Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 8 из 8

– Привет. Пожрать есть? Я там поем, – кивок в сторону кровати. И все. Программа встречи выполнена, далее следует программа передач.

– Пошел смотреть свой спорт. Трындец. Ему похер что смотреть, лишь бы имел место быть элемент состязания.

Марина пыталась пошутить:

– Как он только успел тебе детей сделать?

– Это было до того, как мы антенну купили и «Спорт» появился. А сейчас – что? Я поправилась, если не сказать разжирела. Все прет меня и прет. Стала похожа на бульонный кубик. Тетка с вместительным тазом без вредных привычек: не курю, не гуляю, не работаю. То ли дело молодость. Секс, наркотики, рок-н-ролл. Теперь я могу потянуть только секс, и то с некоторыми ограничениями. Знаешь, сестричка, когда ты начинаешь осознавать слова «возраст» и «измена» костями, все удовольствия в жизни могут заменить булки.

«Значит, знает про ту», – поняла Марина. Ей было жалко сестру, жалко себя и особенно было жалко Колину любовницу, которая имела убыточную любовь и всеми силами надеялась получить в один скорый день от этой любви самую наглую прибыль. Марина шла к Насте, чтобы рассказать свое горе, но решила, что пока не надо. Рано.

– Теть Марин, а почему Катя говорит, что от мамы с папой венками пахнет?

– Какими вениками? – хором уточнили Настя с Мариной.

– Венками!

– Какими венками, дочка? Ах! Венками! Ты слышала? Где набралась-то? Ща получишь!

– Это не я, Катька.

– А ты зачем повторяешь?!Все было как в их детстве. Но все было иначе.

Рано утром Марине надо было уезжать в командировку. Поэтому собираться лучше с вечера. Марина вошла в квартиру, повесила ключ на специальный крючок – Алеша определял каждой вещи свое точное место. И фотографиям, конечно. Хотя фотографий в их доме могло было быть и больше. На одной незначительной стене висели лишь счастливые свадебные, немного военных, пара жанровых. На полу у порога стояла большая дорожная сумка и кофр с профессиональной фотоаппаратурой. «Тоже уезжает», – сказала тихо Марина.

Алексей выбежал встречать, по сравнению с тревожным утром выглядел виноватым.

– Уезжаешь? – Для начала разговора Марина спросила очевидное.

– Да, – согласился Леша.

– Далеко? – Марина знала ответ, но опять уточняла.

– Как обычно.

– Понятно.

Леша нежно, без агрессии, пытаясь обнять, медленно спросил:

– Что?.. Что… тебе понятно? – прижал Марину к себе, погладил по голове. – Я – человек войны. Был человек дождя. А я человек войны. Мне интересно там как фотографу. Это не вопрос денег, престижа и премий. Я езжу туда конкретно работать.

– Да-да. Я все знаю. «К Вам письма в сентябре придут, а он убит еще в июле».

Алексей не любил долгих объяснений, подошел к зеркалу, решил отвлечь:

– Может, мне подстричься? Сейчас модно так, знаешь, здесь много, здесь мало.

Марина улыбнулась:

– Здесь много, а здесь мало – это я, – и показала на себя, на грудь и ниже спины.

– Я серьезно.

Марина кивнула:

– Человек-собака. Эта стрижка называется человек-собака.

– Официально? – Леша не поверил.

– Нет, у люмпена.

Не хотела обидеть, но расстроила. Но у Леши был иммунитет к обидам. Редкое и часто уникальное качество. Вроде бы оно ничем конкретно не помогало, но делало жизненный путь гладким. Даже на войне.

Как фотограф Леша мог снимать моделей, архитектуру, репортажи, а выбрал почему-то войну. Считал, что война несет некую очищающую силу. Открывает в человеке доселе не проявленные черты. Что надо было ему очищать, человеку, который не чувствует обид, было неясно.

«Ужас войны в ее обыденности. В том, к чему привыкаешь, к ощущению чужой смерти, отсутствию бытовых условий. Я антиобщественный человек и знаю свое место на войне». Вот так говорил Леша о себе незнакомым людям, но Марина знала, что это половина правды. Другая ее часть заключалась в нежелании вести оседлую жизнь, но Леша этого никогда не озвучивал, он же не цыган, для которого подобное – привычно. «Зуд ног», – говорила о нем Настя. Лешиной основной творческой религией была война, и он с одинаковой радостной готовностью вступал в бой за хороший кадр, новый оргазм, вкусный плов. Не боролся Леша только за Марину, она, по определению, была частью его самого и не требовала завоевания. Поэтому уже на рассвете, когда было еще непонятно – ночь или утро, – Марина встала закрыть окно, Леша притянул ее к себе за край сорочки и не отпускал долго, до тех пор, пока утро не вышло на работу, пока силы у обоих не закончились.

