Страница 16 из 58
Стас вынул из брюк ремень, морщась от тупой ломящей боли, затянул его на груди и сунул пустую кобуру в карман. Широкая полоса хорошо выделанной кожи плотно закрыла рану, замедлив кровопотерю. Стас посидел несколько секунд, переводя дух, немного отогнул вверх край своей импровизированной повязки и прижал ребро ладони чуть ниже раны. Дождавшись, когда ладонь наполнится кровью, он снова прикрыл ремнем сломанные ребра, собрал в кулак оставшиеся силы и, шатаясь, побежал вперед. Окровавленная рука касалась каждого пройденного дерева, оставляя на его коре хорошо заметный след.
Когда ладонь окончательно высохла, Стас свернул влево, прошел метров сорок и, тяжело дыша, опустился под широким стволом старой ели. Теперь нужно было ждать.
В это же время человек в черно-сером камуфляже и залатанном кожаном плаще подошел к опушке леса и присел, заметив на земле влажные сгустки. Тонкие пальцы, увенчанные длинными грязными ногтями, подхватили комочек и растерли его. Скользкая, липкая субстанция оставила на коже маслянистую пленку свернувшейся крови. Лицо под капюшоном расцвело самодовольной ухмылкой.
– Да, голубчик, шустер ты, шустер, – процедил человек сквозь зубы. – А помирать-то все равно надо.
Мягко ступая по густому подлеску, он двинулся в глубь чащи. Ни одной ветки не хрустнуло под подошвами, ни один сучок не треснул, зацепившись за одежду.
Едва заметно дернулся куст волчьей ягоды метрах в семидесяти. Ствол СВД, обмотанный черными лоскутами, взметнулся вверх, глаз с желтой радужкой припал к резиновой накладке прицела. Сорока. Всего лишь сорока вспорхнула с земли, задев крылом ветку.
Следы вели все дальше в лес. Они были четкими и хорошо различимыми. Привычные к темноте глаза даже в сумерках без труда находили их: на земле, на ветках, листьях папоротника, корнях… Вот здесь беглец упал, следов стало больше. Полз, раскидал иглицы по сторонам. Неаккуратно. Кровь, снова кровь вокруг. Вот он сел, прочертил своими коваными каблуками борозды на земле. Ему больно, да, очень больно. Правая борозда глубокая. Водил каблуком несколько раз, старался не закричать. Встал, едва удержался на ногах. След левой руки на земле. Его шатает. Оперся о дерево, измазал ствол кровью. Дальше, дальше. Опять след. Идет от дерева к дереву. Перебегает, цепляясь за них, старается не упасть. Снова. Еще. Еще…
Еле уловимое движение метрах в сорока левее привлекло внимание охотника. Желтые глаза сверкнули под капюшоном, отразив вспышку. Характерный сухой кашель АК разорвал тишину черного леса. Руки, ведомые безотказными рефлексами, успели вскинуть винтовку, но одна из трех выпущенных пуль угодила в цель раньше, чем глаз с янтарной радужкой снова прильнул к накладке оптического прицела.
Стас замер, не опуская автомат, и попытался разглядеть своего преследователя. Но не увидел ничего, кроме медленно опускающихся на землю сухих листьев. Тихо сматерившись, он прицелился и сделал еще два выстрела в место предположительного падения тела.
Решив удостовериться в том, что настырная сволочь с СВД больше не будет ему докучать, Стас поднялся и двинулся вперед. Но это оказалось не так-то просто. Голова закружилась, черные деревья пустились водить хороводы. Ноги, заплетаясь, стали выделывать замысловатые кренделя в тщетной попытке сохранить равновесие, однако эта задача оказалась им не по силам, и Стас упал. Он лежал на спине, раскинув руки, и смотрел в темно-синее, припорошенное первыми звездами небо. А небо темнело. Темнело, темнело… и потухло.
– Клади на телегу, – услышал Стас сквозь забытье чей-то негромкий голос.
– Почто кобылу-то нагружать зазря? – вопрошал второй голос. – Все одно же подохнет.
– Подохнет – выкинем. Клади.
Стаса подхватили за ватные конечности, подняли с земли и весьма бесцеремонно бросили на что-то жесткое и бугристое.
– Но, пошла.
