Погашено кровью

Деревья начали редеть, частокол тайги превратился в пролесок, и беглецы вышли к старым заброшенным шахтам. Когда-то здесь кипела жизнь и зеки старых поколений добывали руду. Повалились столбы с колючей проволокой, гнилые бревна, сложенные в колодцы, ржавые вагонетки, засыпанные снегом.

Белый сверил карту с компасом и указал на поваленную сосну.

Усталые и измотанные на пределе человеческих возможностей, они шли молча.

Каждое слово имело вес пудовой гири, каждый шаг стоил огромных усилий. В ушах отчетливо слышались удары сердца.

Через четверть часа их вынесло на опушку. Залитая солнцем снежная равнина слепила глаза. В низине стоял поселок. Серые безликие домишки, похожие на покосившиеся колодцы, даже в солнечных лучах выглядели убого. В сотне метров от опушки проходила накатанная дорога, вдоль которой шла линия электропередачи.

— Вот и пришли, — прохрипел Белый. Они стояли возле осины, облокотившись на дерево, и с тревогой и надеждой смотрели на кучку перекошенных хибар.

— Этот подсадной, из сторожки, сюда нас и направлял? Значит, здесь и должен захлопнуться капкан, — осипшим голосом сказал Чижов.

— До большой «железки» пятнадцать верст. Мы не осилим этот путь. Придется рискнуть.

— Отстреляемся, — выдавил из себя Чижов.

Эта фраза прозвучала как насмешка. Они сбросили лыжи, закопали в снегу и по твердому насту направились к дороге. Белый рассчитывал найти заброшенный сарай и переждать до темноты. Им необходим был отдых, а ночью они вернутся за лыжами и с новыми силами пустятся на преодоление последнего участка. Позади осталось больше тридцати километров таежного перехода, и они с ним справились. Белый понимал, что их поисками озабочены не только те, кто устроил ловушку Хрящу. Когда из лагеря делают скок два мокрушника с оружием, то на ноги поднимают воинские части. Сейчас от лагеря их отделяло более пятидесяти километров. У Белого была надежда, что поиски продолжатся по направлению к Омску, по трассе. Если беглецы исчезли, то их подобрала попутка. Кому придет в голову, что они свернули в тайгу? Глупость! Другое дело — охотничий домик в лесу и два трупа. Как только охотники попадут туда, они тут же бросятся в погоню. Главными врагами беглецов были волки и охотники. И тем и другим нужна добыча. Волки хотят жрать, а охотники убивать. Все охотхозяйство Красноярского края состояло из двух частей. Тридцать процентов местных дикарей и семьдесят из бывших прапоров, надзирателей, караульных, охраны. Живодеры, которые всю службу издевались над зеками и кому удавалось уцелеть до конца контракта, те подавались в тайгу к охотникам. Они знали, что стоит им появиться в городе, перо в бок им обеспечено. Эти озлобленные людишки с особой любовью относились к беглым. Они устраивали на них такие загоны, что ни один уссурийский тигр не удостаивался подобных почестей. Печально известный суд линча где-то за океаном выглядел детской забавой. Пойманный зек оставался достоянием хищников.

На месте загона устраивался пир. К макушкам двух молодых берез привязывались веревки, и гибкие деревца притягивали к земле. Свободные концы веревок привязывали к ногам добычи и под залп ружей деревья отпускали. Гордые березы моментально выпрямлялись, разрывая человека на две части. Эти истории не являлись секретной информацией, и даже дети знали, как охотники поступают с беглыми, но в тайге свои законы. Там царствуют волки.

Белый и Чижов вышли на широкую дорогу. Со стороны они выглядели как все: полушубки, волчьи шапки, валенки. Их выдавали лица — серые, обросшие, изможденные, с острым напряженным взглядом и покрасневшими белками глаз.

— Сегодня по дороге прошла колонна людей и проехало с десяток большегрузных машин, — присев на корточки, сказал Белый. — Смотри, сколько следов. Но это не солдаты. Судя по карте, здесь нет воинских частей. В десяти верстах к востоку ведутся новые разработки. Похоже, им подослали подкрепление с других приисков.

— Хорошая зацепка, — кивнул Чижов. — Попробуем использовать.

