Предсмертные стихи самураев

Наступил долгий мир. Укрепляя свою власть, Иэясу и его наследники окончательно утвердили систему «четырех сословий»: крестьян, торговцев, ремесленников и самураев. Само самурайское сословие тоже расслоилось на четко регламентированные группы; во главе его стояли госанкэ — «три почтенных дома», из которых только и могли выбирать сёгуна. Следующими в иерархии были фудай даймё — князья, чьи предки поддержали Токугаву Иэясу в битве при Сэкигахара. Ниже их стояли тодзама даймё — князья, чьи предки были в оппозиции к правящему дому. Значительность князя определялась не только принадлежностью к фудай либо тодзама, но и размерами его надела — хана . Непосредственно сёгуну подчинялась прослойка хатамото — «знаменосцев», а также личных вассалов — гокэнин . Хатамото и гокэнин также делились на категории: фудай (потомки ближайших сподвижников Токугава Иэясу) и гохо . Следующей ступенью самурайской иерархи были байсин (вассалы князей и хатамото). Ниже всех стояли асигару, «копьеносцы», и госи, деревенские самураи, чей образ жизни мало отличался от крестьянского. Существовала также особая — так называемая прослойка ронины, или роси, — самураи без господина, деклассированные воины. Они пополняли ряды телохранителей, наемных убийц и бандитов.

Самураи служили за жалованье, которое высчитывалось в рисовом эквиваленте. Единицей измерения служил 1 коку (около 180 литров). Размер жалованья каждой категории самураев также был строго регламентирован и зависел не только от должности самурая, но и от того, как долго эта семья служила своему господину. Верные на протяжении 2–3 поколений вассалы получали прибавку к жалованью автоматически. Общий годовой сбор риса по всей Японии составлял 28 млн коку. Из них 8 млн принадлежали сёгуну (40 тыс. шло на содержание императорского двора), а 20 млн являлись собственностью 270 даймё. Таким образом, ни один князь не мог позволить себе войско больше сёгунского. Кроме того, возникновению мятежей препятствовала система санкин котай, официального заложничества. Князья с годовым доходом в 10 000 коку и больше, а также личные вассалы сёгуна каждый второй год или половину каждого года проводили в Эдо. Поскольку размер свиты и расходы на ее содержание также были строго регламентированы, эти официальные визиты становились очень разорительным мероприятием, и князья неуклонно увеличивали налоговый гнет на свои провинции.

Как раз во время одного из таких визитов и случился инцидент, положивший начало самой знаменитой вендетте в Японии. Асано Наганори (1667–1701), князь Ако, не вытерпел оскорбления от чиновника Кира и ударил его мечом. Сёгун приговорил Асано к сэппуку, но 47 его вассалов, отказавшись умирать вслед за господином, превратились в презираемых обществом ронинов. Однако их отказ был продиктован вовсе не трусостью — они тайно поклялись отомстить обидчику. Больше года они готовили покушение на Кира и 14 декабря 1702 года осуществили свой дерзкий план, после чего сдались властям. Несмотря на то что общественное мнение было на их стороне, сёгун Токугава Цунаёси приговорил их к смерти.

Поступок 47 ронинов всколыхнул страну и послужил своеобразным индикатором состояния воинского сословия в годы правления императора Гэнроку (1687–1709). За три поколения мирной жизни отвага, готовность к самопожертвованию и преданность самурая остались провозглашаемым идеалом, но в жизни от самурая, по сути дела превратившегося в гражданского чиновника, требовались умение угождать господину и безынициативность.

Именно в это время были созданы знаменитые трактаты о самурайской этике — «Будосёсинсю» Дайдодзи Юдзана и «Хагакурэ» Ямамото Цунэтомо. Но не стоит переоценивать значение этих трактатов, хотя они и стали в дальнейшем основой классовой идеологии самурайства, на деле же представляли собой своеобразный плач по навсегда ушедшей в прошлое, а следовательно, идеализированной модели отношений вассала и господина. «Тогда молодые люди никогда не говорили о выгоде или потере, никогда не упоминали о ценах и краснели, слыша разговоры о любовных делах. Я считаю, что все самураи должны изучать древние идеалы и восхищаться ими, даже не будучи способными их достигнуть[1]», — пишет Юдзан.

