Страница 50 из 53
Он снял очки, сел на землю и обхватил колени руками, глядя прямо перед собой. Тут Серый очнулся, пнул пенсионера ногой, схватил фомку и сунул ее в боковую щель портала, лихорадочно стараясь сдвинуть плиту…
Через час Хуан боязливо выглянул из расщелины. Солнце безмятежно светило с ясного неба, и трупы людей среди разметанного снаряжения вперемежку с грязью казались каким-то чудовищным диссонансом. Из-под куска гранитной скалы нелепо торчала толстая волосатая рука с обломком приклада. Индеец вынул из-за пазухи кривой деревянный крестик, поцеловал его и поставил около каменной плиты. Потом зажег свечку, помолился и отправился собирать уцелевшие вещи.
Михаил Зуев
УМКА
Дождь все накрапывал с низкого серого неба; темнело. Полтора часа я бесцельно бродил по зоопарку, не зная, что делать.
Этот день начался как обычно, с обзвона клиентов. «Вы не передумали? Может, все-таки купите ту квартиру, что смотрели на прошлой неделе? Нет? А когда вам перезвонить? Никогда? Спасибо, всего хорошего». И далее в том же духе. Я работал агентом в «Джабраил-эстейт» уже пару лет и, хотя звезд с неба не хватал, числился на хорошем счету. Однако последний год зарплату не повышали, ссылаясь на убытки, хотя директора сменили себе за это время иномарки.
А после обеда случилось непонятное. Вызвал меня коммерческий директор Алексей Борисович и говорит:
— Помнишь «трешку» на Ленинском, что месяц назад забодал?
— Да.
— Так вот, она гнилой оказалась, — и он с интересом посмотрел на меня карими выпуклыми глазами, будто видел впервые.
— Да ну, не может быть, я все документы по десять раз проверял.
— Не «да ну», а неустойку тебе платить. С хозяином сам будешь объясняться.
Скоро я уже входил в кабинет генерального директора. Он, как обычно, сидел в шикарном кожаном кресле и делал вид, что работает на компьютере. На самом деле он просто играл в «Дум».
— Что ж ты так облажался? — спросил он, отрываясь наконец от экрана и зорко меня оглядывая.
— Не может быть, Джабраил Мусаевич, все было чисто. Уверен, тут какая-то ошибка, давайте вместе документы посмотрим, — внутренне содрогнувшись, ответил я.
— Ну уж нет. Тебе, ослиная голова, анализа мочи дать нельзя. Никаких документов ты уже не посмотришь. Вноси двадцать тысяч баксов неустойки и выметайся отсюда к свиньям собачьим, — и снова уткнулся в монитор, где, воспользовавшись паузой, вовсю развоевался страшный монстр с огнеметом наперевес.
Из кабинета я вышел ни жив ни мертв, собрал барахлишко, отпросился у начальника отдела, который сочувственно покачал головой и сказал на прощанье:
— Ты уж не обижайся, просто концепция изменилась. Решили, значит, взять тебя за хобот. — И выразительно возвел очи горе.
Домой, где я жил один, возвращаться сразу не хотелось, и в конце концов я оказался в зоопарке. Стараясь укрыться от дождя, спустился под смотровую площадку у вольера белых медведей. Там не было ни души, и царил полумрак, только голубели окна подводного обзора. На стенах и даже стеклах виднелись надписи, сделанные, вероятно, подростками в целях самоутверждения.
Среди всяких «рэпов» и «децлов» выделялся странный значок, похожий на кусок фотопленки с кадрами, который повторялся почти на каждом окне. Я попробовал его стереть — и с удивлением понял, что он нацарапан с другой стороны, снаружи. «Наверное, строители развлекались», — подумалось мне.
Неожиданно из мутной глубины показался белый медведь и сунулся мордой к самому стеклу, смешно перебирая лапами. Его изжелто-белая густая шерсть красиво колыхалась в воде. Он серьезно поглядел на меня, потом несколько раз открыл и закрыл пасть, будто собираясь что-то сказать. Пузырьки воздуха рванулись вверх, зверь перевернулся на спину и уплыл.
«Красив, зверюга!» — подумал я, хотя напускное добродушие его морды напомнило лицо известного уголовного авторитета. И собрался было уходить, как медведь появился снова, с зажатым в передней лапе то ли осколком камня, то ли обрезком арматуры.
