Поединок над Пухотью

а) призывниками рождения 1926 года;

б) ранеными, выписанными из госпиталей;

в) ограниченно годными или годными к нестроевой службе.

Все перечисленное выше создает определенные трудности по воспитанию, обучению личного состава, в связи с чем убедительно прошу:

а) в дальнейшем направлять мне сержантский и рядовой состав, только имеющий боевой опыт;

б) младший командный состав — согласно полученным в военных училищах специальностям;

в) боевую технику, автомашины и тягачи, а также стрелковое оружие — согласно штатному расписанию».

Переход до Алексичей оказался, на удивление, легким и спокойным. Если не считать глубокого снега, трудностей вообще не встречалось. Обычный пеший переход, что-то вроде марш-броска по пересеченной местности. Противник не показывался. Были только его следы — спиленные телеграфные столбы, брошенные орудия; увязшие в трясине, а потом вмерзшие в лед автомашины, бронетранспортеры, повозки, пустые снарядные ящики, полевые кухни. Впрочем, техника встречалась не только немецкая. Русские армейские безрессорные двуколки, орудия разного калибра, другое имущество, крестьянские телеги с клочьями соломы, пустыми кадушками, хомутами и расписными дугами. Унылая эта картина нагоняла еще большую тоску, и Стрекалов спешил пройти мимо.

К селу подошли на рассвете. Некогда большое, теперь почти полностью сожженное, оно было хорошо видно с лесной опушки. Шесть ровных рядов обгорелых печных труб и прерывистые пунктиры огородов указывали на то, что в Алексичах было раньше три улицы.

В середине, где, видимо, была торговая площадь, стояли белая одноглавая церковь и высокая колокольня с уцелевшей маковкой, но без креста. Стрекалов вынул бинокль и без труда разглядел в узком проеме звонницы немецкого наблюдателя.

Несмотря на ранний час, по селу промчались мотоциклисты, возле одной избы стояла легковая автомашина, а у скирды соломы — средний танк.

Пока Богданов с Карцевым сооружали НП в дупле старого вяза, Стрекалов с Федей сделали широкий полукруг и подошли к селу с востока. Как и с южной окраины, здесь тоже имелся полосатый шлагбаум, от которого в стороны тянулись ряды колючей проволоки; вдоль бывшей улицы стояли в один ряд замаскированные соломой автомашины и танки. Батарея шестиствольных минометов располагалась у околицы, две зенитные установки — ближе к центру села.

Обо всем увиденном Стрекалов немедленно сообщил «Заре». Несмотря на неудачу со штурмфюрером, настроение его заметно поднялось — такое нечасто выпадает на долю разведчика.

Неожиданно его смутил сухой тон начальника разведки и его лаконичное «да». Когда Стрекалов закончил, Розин коротко приказал:

— Продолжайте наблюдение. После каждой передачи сразу же меняйте место. Эта передача в такой близости от объекта вам может дорого обойтись.

Ни сухой тон начальника разведки, ни опасность, о которой он говорил, не могли сразу повлиять на Стрекалова.

— Теперь куда? — спросил довольный Федя. — К ребятам?

Возвращаться так быстро Сашке не хотелось. Похоже, удача сама лезла в руки…

— Ты иди, а я тут немного поколдую. Может, еще что засеку.

Федя пошел, озираясь и пригибаясь к земле, как во время хорошего обстрела. Стрекалов стоял, прислушиваясь, готовый в любую минуту прийти на помощь радисту, но в лесу было тихо. Прикинув, когда Федя должен дойти до своих, Сашка повесил автомат на шею и зашагал в противоположную сторону. Шел он легко, привычно экономно расходуя силы, ощущая во всем теле приятную собранность, возникавшую у него в те часы, когда он был предоставлен самому себе.

В эти часы Стрекалов мог сделать многое — и делал! — и это сделанное всегда приносило пользу тем, кто его посла л. Он был типичным разведчиком-одиночкой, который больше полагается на собственные силы и знания, нежели на помощь других.

