Дочь фортуны (ЛП)

- Чиленито! – воскликнула женщина и вышла встретить Элизу, крепко ее обняв. – Давненько ты не приходила меня навестить.

- Какой же красавицей ты стала, Эстер! На самом деле, я пришла повидать Джеймса, - сказала она, передавая хлеб.

Мужчина тотчас оставил свои инструменты, вытер со лба пот куском ткани и провел Элизу в патио, где их всех вместе и объединила Эстер, предложив по стакану лимонада. Хотя к вечеру и посвежело, а небо затянули тучи, все же было еще рано говорить о зиме. В воздухе пахло свежескошенной соломой и влажной землей.

Хоакин

Зимой 1852 года весь север Калифорнии питался персиками, абрикосами, виноградом, свежей кукурузой, арбузами и дынями, тогда как в Нью-Йорке, Вашингтоне, Бостоне и других американских не менее важных городах народ волей-неволей мирился со скудными запасами нынешнего сезона. Суда Паулины возили из Чили в южное полушарие летние сладкие деликатесы, которые прибывали свежими в обложенных голубым льдом емкостях. Подобный бизнес оказался намного лучше затеи с золотом ее мужа и зятя, даже несмотря на то, что никто более не платил по три доллара за персик и по десять за дюжину яиц. Чилийские батраки, пристроенные на прииски братьями Родригес де Санта Крус, взимали с англичан законную десятину. Лишали этих гринго месячной продукции, вешали надсмотрщиков, бичевали, а у кое-кого отрезали и уши, остальную же массу гнали на место промывки золота. Данный эпизод просочился в прессу, хотя вызывающие содрогание подробности им поведал некий восьмилетний ребенок, сын одного из надсмотрщиков, которому довелось увидеть воочию наказание и последующую смерть своего отца. Суда Паулины также привозили лондонские театральные труппы, оперных певцов из Милана и исполнителей сарсуэлл из Мадрида, которые давали краткие представления в Вальпараисо, после чего продолжали свое путешествие на север. Билеты распродавались весьма заблаговременно, а на сами зрелища ходили лучшие представители города Сан-Франциско. Одетые в свои праздничные наряды, те встречались в театрах, где были вынуждены сидеть бок о бок с неотесанными шахтерами, явившимися туда в рабочей форме. Обратно суда прибывали не порожними: везли в Чили американскую мукý, а также гонящихся за призрачным золотом путешественников, впоследствии возвращающихся к себе на родину столь же бедными, словно те никуда и не уезжали.

