Апланта

Часть 18. "Поверить в очарованность свою".

Любимый поэт Юли - Окуджава. Мне он тоже нравится. Его стихи легким грустным туманом ложатся на сердце и запоминаются после первого прочтения. Муж сестры Борис помогает мне разучить на гитаре песню Окуджавы "Мне нужно на кого-нибудь молиться". Слова песни в наивысшей степени соответствуют моему теперешнему душевному настрою.

Борис, конечно, глуп, как пень, страшно невоспитан, неаккуратен, но в целом он добрый, незлобливый малый. Пусть живет со мной до тех пор, пока не получит квартиру. А получит он ее скоро. Это не "ля-ля", ибо в России во все времена квартиры ментам выделяли в первую очередь.

Юля настойчива в своем желании познакомить меня со своими друзьями - Светой и Максом. Я понимаю, что рано или поздно знакомиться придется.

- Пожалуйста, не волнуйся, - успокаивает меня Юля, - они совершенно не помнят о том случае, когда ты так позорно бежал.

- Юля, мы договорились не вспоминать об этом!

- Все, все, молчу. Но даже если и вспомнят, они настолько воспитанные люди, что ни слова не скажут. Увидишь, какие они прекрасные, отзывчивые, хорошие люди.

- У тебя все хорошие. Знаешь почему? Потому что ты сама хорошая.

На встречу с друзьями Юли, назначенную во внутреннем дворике театрального училища, иду как на Голгофу. Я почему-то более чем уверен: Макс найдет повод вспомнить тот злосчастный эпизод и вволю посмеяться надо мной. Но настроение у меня решительное. Если он вздумает достать меня, я просто дам ему в... Ударю так, чтобы он упал на землю, в грязь. Конечно, я помогу ему подняться. И скажу: "Смеяться над собой никому не позволю".

Вот и они: с ногами на сидении, сидят на спинке скамейки. Юля с ними. Макс бренчит на гитаре. Напевает что-то на английском языке. При моем появлении никто, даже Юля, не находит нужным приветствовать меня, хотя я поздоровался. Макс вместо приветствия берет аккорд, зажимает струны и говорит:

- Между прочим, я так и думал, что это именно ты увел нашу Юльку.

- Приятно иметь дело с умным человеком, - отвечаю я.

- Ого! Это по-нашему, - вступает в разговор Света. - Мне нравится, когда люди не лезут в карман за словом.

- Что значит "увел"? - полушутливо, полусерьезно возмущается Юля.

Макс не сказал ничего оскорбительного. Наоборот, в его устах "увел" звучит как комплимент. Непонятно, чем задели Юлю слова Макса.

- Может быть, наш новый друг сбацает на гитаре? - улыбается Макс.

- Он не играет, - говорит Юля, краснея.

Такое заступничество мне не нужно. Оно сродни стеснению и неприятно режет слух. Тем более оно не останавливает Макса.

- Не играет на гитаре? Жаль, - говорит он. - Может быть, он владеет роялем или, простите за смелое предположение, фаготом, духовым, так сказать, инструментом?

- Ничем он не владеет, - говорит Юля. - Он работает в Совете Федерации.

Кажется, Юля на самом деле стыдится меня! Зачем тогда нужна эта встреча? Макс и не думает останавливаться и продолжает в том же духе.

- В Совете Федерации? - говорит он. - Ничего себе! Боже правый, а я-то, как идиот, сижу и ведать не ведаю, с каким человеком уготовила судьба встретиться! Какая честь для нас! Ну и как там, в Совете Федерации, тяжело, поди, законы принимать?

Макс опасно приблизился к черте, за которой начинается то, что я определяю как "доставание", с вытекающими из этого последствиями.

Юля приготовилась что-то сказать, но я не дал.

- Юля, подожди. Я сам. Во-первых, в Совете Федерации я работаю электриком. Законы принимают те, кому положено. На рояле и фаготе я не играю. Я могу сыграть на твоей гитаре.

- Слушай, Юлька, твой парень мне все больше и больше нравится, - заявляет Света.

Юля с сердитым лицом обращается ко мне:

- Играть совсем не обязательно.

- Поздно! - кричит Макс и протягивает мне инструмент.

Без настройки исполняю на трех аккордах "Мне нужно на кого-нибудь молиться" Окуджавы.

