Страница 3 из 25
В номере было прохладно. Новая мебель, аккуратно расставленная, делала его уютным. На столе стоял телефон.
– Вот устроился, – снимая пиджак, сказал Гурский. – Не думал я, что мне так повезет. Номер – это всегда проблема.
Доставая бутылку коньяка из портфеля он сел.
– Ну что, давай за нашу встречу! – поставив бутылку на стол, он достал бутерброды, яблоки.
Разумов достал из бара две рюмки, они сели за стол. Разлив коньяк по рюмкам, они молча выпили. Разумов достал из кармана сигареты. Они закурили.
– Ну так что у тебя случилось? Давай поговорим.
Разумов сидел задумавшись. Гурский налил еще.
– Юра, давай сейчас не будем. Ты с дороги, да и поздно уже. Завтра встретимся и обо всем поговорим.
– Я то не против, завтра так завтра… Давай сейчас за тебя выпьем, за твою женитьбу.
Они выпили.
Разумов встал:
– Завтра я тебе буду звонить часов в 11, так что жди. Теперь отдыхай, да и я поеду, уже поздно.
Гурский встал, они пожали руки, и Разумов вышел.
Закрыв дверь, Гурский пошел к окну и открыл его. На улице было тихо, глубоко вдохнув свежий воздух, он пошел к кровати.
Лежа на кровати, он почувствовал, что устал. Неожиданная телеграмма, встреча с Сашкой и его женой утомили его. И теперь, лежа в кровати, он почему-то вспомнил Катю. «Красивая», – вслух сказал он, – и, тяжело вздохнув, повернулся набок. Через некоторое время он уже спал.
Шум уже проснувшегося города наполнял комнату. Гурский уже не спал. Люди его возраста плохо спят на новом месте, вот и он, встав рано и уже убрав кровать, сидел в кресле, читая газету. До одиннадцати часов оставалось еще время, и он решил сходить позавтракать.
В ресторане в это время было еще не многолюдно. Сев за свободный столик, он заказал себе легкий завтрак. Ждать пришлось недолго, и через некоторое время он с аппетитом уже ел.
Быстро позавтракав, Гурский спустился из ресторана в вестибюль гостиницы. Здесь в одном из нескольких киосков он купил себе газеты и журнал. Немного постояв у киоска с сувенирами он поднялся к себе в номер.
В ожидании звонка он занялся чтением газет. Прочитав одну из газет, он посмотрел на часы, было начало двенадцатого, но звонка пока не было. Томительные минуты ожидания, и без того медленно идущие, в такие моменты, кажется, совсем останавливаются.
На часах было около двенадцати, когда Гурский, отложив газеты, решил пройтись по городу. Спустившись вниз и сдав ключ дежурному, он сказал, что будет через час, на случай того, если ему будут звонить.
Вчерашний вечерний приезд и поездка на такси не позволили ему познакомиться с городом. И теперь, имея свободное время, у него появилась такая возможность.
Город был небольшим: несколько центральных улиц лучами сходились к центру, образуя площадь. Аккуратно посаженные деревья делали улицы зелеными и чистыми. Улицы были не так многолюдны. Ходить по магазинам Гурскому не хотелось и, немного отдохнув в одном из скверов, он направился в гостиницу.
Вернувшись в гостиницу, подойдя к дежурному за ключом, он спросил о звонке, но ему никто не звонил.
Подниматься в номер было бессмысленно, и он решил ехать к Разумову сейчас.
Плохо помня дорогу, он решил ехать на такси. Водитель такси, которое он остановил, неплохо знал город, и по неточным ориентирам они нашли эту улицу.
Остановившись в начале дома, Гурский вышел из машины, поблагодарив водителя.
Увидев знакомый подъезд, он направился к нему. У входа в подъезд на скамейках сидело несколько пожилых женщин. Они о чем-то взволнованно разговаривали. Проходя мимо них, Гурский случайно услышал о смерти жильца их дома. Неожиданность этой новости его встревожила. Быстро поднявшись на этаж, где жил Разумов, он увидел, что дверь в его квартиру приоткрыта. Волнение его усилилось, когда он вошел в квартиру. В комнате, в которой он вчера был, находилось несколько женщин. И их темная одежда молчаливо говорила о случившемся. Катя с заплаканным лицом сидела на диване.
