Учебка. Армейский роман

Курбан и остальные узбеки долго расспрашивали курсанта о его жизни на гражданке. Наперебой начали хвалить, узнав, что Тищенко до армии учился в институте. Игорь вначале хотел сказать, что у них почти весь взвод состоит из студентов, но потом решил этого не делать — зачем разрушать свой ореол исключительности. Мало-помалу рыба закончилась, и началось чаепитие. Затем Курбан позвал Гутиковского, непонятно почему крутившегося возле стола:

— Э-ей, ты — иды сюда!

Гутиковский подошел к столу и недоверчиво покосился на Игоря. «Может, Тищенко наплел чего-нибудь про меня и сейчас будет разбор за вчерашний вечер?» — испугался курсант. Но испугался Гутиковский зря — Курбан просто заставил его унести грязные тарелки и вытереть стол. Занятие было не самым приятным, но Гутиковский обрадовался уже хотя бы тому, что никакого разбора не будет. Попрощавшись с Игорем, Курбан и его земляки ушли куда-то вглубь столовой.

— Ну что, Тищенко, наелся рыбы? — спросил Резняк, убедившись, что повара ушли.

— А ты что — тоже хотел? — ехидно ответил Тищенко.

— Ты, Тищенко, особенно не зарывайся! Тебе ведь с нами жить, а не с Курбаном. Будешь припухать — устроим темную в сушилке, и ты даже не узнаешь, кто там был, — пригрозил Резняк.

— Одного уже знаю — тебя. Ты ведь сам сказал.

— Если я сказал, это вовсе не значит, что я там буду. Мое дело предупредить.

— Он правильно говорит. Считай, Тищенко, что мы тебя прощаем… Пока прощаем, — усмехнулся незаметно подошедший Байраков.

— Спасибо за прощение! — язвительно бросил Игорь, развернулся и гордо отошел в сторону, всем своим видом показывая, что теперь ему глубоко плевать на угрозы Байракова и Резняка.

— Вот чама очкастая! — не выдержал такой наглости Резняк.

— Что такое? — невозмутимо спросил Игорь.

— Ничего! Проваливай, говнюк!

— Я бы на твоем месте разговаривал повежливее! — с легкой угрозой сказал Игорь и демонстративно посмотрел на дверь варочного цеха.

— Ах ты…! — Резняк буквально задохнулся от злобы, но не сделал ни одного шага вперед и лишь плюнул в сторону Игоря.

В этот момент в зале появился Гришневич:

— Ну что — закончили работу?

— Так точно, товарищ сержант, — ответил Гутиковский.

— Тогда мойте руки и выходите строиться на улицу. Сходим на пару часов в казарму.

«Интересно, видел Гришневич, что я ел рыбу или нет? Скорее всего, видел — не мог же он за такое большое время ни разу не появиться. Но почему же тогда он ничего не сказал, да и сейчас не говорит? Наверное, все же не видел», — решил Игорь по дороге в казарму. На самом же деле Гришневич все видел, но так и не стал вмешиваться. Во-первых, ему не хотелось одному связываться с пятью азиатами, потому что в случае поражения это видели бы подчиненные и наверняка разнесли бы про это на всю роту (на курсантов надежда в потенциальной драке была слабая). А во-вторых, игра явно не стоила свеч — в конце концов, Гришневичу было глубоко безразлично, ел Тищенко рыбу Курбана или нет.

После обеда Игоря отправили на работу в мясной цех. Там ему пришлось подмести и вымыть пол, залитый кровью и почему-то густо усыпанный солью. Какой-то «свисток» хотел заставить Игоря занести носилки с мясом Курбану, но Курбан запретил и «свистку» пришлось тащить свою ношу в паре с Гутиковским самому. «Нечего молодых припахивать — тащи сам», — злорадно подумал Игорь, глядя вслед «свистку», шатавшемуся во все стороны под тяжестью мяса.

Дальнейшая часть наряда прошла спокойно — Резняк и остальные вели себя так, словно Игоря не существовало вообще. В свою очередь, Тищенко, в силу того, что был в меньшинстве, тоже старался избегать нежелательных конфликтов. Поэтому внешне завершающая часть наряда прошла «во взаимной любви и согласии».