Жесткое бугристое нечто дернулось и затряслось. Послышался резкий неприятный скрип, от которого поначалу заломило зубы. Порыв ветра донес запах сырости, прелой листвы и конского пота. Стас открыл глаза, но тут же зажмурился. Проморгавшись, он сделал еще одну попытку и увидел над собой белое, затянутое облаками небо. Слева и справа колыхались ажурные кружева голых черных веток. Дышать было тяжело. Стас дотронулся до груди и нащупал свой ремень, под которым оказалась повязана еще какая-то тряпка, не особо чистая на ощупь. Справа она была слегка влажная, но не мокрая. По краям от влажного пятна пропитанная кровью материя засохла и припаялась к куртке. Разгрузка исчезла, автомата рядом тоже не наблюдалось.
– О! Глянь-ка, – загнусавил кто-то сзади. – Болезный наш оклемался, руками шебуршит чего-то.
– Здорово, морда наймитская. – Слева от телеги нарисовалось чумазое бородатое рыло в зеленой каске. – Ну вот и ты допрыгался.
– Где он? – спросил Стас, с трудом разлепив пересохшие губы, и едва услышал собственный охрипший голос.
– Хе, да ты оригинал. Обычно спрашивают «Где я?» или на худой конец «Кто я?», а ты вон как завернул. – Чумазый проделал пальцем в воздухе замысловатый пируэт. – Сразу видно отродье ваше наймитское, только бабло да шмотки на уме. Национализирован твой автомат, на крови нашей заработанный. Так что ты о себе лучше подумай да о том, как отвечать перед народом будешь за злодеяния свои беспутные.
– Нет, не автомат. Человек. Человек где, который с СВД? Я в него стрелял.
– Что стрелял ты, мы слыхали, а вот в кого стрелял…
– Труп был там?
– Не считая твоего – нет, не видал.
Стас обреченно вздохнул и снова закрыл глаза, понимая, что разговаривать с чумазеем в каске больше не о чем. Разве что…
– Попить дай.
– Это можно. – Железная башка ненадолго скрылась из виду и появилась уже с большой алюминиевой флягой.
Стас потянул руку к желанному сосуду, но чумазый оттолкнул ее в сторону.
– Куда ты грабли свои растопырил? Вот народ!.. Никакого воспитания. Погоди, в кружку налью, а то напустишь мне еще заразы какой во флягу.
Чумазый вынул откуда-то из-под засаленной фуфайки поцарапанную эмалированную кружку, подышал на нее, потер о рукав и только после этой сложной процедуры налил воду.
– На, хлебай, нерусь немытая.
Стас сделал несколько больших глотков и, осушив кружку, снова повалился на свое неуютное ложе. Вода смочила потрескавшиеся губы, оживила голосовые связки.
– Это почему же я нерусь? – поинтересовался он. – Да еще и немытая?
– У мамки своей спроси почему.
– А что мне у нее спрашивать? Мать у меня русская, да и отец тоже.
– Ага, все вы русские. Намешалось черт те что на нашу голову.
– На чью это – на вашу?
– А, чего с тобой разговаривать?! Ты хоть в Бога-то какого веришь?
– Атеист я. На себя надеюсь больше.
– Э-э, а еще русским называется. Какой же ты русский, коли на тебе креста нет? Не русский ты. Так… недоразумение какое-то. Шатаешься по миру неприкаянный. Кто заплатит, на того и батрачишь. А уж платит-то вам известно кто. Да только что тебе до этого? Лишь бы в кармане звенело да в стволе блестело. Человечишко был, да и нету его, а монетки-то вот они. – Чумазый похлопал себя по ляжке. – Карман приятно тянут, душу греют. Да? У вас, наймитов, душа-то если и есть, то не иначе как в кармане хоронится. Русский он… Да ты русских-то, чай, положил – не пересчитаешь.
Стаса уже начала утомлять эта дискуссия, да еще и голова разболелась.
– Рожу умой сначала, а потом уж учить берись, – устало ответил он, рассчитывая прервать беседу, но не тут-то было.
Чумазый, судя по всему, страдал очень серьезной нехваткой общения.
– Ты мне, парень, не хами, а то сейчас быстро по соплям получишь. Ишь ты, ерепенистый какой. Пять минут назад помирал, а теперь хамит уже. Расскажи-ка лучше, кто тебя дыранул так зверски. Небось, тоже кому-то нахамил? Ты ведь со стороны Мурома чесал? Так? Неужто полицаи тамошние постарались? Общался я с ними как-то раз. Редкостные, скажу тебе, суки. Прямо фашисты, только хуже. Мнят себя, ну ни дать ни взять, господами. Что ты, что ты, не плюнь рядом. А разговаривают-то как – ласково, вкрадчиво, словно со скотиной домашней. Только вот брякни чего невпопад – так прикладом ухайдакают… Одно слово – фашисты. Что молчишь-то? Они?