Мне нужно на кого-нибудь молиться,

Подумайте, простому муравью

Вдруг захотелось в ноженьки валиться,

Поверить в очарованность свою.

Первый куплет страшно фальшивлю. Ко второму успокаиваюсь и выпеваю гладко, остальные исполняю так, как будто я один в комнате: свободно и легко. Я закончил так, что самому понравилось.

В полной тишине возвращаю инструмент. На лицах читается легкое изумление. Юля почему-то густо краснеет. Я сам поражен и обрадован своим исполнением. Даже мурашки пробежали по телу.

- Старичок, да ты просто гений! - восклицает Макс. - Я с тобой дружу.

Это первые слова, произнесенные Максом без ерничества.

- Ерунда, - отмахиваюсь я. - Окуджаву петь легко, любой сможет.

- Легко для тех, у кого сердце есть, кто умеет чувствовать, - говорит Света и с укоризной смотрит на Макса.

Мне припомнились слова Юли: "Макс - не мужчина".

Может быть, и на самом деле Юлины друзья - неплохие люди? В них есть что-то человеческое. Юля молчит, но я вижу, чувствую: мое исполнение ей тоже понравилось.

Часть 19. Она любит меня!

Узкая полоска льда со всех сторон ограничена лучами мощных прожекторов. Появляясь из темноты с одной стороны льда и пропадая в тени с другой, бесконечной лентой катят на коньках разнополые и разновозрастные люди с выражением блаженства и восторга. Лишь изредка можно увидеть человека с лицом, - "какого черта меня сюда занесло!" Движения катающихся, на первый взгляд, кажутся хаотичными, и только присмотревшись, понимаешь, что ритм этого движения, его скорость задается музыкой, льющейся сверху, оттуда, откуда стеной падает медленный крупный снег. В искусственном свете просматривается структура каждой снежинки.

Я стою на краю катка. На мне вязаная шапочка, которую я когда-то использовал в бесполезной борьбе с облысением, неизменная белая курточка с капюшоном и металлическими пластинами вместо пуговиц, на ногах - коньки, взятые напрокат. Мы разъехались с Юлей. Но вот она выезжает на освещенную часть катка. Сильно оттолкнувшись, лечу к ней. Ноги сами собой делают все необходимое для устойчивого и быстрого катания.

- Вот тебе и раз, - издалека кричит мне Юля. - Ты говорил, что не умеешь кататься!

- Даю честное слово, стою на коньках первый раз!

- М-да! Нет слов! Ты просто весь окутан тайнами и загадками. Может быть, ты инопланетянин?

- Да, я инопланетянин! Только никому не говори.

Мы въезжаем в темную полосу. Здесь я совершаю то, что задумал раньше: сдергиваю с головы шапку.

Через минуту мы вновь оказываемся на освещенной части катка.

Ветер неприятно шевелит мои искусственные волосы. С трудом преодолеваю желание натянуть шапочку обратно. Не отрываясь, смотрю Юле в глаза. Спина сама собой выпрямляется. Жду Юлиного приговора апланте. Вместо этого Юля целует меня в щеку и, смеясь, уезжает далеко вперед. Я бросаюсь за ней.

Меня охватывает волна счастья! Апланта выдержала свой самый главный экзамен!

Весь вечер смеюсь и шучу столько, сколько не смеялся и не шутил за всю свою жизнь.

Провожаю Юлю до подъезда ее дома в Большом Николопесковском переулке. Я без головного убора, как говорит моя мама - простоволосый. Как на катке я снял шапочку, так она и лежит в кармане. Испытываю ни с чем не сравнимую радость: теперь я могу, как все, ходить без головного убора. Новая жизнь! Не хочется расставаться с Юлей, но пора. Иначе рискую вообще не попасть к себе домой. Перед прощанием хочу поцеловать Юлю. Она вдруг отстраняется. Сердце мое обрывается. Почему-то сразу прочувствовал серьезность ситуации и причину ее возникновения. Это мои волосы! Хорошее настроение закатывается, как осеннее солнце - сразу и без надежды на рассвет.

- Что? Что-нибудь не так? - спрашиваю.

- Все так, - начинает Юля, но осекается. - То есть не совсем.

- Что именно не так?

- Ты не обидишься?

- Постараюсь, - отвечаю голосом приговоренного к смерти.