Страница 12 из 21
Не менее жестко ставит Сталин вопрос и о неприемлемости для России любой формы федерального государства{43}.
Ильич, конечно, заметил, что сталинская линия отличается от его собственных взглядов, причем довольно сильно, но спорить со Сталиным не стал, решил эту проблему по-иному. В 1914 году вождь публикует статью «О праве наций на самоопределение», где расставляет все точки над «i». В частности, сформулировал тезис о том, что каждая национальная общность имеет полное право отделиться и образовать собственное независимое государство. Р. Такер, один из немногих западных советологов, кто сумел это разглядеть, подметил, что подход Ленина к решению кардинального для России вопроса — национального — «существенно отличался от сталинской расстановки акцентов»{44}.
Забегая вперед, следует сказать, что именно разногласия по национальному вопросу между двумя вождями (настоящим и будущим) привели позже, на закате ленинского земного срока, к радикальному расхождению между ними и по вопросам международной роли СССР, и по вопросам государственного ее устройства. В конечном итоге в этой борьбе взглядов Ленин уже после своей смерти политически и идеологически все равно одержал победу: Сталин построил именно такое так называемое социалистическое общество, которое Ленин с созданной им большевистской партией для России и готовил — казарменный социализм.
Сталин не смог отойти от этого ленинского предначертания в силу нереформированности системы и идеологии, заложенной большевиками после октябрьского переворота. Мы и сегодня все еще живем в этом ленинско-сталинском социализме. Окончательное избавление от этой ленинской модели у нас, по-видимому, еще впереди, но свет в конце этого ленинско-сталинского туннеля уже проглядывается.
А пока, в 1913 году, Сталин еще свободно высказывает свои взгляды на будущее России. Через несколько лет, в апреле 1917-го, эти расхождения примут еще более острый характер:
АПРЕЛЬСКИЙ ШОК: ЭВОЛЮЦИЯ ИЛИ РЕВОЛЮЦИЯ?
Составитель 17-го тома сочинений И. Сталина Ричард Косолапов, характеризуя личность Сталина, сделал такую запись: «Сталин был человеком неробкого десятка. Трудно судить о его тернистом жизненном пути в целом, но после Октября на этом пути выделяются по меньшей мере три ситуации, которые даже для Сталина выглядят шоковыми. Первая — это заявление Ленина о возможности разрыва с ним отношений 5 марта 1922 года; вторая — самоубийство жены, Н.С. Аллилуевой, 8 ноября 1932 года; третья — нападение гитлеровской Германии на Советский Союз 22 июня 1941 года»{45}.
Оспаривать это суждение не стану. Однако хотел бы заметить, что, на мой взгляд, первое по-настоящему шоковое состояние Сталин пережил 4 апреля 1917 года, когда увидел, что прибывший из Швейцарии в Петроград Ленин дезавуировал все из того, что говорил за весь март месяц Сталин по прибытии из Ачинска в столицу России.
Впрочем, слово «увидел» я, наверное, употребил неправильно. Правильно сказать — «услышал». Встречать своего вождя на Финляндский вокзал Сталин не поехал. Вряд ли потому, что недосуг было. Скорее всего, не посчитал нужным. За проведенный в Петрограде март месяц, когда он и Каменев захватили власть в газете «Правда», Сталин уверился в том, что только они адекватно оценивают сложившуюся в столице и в стране революционную ситуацию. Ленин, считал он, живя за границей, что называется, утерял нюх и его в эту ситуацию следует ввести. Но вождь посчитал, что дело обстоит совсем не так, как представляли себе Сталин и Каменев.
Уже через несколько часов после приезда в Петроград, утром 4 апреля (по новому стилю), Ленин объяснил всем, «кто есть кто» в русской революции с точки зрения большевизма, и поставил Сталина на подобающее ему место.
Апрельские тезисы вождя большевиков, выкрикнутые им в лицо немногочисленной аудитории в Таврическом дворце, куда он приехал прямо с Финляндского вокзала, не только круто ломали все представления Сталина об учении марксизма. Будущего генсека в буквальном смысле потрясло то, что Ленин обозвал его и Каменева «изменниками международного социализма» и заявил, что ему, Ленину, «не по пути с ними».
Правда, по именам Ленин никого не назвал. Может быть, потому, что щадил их самолюбие. Но скорее всего, в силу отличавшего его всегда прагматичного расчета: основатель большевизма никогда не разбрасывался кадрами, если впереди маячила возможность их использования. Однако, чтобы ни у кого не возникало сомнений, против кого направлены его филиппики, вождь прямо называет редакцию «Правды», которая вела отличную от ленинских взглядов политическую линию. Поскольку же «Правдой» в течение марта, после возвращения из сибирской ссылки, руководили Сталин и Каменев, все всё поняли{46}.
Сталин был ошеломлен и потрясен, но возражать Ленину не мог и потому был вынужден ломать себя психологически, идейно, идеологически. И сломал, но не сразу. Это шоковое состояние длилось несколько месяцев. По-настоящему Сталин пришел в себя и вновь обрел уверенность в своих силах только на фронтах Гражданской войны. Именно этим шоковым состоянием можно объяснить очень скромную роль будущего генсека в подготовке октябрьского переворота. У Троцкого позже были основания упрекать Сталина в этой скромности.
О причинах такого развития событий и в советскую эпоху, и в наше время пишут мало. А развивалось все так.
Сталин вернулся вместе с Каменевым в Петроград в марте 1917 года и они сразу взяли на себя руководство печатным большевистским органом газетой «Правда». И именно эта газета в номере от 8 апреля объявила «схему т. Ленина» «неприемлемой, поскольку она исходит от признания буржуазно-демократической революции законченной и рассчитана на немедленное перерождение революции в социалистическую» (а номер газеты вышел в свет за подписью Сталина){47}.
Тремя днями ранее, на заседании Русского Бюро ЦК, Сталин охарактеризовал Апрельские тезисы как «“схему”, лишенную фактов, в силу чего она не является удовлетворительной»{48}. Естественно, что ни в какое собрание сочинений Сталина эта фраза не вошла, ни в прижизненное генсека, ни в то, которое уже в наши дни продолжил Р. Косолапов.
Эти факты говорят о том, что перед Сталиным в этот момент вопрос о подготовке социалистической революции вообще не стоял.
Сталин к моменту возвращения в Петроград твердо, как и Каменев, стоял на позиции, согласно которой, как образно выразился Г.В. Плеханов, Россия еще не смолола муки, из которой можно было бы испечь пирог социалистической революции. России, вслед за Плехановым и Каменевым считал будущий генсек, нужно пройти долгий исторический путь развития парламентской демократии, прежде чем можно будет ставить вопрос о социалистической революции. Главное на данный момент — свержение царского самодержавия — уже проделано в ходе Февральской революции, а дальше надо просто углублять и расширять эти завоевания.
Весь март Сталин помещал в «Правде» статьи, подписанные собственным именем, и неподписанные, где выступал за скорейший созыв Учредительного собрания как легитимного органа революции{49}.
В эти же дни Сталин опубликует свою точку зрения на государственное устройство России, по поводу которой в конце 1922 года радикально разойдется с Лениным и, только отступив перед бешеным напором вождя большевиков, удержится в узком руководстве партии.
28 марта Сталин помещает в «Правде» статью под названием «Против федерализма», где резко критикует тезис о «превращении России в “союз областей”», «федеральное государство», о придании суверенитета «Малороссии, Грузии, Сибири, Туркестану и т.д.», о строительстве в России «союзного государства» по типу Соединенных Штатов Америки.