В Сан-Франциско можно было встретить кого угодно, за исключением стариков; основное население состояло из молодых, сильных, шумных и здоровых людей. Золото влекло к себе целое множество двадцатилетних искателей приключений, хотя всплеск лихорадки уже прошел, и, как и предсказала раннее сама Паулина, город не превратился в когда-то бывшую на этом месте деревушку, напротив, лишь разросся, претендуя в ближайшем будущем стать утонченным и культурным. В подобной окружающей среде Паулина чувствовала себя в своей тарелке, ей были по душе непринужденность, свобода и сама жизнь этого зарождающегося общества, прямо противоположного лицемерным гражданам родного Чили. Зачарованная, думала о мимолетной вспышке гнева своего отца, если тому приходилось садиться за стол вместе с каким-то коррумпированным чужеземцем, ставшим, однако, судьей и некой француженкой сомнительной внешности, хотя и доведенной до лоска, как у какой-нибудь императрицы. Ведь сама росла окруженная толстыми стенами из необожженного кирпича и решетчатыми окнами отцовского дома, вечно оглядываясь на прошлое и находясь в зависимости от чужого мнения и мучений, пусть и самых распрекрасных. В Калифорнии было не принято рассказывать ни о прошлом, ни о сомнениях, наоборот, приветствовалась эксцентричность, и никакой вины словно не существовало, поскольку недостатки тщательно скрывались. Она писала письма своим сестрам, особо не надеясь, что те минут цензуру отца, в которых рассказывала о необычной стране, где открывалась возможность вообразить себе совершенно иную жизнь и в мгновение ока превратиться в миллионера либо нищего. Это была щедрая и открытая людям земля, земля настоящих возможностей. Через Золотые ворота прибывали массы людей с целью убежать подальше от нищеты или насилия, с намерением порвать со своим прошлым и найти работу. Хотя осуществить подобное было нелегко, люди сознавали, что последующие поколения станут настоящими американцами. Чудо этой страны заключалось во всеобщей вере в то, что жизнь детей будет гораздо лучше. «Сельское хозяйство – вот истинное золото Калифорнии, при взгляде на огромные засеянные пастбища глаза так и разбегаются, на этой благословенной земле растет все с большим воодушевлением. Сан-Франциско превратился в великолепный город, и в то же время не утратил признаки пограничного поста, что меня в нем и восхищает. Он все еще остается колыбелью свободомыслящих людей, мечтателей, героев и подлецов. Сюда приходят люди с самых отдаленных берегов, на улицах слышится множество языков, пахнет блюдами пяти континентов, а также можно встретить представителей всевозможных рас», - замечала девушка в одном из своих писем. Здесь уже не было временной стоянки исключительно одиноких мужчин, также в город прибывали и женщины, а вместе с ними изменялось и само общество. Они были столь строптивыми, словно искатели приключений, шедшие все дальше в поисках золота. Так, чтобы пересечь континент в запряженных волами телегах требовался могучий, сильный дух, коим и обладали эти первопроходцы. Было мало толку от жеманных дам, вроде ее матери и сестер; там могли господствовать лишь такие воительницы, как она сама. День за днем люди выказывали все свое мужество, соперничая в неутомимости и стойкости с самыми отважными; никто не относил их к слабому полу, а мужчины даже уважали как равных себе. И, занимаясь запретным ремеслом, работали, где только удавалось: сами искали золото, нанимались скотницами, погоняли ослов, охотились на бандитов за вознаграждение, распоряжались в игорных домах, ресторанах, прачечных и гостиницах. «Здесь женщины могут быть хозяйками своей территории, покупать и продавать собственность и разводиться, если к тому имеется большое желание. Фелисиано вынужден везде ходить с большой осторожностью, потому что в случае какого-либо озорства, я оставлю его в одиночестве и нищете», - подтрунивала Паулина в своих письмах. И добавляла, что в Калифорнии есть самое лучшее из самого худшего, что только можно себе представить: крысы, шлюхи, оружие, пороки.

«Некоторые приезжают на Запад, стремясь убежать от прошлого и начать все заново, и все же наши навязчивые идеи гонятся за нами, точно ветер», - писал Джекоб Фримонт в одной из газет. Он подавал хороший пример, потому что мало проку было от перемены имени, от того, что стал репортером и начал одеваться как американец, - несмотря ни на что молодой человек продолжал оставаться самим собой. Ложь того, что он наобещал сделать в Вальпараисо, осталась позади, хотя и теперь мужчина выдумал очередную и как прежде чувствовал, что творчество завладевает самой личностью и намеренно непреложно полностью отдать ту ее же собственным слабостям. Статьи журналиста о Хоакине Мурьета постепенно стали навязчивой идеей всей прессы. Ежедневно откуда ни возьмись всплывали чужие доказательства, подтверждающие его слова; дюжины отдельных личностей заверяли, что, должно быть, видели человека и описывали его практически как персонажа, рожденного в вымыслах самого журналиста. Фримонт уже ни в чем не был уверен. И желал только одного – никогда впредь не то что написать, а скорее даже никогда не заставить себя написать эти истории. Хотя порой и мучился искушением публично признать свою ошибку, сознаться во всей фальши и попросту исчезнуть еще до того, как это дело распространится повсюду. А затем, точно ураганный ветер, обрушится на него же, как подобное уже случилось в Чили, но у молодого человека так и не хватило доблести, чтобы решительно все это сделать. Ни о каком престиже он уже и не помышлял, к тому же ходил, пошатываясь, словно опьянев от охватившей так внезапно знаменитости.