Страница 8 из 53
Физрук оказался куда большим козлом, чем я думала. Он и вправду не аттестовал Сережку, и его не перевели в одиннадцатый класс. Директриса, к которой я пошла на поклон втайне от сына, мрачно глянула на мою столичную сумочку и посоветовала подать документы в кулинарное ПТУ, единственное в нашем городе.
Я со дня на день ждала разрушения школы до фундамента в результате вертолетной атаки неопознанного происхождения. Но Сережка прокомментировал ситуацию лаконичным «пофиг». И зарылся в железки, предоставив мне одной нездоровые размышления с участием призрака армии на горизонте.
На город упала жара и голодные стаи комаров. Леночкин садик закрылся на лето, и приходилось брать ее с собой в офис, под защиту вертикальных и горизонтальных жалюзи. Столичный шеф задержал мою июньскую зарплату; пояснения были невнятны. Я подала заявление на отпуск в августе и сосредоточилась на ожидании Ивана, потихоньку собирая чемодан.
Впервые за столько лет мы поедем на море.
Все будет хорошо.
Муж вернулся без предупреждения, когда я была на работе. И первое, что мы с Леной увидели, вернувшись домой, был роскошный мягкий уголок небесно-голубого цвета. Второе — телевизор с плоским и длинным экраном. Третьим был сам Иван, загорелый дочерна, слегка под хмельком, распираемый самодовольной гордостью.
Леночка повисела у отца на шее, потом уступила ее мне. Затем настала очередь громких восторгов по поводу Ивановой добычливости; я изобразила их вполне искренне, хотя обивка уголка была диковатая, а наш старый телевизор никогда не вызывал у меня нареканий. И только после этого осторожно поинтересовалась, сколько у нас еще осталось денег.
— Ни фига у него не осталось, — бросил Сережка. Откуда-то из-за ящика с железками.
Я вопросительно обернулась:
— Иван?
— Что «Иван»?!
И тут же мне стало его жаль: так скоропостижно скончались на бородатом лице самодовольство и детская радость. Жалость конечно, была неуместна. Равно как и мое сдавленно-истеричное:
— А… море?
Прикусила язык, но было поздно. Праздник обратился в свою противоположность.
Иван потрясал кулаками и брызгал слюной, орал что-то бессвязное о семейном достатке и всяческой блажи, о себе-кормильце и моих столичных привычках, с которыми пора кончать раз и навсегда, а там завел и о вечном: о Сережкином отце и «этих драных жалюзях»… Я слушала, не возражая и все больнее прикусывая губу. Не будет никакого моря. Будет мягкий уголок и плоский телевизор; неслыханная роскошь для нашего города, на зависть Галке. И так всю жизнь.
— Мама, — неслышно сказал над ухом Сережка.
Я обернулась через плечо. В полураскрытой ладони сына конспиративно поблескивала фитюлька.
Честное слово, на это стоило посмотреть: как мы, все четверо, веселые, отдохнувшие и загорелые — не по-таежному, а реально, с облупленными солеными носами! — вылезаем по очереди из просторного пассажирского вертолета. Жалко, что ни у кого не было такой возможности. Прилетели мы глубокой ночью, поскольку полагаться на один лишь режим невидимости все-таки неразумно.
Леночка хорошо перенесла акклиматизацию и не заболела. Сережка со скрипом пересдал норматив по физкультуре и первого сентября пошел в школу. Иван узнал от друзей по артели, что заказчик не прочь достроить у себя на даче второй гараж и голубятню. А меня шеф порадовал новостью, что передумал ликвидировать филиал, так как назревает новая отмывочная операция.
А осенью мне пришло письмо. С невероятно жутким почерком на конверте. Как у всех гениев: Сережкины учителя сколько раз жаловались, что с трудом разбирают каракули в его тетрадках… Но откуда его отец мог узнать наш адрес?
Нет, конечно, я не порвала, не читая. Прочла из любопытства: я все-таки женщина.
Потом порвала.
— Так ты готовишься к экзаменам?
Сережка сидел над ящиком с металлоломом, нахохлившись, как птица. При моем появлении по-быстрому сгреб железки, прикрыв одну из них ладонью.
— Что там у тебя? — напрямик спросила я. — Фитюлька?