Они двинулись в путь. Дорога шла под уклон, и из каждого дома в деревне нетрудно было заметить две движущиеся серые точки на ослепительно белом снегу.

Радиостанция стояла у старосты деревни, но «тарелки» — трансляционные громкоговорители — имелись в каждом доме. Первая московская программа прерывалась на последние известия из Омска и на сообщения местного радиоузла, который предупреждал о буранах, о выезде передвижных магазинов с солью, спичками, порохом и прочей мелочью. Вчера вечером жители поселка слышали о побеге из колонии, но никто не придал значения сообщению. Ближайшая колония находилась в сорока верстах. Вокруг тайга и охотхозяйства. Беглые сюда и летом не забредали. Так что говорить о зиме, когда лес страшнее болота становится.

Спустя четверть часа они вышли к окраине села.

— Может, задами пройдем? — спросил Чиж.

— Тут же себя выдадим.

— А гулять по центральной улице нормально? Домов сорок миновать надо. Целый город. Нам бы амбарчик найти, а они на задах стоят. В хату совать нос — прищемят!

Белый махнул головой на пристройку из бревен у края оврага.

— Окон нет. Либо баня, либо дровяной сарай. Надо глянуть.

Безлюдье, тишина могли быть обманчивы. Снег вдоль покосившегося забора оказался мягким, и ноги утопали по колено. Но заманчивая цель стояла в десятке метров, и мысль о тепле и отдыхе придавала им сил.

Хлипкий замок болтался в петлях, но хозяин и не думал его запирать. Похоже, у него и ключей-то никогда не было. Когда створки раскрылись, беглецы обомлели от радости.

— Сеновал! — прохрипел Чижов. — Все же есть Бог на свете!

Через пять минут они спали мертвым сном.

Разбудили их, когда на дворе стояла темень. В сарае горела керосиновая лампа, в открытых дверях стояла сутулая, темная фигура. На проснувшихся от резкого окрика беглецов смотрели два ствола дробовика.

— Выспались, ходоки? — спросил низкий жесткий голос. — Пора с хозяином поздоровкаться, а то неровен час картечью подавиться можно. Мы к гостям не привыкшие.

У Чижова под полушубком лежал обрез. Он не промахнулся бы с такого расстояния, но шум выстрела соберет всю деревню. Тут даже собаки не воют, а карабин шума наделает немало. Чиж решил выдержать паузу.

Белый приподнялся на локтях и заговорил уверенно, будто всю жизнь рассказывал одну и ту же историю:

— Угомонись, папаша, неувязочка произошла! Ты, поди, видал колонну машин и пеших спозаранку. То наши мужички на рудники шли. Ну а мы малость отстали. Травиловки вчера перебрали. Ну сам знаешь!

— Гладко поешь. Да ведь до прииска верст двадцать будет.

— Доберемся. Но не двадцать, а десять. Теперича проспались.

Мужик вышел к свету и опустил ружье. Старик лет семидесяти, но здоровый, со снежной бородой и густыми белыми бровями.

— Коли вы старатели, айда в дом. Чем богаты, похарчуете. А там видно будет.

Голод не позволил им отказаться, а добрые стариковские глаза не вызывали опасений.

Огромная комната с печью, деревянным столом, лавками и запахом свежего хлеба затмили сознание побегушников. Белый потерял свою бдительность первым. У него не было обреза под полой полушубка, и он скинул его тут же, как вошел. Зековская роба с номером на груди не смутила старика. Он вскинул ружье и спокойно сказал:

— А перед тем как сядем вечерять, стволы на стол сложите. Так спокойнее будет.

Теперь только Белый понял, где оступился.

— Ладно, старик. Но мы и без стволов не лыком шиты!

— Вижу.

Чиж выложил обрез на стол, Белый бросил пистолет, и они отошли к стене. Старик собрал оружие и забросил его на печь. Свое ружье он поставил в угол у двери и скинул тулуп.

— Вот теперь и потолковать можно.

На столе стоял самовар, горячий хлеб, сало, грибы, варенье, моченые ягоды.

Маленький, кряжистый, в тельняшке, торчавшей из-под ватника, уплетал за обе щеки. Долговязый в тонком штопаном свитерочке ел мало, тихо, изредка бросал взгляд на темное окно.