– Ты из Внукова летишь? – спросила Марина, наспех причесываясь.

– Из Шереметьева.





Марина отложила расческу:

– На какую войну можно лететь из Шереметьева?Леша шутливо взял Марину за кончик носа.

– А какая работа может быть в Ханты-Мансийске?

– А что не так? – Марине было не до шуток.

– Я не буду тебе рассказывать. Тебя подбросить?

– Нет, я на автобусе.

Они вышли из дому и какое-то время шли рядом, даже умудряясь при всем багаже держаться за руки. Марина думала: «Все хорошо». Леша знал: «Все прекрасно». Они дышали с одним интервалом. А потом Марина села в автобус, а Алексей спустился в метро.

Рейс до Ханты-Мансийска напоминал пригородный рейсовый автобус. Марина и про сам город думала – небось по колено заваленный рыбьей чешуей, пустыми пластиковыми бутылками и бетонными осколками. Оказалось наоборот.

Водитель Марине охотно рассказывал:

– Хорошо у нас. Зелено. Красиво. Но так не всегда было. Вот этот губернатор хороший. И до этого хороший был. А до того здесь коровы по улицам бегали, а вместо дорог доски лежали.

Марина представила, как могут бегать коровы.

Водитель был ангажированный, из администрации, но говорил искренне, хотя наверняка понимал цель ее визита.

– А вы Путина видели?

Марина кивнула.

– Как меня? – Водитель, видимо, задавал этот вопрос всем гостям.

Марина кивнула несколько раз.

– Он красивый?

Марина промолчала.

– А че у вас одежды так мало? – Водителю было интереснее говорить про Путина, чем про Маринину сумку, которую он выгружал, аккуратно ставя на асфальт.

Гостиница была стандартная для этих мест. Трехэтажная. С претензией на красоту и с неработающим сливом унитаза.

Несмотря на то что на улице еще было светло, Марина закрыла плотные шторы, легла на огромную кровать и заснула.

Ей снился Леша, будто он никуда не поехал, что-то там у них отложилось, и он вернулся. Скучал. Хотел лететь к ней. Но подвернулась халтурка. Нормальные деньги, и ехать никуда не надо. Деньги тоже были Лешиной религией, но не главной.

Марина проснулась от настойчивого стука в дверь и поняла, что сон был не сон, а самый нормальный полуночный разговор. Леша в Москве. А она здесь, и надо вставать и открывать дверь.

На пороге официантка с заученной фразой:

– У вас завтрак входит в стоимость проживания. Он через десять минут заканчивается. Вы будете завтракать?

Марина хрипло спросонья спросила:

– А что за завтрак?

– У нас легкий. – Официантка улыбнулась, мол, знаю я вас, худых.

На столе стояла тарелка каши, тарелка с оладьями, миска со сметаной, блюдце с сыром и колбасой, два кекса и чашка кофе.

– Вы принесли мне все, что не съели другие постояльцы? – Марину удивил масштаб завтрака.

Официантка растерялась:

– Менеджера позвать или кушать будете?– Буду кушать. – Марина сдалась.

Губернатор был хорошим мужиком – ширококостным, мордатым, уверенным в себе. Лютым хозяйственником. Об этом знали все. Президент и Марина тоже не исключение. Но у губернатора, как у истинного стратега, стояла цель на самые дальние политические маршруты. А для этого надо было очень грамотно освободить некоторые краевые валентности. Отчасти поэтому Марина оказалась здесь.

– Конечно, нам нужны преференции. Они нам необходимы. Но так может сказать кто угодно… Надо зарабатывать с прибылей, а не воровать с убытков. Надо… – Губернатора прервал телефон, и его помощник тут же отдал Марине команду выключить диктофон. – Да. Хорошо. Занят. Перезвоню. Откуда я знаю, какой у меня размер талии. Не нужен мне новый ремень. Говорю – перезвоню. Извините. Супруга. – Последнее адресовано Марине. – Так вот… Надо скоординировать федеральные целевые программы с концепцией развития округа и строго придерживаться политики мощного и свободного Российского государства. – Ему самому понравилось сказанное, он расправился и продолжил: – Сейчас мы должны ясно понять, что мы хотим увидеть здесь через десять лет и через пятнадцать. Нельзя рассуждать как на Западе. У вас есть сырье – ну и сидите ровно, поставляйте его нам, а мы вам за это будем давать доллары, на которые вы будете покупать наши товары. Мы для себя таких перспектив не хотим. Как, я думаю, и руководство России. Только руководство страны хочет этого сознательно. Народ, возможно, подсознательно. Понятно излагаю?

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте