Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 12 из 18

Дин Моран зашел в автобус на остановке «Драггерский тупик», на краю деревни.

– Привет, Дин, – сказал я, – если хочешь, тут есть свободное место.

Моран был так благодарен мне за то, что я назвал его по имени на глазах у всех, что тут же уселся рядом со мной.

– Господи! Если этот ливень будет продолжаться, то к вечеру весь Аптон будет под водой. И Ворчестер. И Тексберри.

– Определенно. – Я старался быть дружелюбным. Сегодня после уроков даже Человек-Невидимка не захочет сидеть рядом с Д-д-д-жейсоном Т-т-т-ейлором, шк-шк-школьным з-з-з-заикой.

Мы с Мораном играли в крестики-нолики на запотевшем стекле. Моран успел выиграть еще до того, как мы добрались до перекрестка Велланд.

Моран учится в классе мисс Уэлч, его класс на предпоследнем месте в рейтинге успеваемости. Но Моран отнюдь не дурак. Проблема в том, что если он будет учиться слишком хорошо, его могут побить.

Я смотрел в окно и видел одинокую черную лошадь в поле – она выглядела несчастной. Но я-то знал, что через двадцать одну минуту я буду выглядеть еще несчастней.

Обогреватель под моим сидением работал так сильно, что через несколько минут мои штаны облепили мои ноги, как второй слой кожи.

Раздался громкий звук – кто-то пернул. Гилберт Суинярд закричал:

– Хлюпик сбросил газовую бомбу!

Хлюпик оскалился, обнажив коричневые зубы, потом высморкался в свой пакет для завтрака и швырнул его в ребят. Пакет завис в воздухе и приземлился на колени Робину Сауту в заднем ряду.

Как раз в этот момент автобус подъехал к школе, и все мы высыпались из него, как бобы из стручка. В дни, когда на улице сыро, мы все толпимся в школьном коридоре в ожидании звонка. На полу – целая мозаика из мокрых грязных следов, кругом – дети в мокрых куртках с капюшонами, и учителя, кричащие на них за то, что они слишком громко кричат. Я бросил взгляд на часы, висящие над входом в учительскую (туда обычно заводят провинившихся учеников и заставляют стоять в углу) – часы сказали, что жить мне осталось восемь минут.

– О, Тэйлор, замечательно. – Мистер Кемпси щелкнул меня по носу. – Вас-то я и ищу. Идемте. Мне нужно вложить несколько слов в ваши уши.

Учитель провел меня по мрачному коридору, ведущему в учительскую. Учительская, она как Бог. Ты не можешь увидеть ее – и остаться в живых. Дверь была приоткрыта, и мутный сигаретный дым витал вокруг, как Лондонский туман во времена Джека Потрошителя. Но, к счастью, мы прошли мимо двери учительской и направились к кладовой. Кладовая – это нечто вроде Чистилища; еще не Ад, но у тебя уже проблемы.

Я пытался вспомнить, что же я такого натворил.

– Пять минут назад у меня случился телефонный разговор. И объектом обсуждения стал Джейсон Тейлор. Звонил некий доброжелатель.

Мистер Кемпси всегда выражается так, что ни черта непонятно.

– Звонивший ходатайствовал об акте милосердия.

Мимо двери пробежал мистер Никсон, в ярости и – в твидовом костюме.

– Что вы имеете в виду, сэр?

Мистера Кемпси возмущала моя глупость.

– Правильно ли я понимаю, что выступление перед публикой вызывает у тебя психическую реакцию, которую можно описать словами «парализующий ужас»?

Я чувствовал белую магию миссис де Ру, но все еще не смел надеяться на чудо.

– Да, сэр.

– Что ж, Тэйлор. Похоже твой преданный речевой терапевт придерживается мнения, что твое выступление перед классом должно быть отсрочено, поскольку твой уровень самоуверенности еще недостаточно высок для Искусства Риторики и Публичных Выступлений. Ты следишь за моей мыслью, Тэйлор?

Конечно, я следил, но я знал, что он считает меня дурачком, поэтому переспросил:

– Сэр?

– Ты хотел бы или не хотел бы, чтобы я освободил тебя от сегодняшнего утреннего выступления?

– Очень хотел бы, сэр. – Сказал я.

Мистер Кемпси поморщился. Людям почему-то всегда кажется, что заикание можно вылечить с помощью шоковой терапии, через "очищение огнем". По телеку и в кино всегда показывают заик, которые в один прекрасный день, оказавшись на сцене, перед многотысячной толпой, вдруг обретают голос – певучий и прекрасный. Вот видите, – улыбаясь, говорят его близкие, – у него всегда был голос! И все, что ему было нужно – это дружеский толчок! И теперь он – исцелен. Но это все – чушь собачья. Если бы такое действительно случилось – это лишь значило бы, что Палач просто следует Первой Заповеди. Он затаился, чтобы нанести удар через неделю, и еще сильнее опозорить «исцеленного» заику. Правда в том, что шоковая терапия – плохое лекарство. От нее седеют. А очищение огнем вызывает ожоги третей степени.

– Ты не можешь всю жизнь увиливать от выступлений перед публикой!

Спорим? – Спросил мой Внутренний Червяк.

– Я знаю, сэр. Вот почему я прикладываю все силы, чтобы победить проблему. С помощью миссис де Ру.

Мистер Кемпси никак не отреагировал на имя, но я почувствовал, что угадал имя своей благодетельницы.

– Очень хорошо. Но я был о тебе более высокого мнения, Тейлор.

Я смотрел, как он уходит.

Если б я был Папой Римским, я бы причислил миссис де Ру к лику Святых. Прямо сейчас.

Мистер Кемпси читал «Простые молитвы для Сложного мира», историю о том, как дождь лил сорок дней и сорок ночей, но после – Бог пообещал людям, что однажды появится радуга. (Джулия говорит, это абсурд – что в 1982 году библейские истории все еще выдают за исторические факты). Потом мы спели гимн: Все лучшее в мире – это дар небес, так скажем же спасибо Господу, спасибо Господу за это, и за всю-ю-ю его любовь. Я думал, что опасность миновала, но после того, как мистер Кемпси зачитал приказы мистера Никсона, Гарри Дрэйк вдруг поднял руку.

– Простите, сэр, но я думал, что сегодня очередь Тэйлора читать «Простые молитвы». Я очень ждал его выступления.

Каждая голова в классе повернулась в мою сторону. Я вспотел сразу в пятидесяти местах. Я просто смотрел на меловые разводы на доске, оставшиеся после того, как кто-то стер тряпкой домашку.

Секунды длились как часы, и наконец мистер Кемпси сказал:

– Твоя преданность заведенному порядку не может не восхищать, Дрэйк, и, нет сомнений, что мотивы твои исключительно альтруистичны. Но, как бы то ни было, я владею достоверной информацией, что речевой аппарат Тейлора в данный момент находится в непригодном состоянии. И посему твой одноклассник освобожден от ответственности по медицинским причинам.

– Он будет выступать на следующей неделе, сэр?

– Алфавит движется дальше вне зависимости от человеческих слабостей, Дрэйк. На следующей неделе – очередь Мишель Тирли.

– Но это несправедливо.

Что я сделал тебе, Гарри Дрэйк?

– Жизнь вообще несправедлива, Дрэйк, – мистер Кемпси закрыл пианино, – несмотря на все наши усилия, и мы должны принимать удары судьбы с гордо поднятой головой. Чем раньше ты поймешь это, – учитель посмотрел прямо на меня, – тем лучше.

Среда – самый дурацкий день недели еще и потому, что в этот день у нас сразу две математики подряд, с мистером Инкберроу. Две математики – это ужасно. Обычно я сижу рядом с Аласдером Нортоном, но на этот раз Нортон почему-то сел за парту с Дэвидом Окериджем. Когда я вошел в класс, единственное свободное место осталось только на первой парте, рядом с Карлом Норрестом, прямо напротив учительского стола. Дождь лил так сильно, что заоконный пейзаж – все эти фермы и поля – растворялся в мутной белизне. Мистер Инкберроу разбросал по партам наши тетради и начал урок как обычно – с «очень простых» вопросов, которые должны были «размять мозги».

– Тэйлор! – Он заметил, что я избегаю его взгляда.

– Да, сэр.

– Нуждаешься в разминке, а? Ответь мне: если «а» равно одиннадцати, а «б» равно семи, а «х» - это результат умножения «а» на «б», чему равен «х»?

Я знал ответ: семьдесят семь.

Но «семьдесят семь» - это сразу два слова на «С». Двойное заикание. Палач уже потирал руки – он ждал реванша после того, как мне удалось избежать чтения «Простых Молитв». Он уже тянул свои длинные пальцы к моему языку, уже сжимал мою глотку, и завязывал узлом артерии, отвечающие за снабжение мозга кислородом. Когда Палач наготове – я чувствую себя парализованным, и у меня нет ни единого шанса протащить столько букв «С» в свою речь.