Еще не зная случившегося, он понял, произошло что-то непоправимое. С гнетущим чувством он вышел из комнаты.
Двое мужчин, находившихся на кухне, молча курили. Поздоровавшись с ними, Гурский назвал себя. Сдержанно ответив на его приветствие, они представились. Один из них был соседом Разумова. После некоторой паузы, понимая неловкость положения Гурского, он рассказал о случившемся. Его рассказ, часто прерываемый ненужными подробностями, был сбивчив. По мере его продолжения неосмысленное чувство надежды, которое еще теплилось в душе Гурского, пропало.
Шурки Разумова больше нет. Эта страшная мысль резко пульсировала в его голове. Вчерашняя встреча, их сумбурная и короткая встреча, были теперь в прошлом.
Считая своим долгом помочь в организации похорон, он взялся за основную организационную работу. Занимаясь ею, он старался забыться и не думать о случившемся. Измотавшись за день, он, уставший, приходил в гостиницу, где вскоре засыпал. За эти дни Гурский немного осунулся.
Похороны прошли. Собравшиеся на кладбище на автобусе вернулись в квартиру Разумова. Здесь уже все было приготовлено к поминкам. Люди постепенно рассаживались за столом. Вскоре все сидели. Установившуюся тишину нарушил мужской голос. Сотрудник, работающий с Разумовым, говорил о покойном. После него выступило еще несколько человек. В комнате постепенно становилось шумно. Разговор людей, шум ножей и вилок, выпитое спиртное создавали атмосферу поминального застолья. Гурский сидел молча. Безучастный ко всему окружающему, он смотрел на Катю.
Вдруг он встал. Его лицо было возбуждено.
– Сегодня многие говорили о Саше. Меня просили – а я не мог. А теперь! Скажу! Хорошо вы говорили о нем, о его работе.
Какой был человек! А почему он жить больше не хотел? Сказали?! Нет! А я скажу! Из-за тебя! – он указал рукой на Катю. – Да. Да. Из-за тебя, стерва, он пошел на это. Ты сейчас сидишь, плачешь? А когда мы пришли? Ты его на балкон спрятала?!
Сидящие возмущенно стали его успокаивать.
– Гуляла, стерва! – с любовником миловалась. Вот сегодня плачешь, а завтра его сюда опять приведешь.
Сидящие рядом с ним мужчины пытались его усадить. Он сопротивлялся.
– Я ей все скажу. Из-за нее такой человек погиб.
Его вытащили из-за стола, бранясь на окружающих, он пытался им что-то объяснить. Взволнованные люди неодобрительно смотрели в его сторону. В коридоре была сутолока. Кто-то вызвал милицию. Взволнованно пытаясь что-то им объяснить, он, сопротивляясь, вышел на улицу. Его бесцеремонно втолкнули в машину. Еще что-то говоря, он потихонечку стал обмякать.
В сопровождении двух милиционеров его ввели в комнату дежурного. Написав рапорт, они вскоре ушли.
Дежурный по отделению внимательно читал рапорт.
– Что же это вы себя так ведете! У людей горе, такой день. А вы драться. Пьяный дебош устроили.
Гурский, виновато сидя на стуле, нервно теребил носовой платок.
– Да и не знаю, как все это получилось. Друг у меня умер. Мой фронтовой товарищ. Трудно мне. Вот лишнего и выпил…
Опустив лицо, он вытер его платком.
– Да я-то понимаю. Но протокол, его оформить надо. Думать раньше надо было.
Начал что-то писать.
– Я здесь проездом по телеграмме. Сегодня собирался уехать, – торопливо говорил Гурский.
Дежурный молча смотрел на него, его орденские колодки.
– У меня отец тоже фронтовик. Понимаю я вас… Ладно, я сейчас вам записку напишу. Вы с ней на вокзале билет по броне возьмете. И сегодня обязательно уезжайте.
Гурский, неуверенно взяв записку, проговорив что-то непонятное, направился к входу.
Уже темнело, когда Гурский приехал на вокзал. У кассы стояла очередь, минуя ее, он подошел к окошку. Передав записку, он получил вскоре билет. Облегченно вздохнув, он пошел на перрон.
Поезд медленно отходил от перрона. Гурский молчаливо сидел у окна, безучастно смотря на мелькающие за окном поля. Равномерный перестук колес и мягкое покачивание вагона добавляли ему настроение жизненной успокоенности.