Уцепившись за бетонный выступ, он стал сноровисто царапать по стеклу, прямо на уровне моих глаз. Скоро я увидел уже знакомый рисунок: схематичное пересечение прямых. Потом, поймав мой взгляд, зверь оттопырил большой коготь на передней лапе и, ткнув им вверх, стал всплывать. Как во сне, побежал я по лестнице на воздух и заглянул в вольер.
Там было три медведя. Двое поменьше играли, а третий сидел на задних лапах у скалы, забавно сложив передние на животе, будто чего-то ждал. Завидев меня, он сразу оживился и помахал мне. Удивляясь сам себе, я крикнул:
— Чего тебе надо? Решетку?
Он отрицательно качнул головой и стал перебирать передними лапами, будто взбираясь по лестнице, а в придачу вытащил из-за спины обрывок веревки.
— Веревочную лестницу? — догадался я. Умка быстро кивнул большой грязной головой и одобрительно захрипел.
— Что вы тут орете? Уходить уже пора, семь часов, зоопарк закрывается! — неожиданно раздался со стороны громкий голос, и я заметил мужика в зеленой форме, идущего по дорожке. Медведь, услышав голос сторожа, встал на четвереньки и неуклюже скрылся в пещерке. А я побрел к выходу, пытаясь осмыслить впечатления бурного дня.
Ночью я спал плохо, мне снился умка, сидящий за компьютером, и директор, пытающийся вылезти из вольера, чтобы со мной разобраться. Под утро, в полудреме, я задумался, кто же этот медведь. Инопланетянин, наблюдающий за людьми с неясными целями, а может, в зверя после смерти переселилась душа человека, например шамана или какого-нибудь колдуна? Вдруг он сможет мне помочь?
В тот же день, взяв больничный, я помчался выяснять подробности о злосчастной «трешке». Никаких концов обнаружить не удалось, несмотря на связи и щедрые посулы. После обеда, вспомнив зоопарк, я купил в хозяйственном капроновый канат, деревянные черенки и скоро уже стоял у знакомого вольера с импровизированной веревочной лестницей в спортивной сумке.
Вчерашний медведь лежал на боку под скалой, грустно глядя в небо, но, увидев меня, сразу встал и подошел к воде. Дождавшись, пока отойдут старушка с внучкой, маячившие с другой стороны ограждения, я зацепил лестницу за кронштейн и сбросил ее вниз. Зверь тут же прыгнул в воду, подплыл к отвесной скале, переходящей в обзорные окна, и с неожиданной ловкостью полез вверх. Я инстинктивно оглянулся. Вокруг не было ни души, лишь около жирафятника кто-то курил на скамейке спиной ко мне.
«А вдруг сожрет», — похолодел я от неожиданной мысли, но было уже поздно. Умка, тяжело отдуваясь, вылез и, перемахнув через парапет, стал рядом на задние лапы. Потом, добро глядя на меня, как-то зашебуршился изнутри мокрой шкуры. Тотчас под мордой образовалась щель и стала стремительно расти, расширяясь вниз. И вот из шкуры, пыхтя и отплевываясь, вылез бородатый детина, страшно воняя бомжатиной. Он радостно улыбнулся, дохнув сырой рыбой, и протянул грязную ладонь.
— Эдуард, — прохрипел он еле слышно. — Спасибо, мужик, что выручил. Полгода уже тут сижу, обрыдло страшно, — и принялся сворачивать шкуру.
Подтянув могучим усилием воли отвисшую челюсть, я выдавил из себя:
— Чего ж сразу не сказал, что тебе надо? На хрена знаки на стекле рисовал?
— Да голос от холодной рыбы сел, еле говорю.
— А это зачем? — показал я на шкуру.
— Да так, денег кой-кому задолжал. У меня тут смотритель знакомый работал, а месяц назад пропал. И тут как раз из газеты узнаю, что Кукарачу наконец-то замочили. Одно к одному, думаю, надо ноги делать, а вылезти не могу, и голос сел. Стал знаки чертить. Народ только ржет. Ладно, бери шкуру, великая вещь, спецкомбинезон норвежских диверсантов. Пуля не берет, кевларовая, один погранец в буру продул.
Из нутра полусвернутой шкуры парень вытащил небольшой рюкзачок и бодро зашагал вразвалочку к выходу на Садовое кольцо. Скоро его тренировочный костюм исчез за поворотом, а минут через десять, спрятав вонючее спецобмундирование и лестницу в сумку, отвалил и я, по дороге прикидывая, что делать дальше. Но умнее корейской поговорки: «Из тридцати шести способов спастись лучший — это бегство», — в голову ничего не приходило.