изредка встречались и гимназисты с ломами, среди женщин преобладал тип кухарок и торговок, но участвовали и дамы в шляпах и ротондах, нагруженные всяким магазинным товаром до смешного»[404].
402
Богров Г. Записки еврея. СПб., 1874.
403
Новое время. 1911. 10 сент.
404
Киевские новости. 1905. 25 окт.