Месть 47 ронинов полностью соответствовала духу бусидо эпохи Сражающихся княжеств, но во времена Гэнроку такие люди, как Оиси, глава и вдохновитель этого дела, были попросту опасны: они обладали инициативой, умели планировать и приводить свои планы в исполнение. Ямамото Цунэтомо, автор «Хагакурэ», осудил Оиси и его людей: а что было бы, если бы за время подготовки к акту возмездия Кира умер своей смертью? Тогда всего сорок семь были бы напрасно опозорены, а напрасный позор — хуже всего для воина. Лучше бы они совершили свою попытку сразу: они бы погибли, не достигнув цели, но явили бы всем чистоту своих намерений. А еще лучше было бы совершить сэппуку вслед за господином.

Новые кодексы бусидо культивировали, с одной стороны, крайний идеализм, с другой — мелочную регламентацию всех сторон жизни воина.

«Когда Сиба Кидзаэмон служил у него, однажды хозяин остриг себе ногти и передал их слуге со словами:

— Выбрось их.

Однако Кидзаэмон, не поднимаясь на ноги, держал их в руке.

— В чем дело? — спросил хозяин.

— Одного не хватает, — ответил Кидзаэмон.

— Вот он, — сказал господин Кацусигэ, протягивая ему ноготь, который он спрятал».

Однако надо отдать должное новым идеологам: они высоко ценили образование.

«Ныне империя находится в мире, и хотя нельзя сказать, что родившиеся в самурайских семьях равнодушны к военному делу, их не посылают в битву в возрасте пятнадцати-шестнадцати лет, как воинов прежних времен. Поэтому в семь или восемь лет, когда ребенок подрос, его необходимо познакомить с Четверокнижием, Пятиканонием и Семикнижием, а также обучить каллиграфии, чтобы он запомнил, как писать иероглифы. Затем, когда ему исполнится пятнадцать или шестнадцать, его следует обучать стрельбе из лука, верховой езде и всем другим военным искусствам, ибо только так самурай должен воспитывать своих сыновей в мирное время. Нынешнему воину, в отличие от воина эпохи Внутренних войн, безграмотность непростительна» .

Эпоха Гэнроку была временем расцвета японской культуры и искусства. Именно в это время жили и творили Ихара Сайкаку, Тикамацу Мондзаэмон, Мацуо Басё. Все больше выходцев из самурайского сословия, не найдя себе места на службе, предавались искусству. С другой стороны, все больше служащих самураев изучали поэзию, сочиняли китайские и японские стихи. «Стихосложение — это давний обычай нашей страны. Великие воины всех времен писали стихи, и даже самый низший вассал пробовал время от времени сочинять неуклюжие строки», — пишет Дайдодзи Юдзан. В десятой главе «Хагакурэ» самурай в стихах объясняет суть такой добродетели, как искренность (макото ):

Увлечение как классической поэзией танка, так и поэзией новой формы — хокку — в эпоху Токугава пронизало все сословия. Нужно заметить, что принцип искренности, о котором шла речь выше, существовал не только в самурайском кодексе чести, но и в поэзии хокку. Когда великий Басё умирал, ученики попросили его сложить дзисэй — предсмертное стихотворение. Басё поначалу отказывался: каждое стихотворение он писал как предсмертное, которое могло оказаться последним. Но потом все же продиктовал:

Что ж, недаром Басё происходил из самурайской семьи Мацуо Ёдзаэмона.

1

Здесь и далее цитируется по: «Книга Самурая: Юдзан Дайдодзи. Будосёсинсю. Ямамото Цунэтомо. Хагакурэ. Юкио Мисима. Хагакурэ нюмон», СПб: Евразия, 2003.