— Да, — сын со вздохом убрал руку. — Она не работает, мама. И я никак не могу разобраться… Все исправно!.. ну почему она не работает?!!
— Вертолеты кончились, — предположила я. — А ну живо заниматься! Напоминаю: если не поступишь, тебя заберут в армию.
— Помню, — бросил он, поднимаясь.
Была суббота, и мне еще предстояли большая стирка с генеральной уборкой; в полной тишине, потому что Сережка не выносит ни Моцарта, ни «Шансон-ФМ». А он непременно должен поступить, это у нас с Иваном на сегодня главное. В Институт лесного хозяйства, единственный вуз в нашем городе; и неплохой, между прочим, там есть военная кафедра. А где-то с третьего курса я уговорю шефа зачислить Сергея к нам, младшим консультантом по продаже вертикальных и горизонтальных жалюзи.
Где-то, на по уши засекреченном каком-то — не удалось до конца расшифровать гениальные каракули — объекте и вправду закончился лимит на экспериментальные вертолеты. И черт с ними. Во всяком случае, моему сыну там делать нечего. Пусть только попробуют сунуться!..
Хватит с них одного гения.
Андрей Силенгинский[1]
ГДЕ НАЙДЕШЬ, ГДЕ ПОТЕРЯЕШЬ
— Пойми же, Сергей, твое упрямство может очень навредить тебе! — в голосе Ухао слышалось искреннее желание помочь. По крайней мере, транслинг перевел невнятное бухтение туземца именно с такой интонацией. — Оно может настроить завтрашний Совет недружелюбно по отношению к тебе. Почему бы тебе ни ответить на простой вопрос?
— Есть ли у меня мрайд? — сидящий на земляном полу деревянной хижины человек поднял голову и посмотрел в лицо туземцу.
— Ну да! — радостно забулькал тот.
Сергей засунул обе пятерни в копну нечесаных русых волос, закатил глаза и глухо застонал. Ухао, еще не научившийся разбираться в человеческих жестах и мимике, недоуменно смотрел на него. Между тем, Сергей не пытался изобразить отчаяние. Он действительно это отчаяние испытывал.
Когда сутки назад его звездолет совершил на этой планете вынужденную посадку… Нет, лучше называть вещи своими именами. Когда сутки назад ржавая кастрюля, названная какими-то шутниками звездолетом, окончательно утратила способность летать и грохнулась на чудом подвернувшейся поблизости кислородной планете, Сергей наивно полагал, что ему повезло. Причем трижды.
Конечно, сам факт выхода из строя двигателей корабля никак нельзя назвать счастливым стечением обстоятельств, но что делать, если стоимость новеньких «мерсов» и «бумеров» входит в непримиримое противоречие со скромной зарплатой коммивояжера? Беда с его старушкой могла приключиться где угодно, и то, что он смог дотянуть до ближайшей пригодной для человека планеты, есть везение номер один.
Остался жив после того, как его «Дэо-Спэйс-31» пропахал в местном лесу просеку длиной километра полтора — вот вам еще одно везение. Десяток синяков, пошедшую носом кровь и расшатавшиеся два передних зуба и нервную систему Сергей решил не принимать в расчет.
И наконец, третье везение: устройство гиперсвязи осталось целым и невредимым. По какой-то нелепой случайности, по недосмотру ее величества Судьбы. Убедившись, что связь не только есть в наличии, но и вполне устойчива, Сергей не просто удивился — он был поражен до глубины души. Немало «поколесив» по галактике, Сергей, скорее, поверил бы в нарушение какого-нибудь фундаментального закона природы, чем в то, что не сработает закон Мерфи. «Если какая-нибудь неприятность может случиться, она случается». В незыблемости этой строгой формулы не станет сомневаться ни один здравомыслящий человек.
Однако нет правил без исключений. В этом Сергей убедился, набрав девять-один-один и услышав ответ. Во сколько ему обойдется экстренный вызов службы спасения, лучше было не думать. В конце концов, жизнь человека стоит гораздо дороже, как говаривал один известный киллер.
1
В журнальной публикации допущена ошибка в фамилии автора: «Силенский» вместо правильного «Силенгинский» (прим. 2-го верстальщика).