Разные бывают у разведчиков командиры. Одни видят пользу в посылке в тыл противника многочисленных групп, охотно идут на разведку боем, большие потери считают явлением естественным; другие делают ставку на малые группы и одиночек, на индивидуальную подготовку каждого разведчика обращают особое внимание, в открытые стычки с врагом вступать без крайней надобности не советуют. Стрекалову посчастливилось с самого начала попасть в руки такого командира. Им оказался Отто Людвигович Очкас.

— Хороший разведчик стоит роты солдат, — говорил он, — очень хороший — целого батальона.

Стрекалов хотел стать хорошим разведчиком. Когда его наградили медалью, Очкас сказал:

— О, Саша! Теперь ты стоишь отделения…

Избавившись от медлительного Феди, Стрекалов быстро шел на северо-запад. Сейчас, когда он обнаружил скопление техники, ему нужна была дорога, по которой эта техника поступает, нужна связь Алексичей с центром, может быть, со штабом самого Шлауберга. Если Алексичи — место, откуда начнется наступление, то такая дорога непременно есть. Именно по ней в нужный момент будут переброшены основные силы. В дополнение к прежнему Стрекалов обнаружил несколько пулеметных точек, две батареи противотанковых орудий, траншеи, противотанковые рвы и надолбы. Такие укрепления, надо полагать, имелись и с других сторон, но теперь они уже меньше интересовали разведчика. Он был уверен, что где-то поблизости должны находиться главные силы.

Дорог в лесу ему попадалось немало, и вначале Сашка путался в них, как старуха в шерстяных нитках, пока случайно не наткнулся на одну, которая вела к хорошо замаскированному складу с горючим, километрах в трех от Алексичей. Еще одну, не менее важную, он обнаружил уже в сумерках, потратив на поиски весь день. Начиналась она не у шлагбаума, как думал он сначала, а в километре от села, у неприметной развилки, и сразу же ныряла в лес. Выдали ее будка регулировщика и указатель — стрела, указывающая вправо. Куда она ведет, Сашка пока не знал…

Поздно вечером Стрекалов вернулся к товарищам. Они ждали его с нетерпением и страхом: еще не успев стать настоящими солдатами, они взвалили на свои плечи тяжелейший груз ответственной задачи и, конечно, хотели выполнить ее с честью. Поскольку никто из них не знал, как это сделать, они, как могли, помогали тому, кто это знал. Кроме НП, они соорудили нечто вроде медвежьей берлоги, стенками которой служил плотно утрамбованный снег, а крышей — настил из хвороста и лапника. Все подходы к этому логову они тщательно замаскировали, так что, если бы не часовой — на посту в это время стоял Богданов, — Сашке бы, пожалуй, его и не найти.

— Ловко придумали, — одобрил он, повалившись на мягкие, пахнущие смолой еловые ветки, — а как насчет пожрать?

Карцев протянул ему банку свиной тушенки и краюшку хлеба.

— Налей по двести граммов каждому, — приказал Стрекалов, — замерзнут чего доброго, да и удачу полагается отметить.

На рассвете следующего дня, оставив Зябликова и Карцева наблюдать за Алексичами, Стрекалов и Богданов ушли к развилке. Вдвоем они провели там полдня, но ничего нового не обнаружили. Как и накануне, по дороге курсировали мотоциклисты, каждые два часа сменялся регулировщик, и каждая третья машина сворачивала на склад горючего.

От развилки до логова разведчиков около трех километров. Повторный след — уже тропа. Если немцы начнут прочесывать лес — могут наткнуться. И все-таки Стрекалов не торопился менять место. Лучшего наблюдательного пункта, чем тот, которым он теперь обладал, найти нельзя. Среди группы дуплистых вязов, росших на краю оврага в каком-нибудь километре от Алексичей, нашелся один, в дупле которого свободно уместился человек. И не просто уместился, а поднялся по его сгнившему чреву вверх на добрых три метра. Проковырять ножом истончавшую стенку было нетрудно. Для полного комфорта под этим «глазком» сделали полку для ног наблюдателя, вход снаружи каждый раз тщательно замаскировывали, примятый снег разравнивали. От собак в таком тайнике, разумеется, не спрячешься, а люди могут не заметить. Второе преимущество — близость к объекту. С двадцатиметровой высоты, включая высоту бугра над оврагом, разведчики видели даже противоположный край села, где стояла минометная батарея.