В казарме Игоря сразу же забросали вопросами Лупьяненко и Туй.

— Ну, как — что-нибудь было? — спросил Антон.

— Так, кое-что… Немножко Резняк, Байраков, Петренчик и Албанов прыгали, но, в целом, все прошло нормально. Мы даже поговорили и вроде общий язык нашли. Правда, Гутиковский?

— Что? — не услышал Гутиковский.

— Я говорю, что мы, вроде бы, все проблемы уладили, да?

— Да. Но я еще раз говорю — у меня к тебе с самого начала никаких претензий не было, — напомнил Гутиковский.

— Да, если только не считать того, что именно ты звал меня на разборку, — усмехнулся Игорь.

— Попросили, вот и позвал. Кстати, Лупьяненко, а ты знаешь, что наш Тищенко сегодня ел рыбу вместе с Курбаном, как самый настоящий «дембель»? — Гутиковский поспешно перевел разговор на другую тему.

— Ну да? А ну-ка расскажи! — попросил Игоря Лупьяненко.

Тищенко рассказал о событиях дня, и кое-что специально приврал для Гутиковского.

Когда Гутиковский ушел, Игорь хотел рассказать Лупьяненко и Тую правду, но затем решил этого не делать: «Пускай и они думают, что Курбан мне большой друг».

Глава тридцать шестая

Пропавшие простыни

Пол, который плохо отмывается. Бытько жалеет свое мыло. Неудачная попытка поспать — Бытько забыл закрыть форточку и выстудил класс. Тищенко и Лупьяненко идут в «чепок», а Бытько боится, но просит принести что-нибудь поесть и ему. Шкуркин и Тищенко получают белье для взвода. Игорь взял у Черногурова две «нулевые» простыни и забыл про них. Не хватает двух простыней. Шкуркин дерется с Резняком, которому не хватило простыней. Конфликт исчерпан. В армии общие не только трусы, но, как оказалось, и котелки. Во второй роте все спокойно.

Лупьяненко, Тищенко и Бытько, как не попавшие в караул, сидели в телеграфном классе и мыли полы. Тищенко в караул вообще не ставили, Бытько натер себе огромные мозоли, а у Лупьяненко была небольшая температура. Впрочем, никто из курсантов ничуть не жалел о том, что находится сейчас не в карауле, а в телеграфном классе. Полы мылись плохо. Пока были мокрые — казались частыми, когда же высохли — неумолимо, словно пятна на фотографии, начали проявляться грязные тряпичные разводы.

— Моем, моем, а никакого толка все равно нет, — растерянно проворчал Игорь.

— Надо лучше мыть. Раз грязно — значит плохо моем! — уверенно сказал Бытько.

— Ну, ладно — мы, может быть, и не очень хорошо моем, но ведь ты, Бытько, трешь эти доски так, словно хочешь заодно с грязью смыть и краску. Почему же и твой ряд точно такой же грязный, как и мой? — спросил Лупьяненко.

— Значит, я тоже плохо мою. Лучше нажимать надо и воду чаще менять, — угрюмо долдонил Бытько.

— Дурак ты, Бытько! Все здесь гораздо проще. В этом классе пол в последний раз неизвестно когда мыли. Сами вспомните — при нас его только подметали. Так что грязь уже настолько въелась, что ее мы и до завтра не отмоем. Вот эти полосы еще можно, наверное, вытереть, но из вмятин и трещин грязь и зубами не выесть! Надо что-то делать! — решительно сказал Тищенко.

— А может, бритвочками попробуем? — предложил Бытько.

— Ты что — двинулся?! Представляешь, сколько здесь надо лазить, чтобы все бритвочками отскрести? Это на неделю работы! — возмутился Лупьяненко.

— Может, с содой помыть? — предложил Игорь.

— С содой? С содой можно, только где ты ее найдешь? — поинтересовался Антон.

— В санчасти или в столовой, может быть, дадут…

— Догонят и еще раз дадут! Никто там нам ничего не даст.

— А если у Черногурова попросить?

— Он сейчас где-нибудь со взводом, наверное. Так что тоже отпадает.

— А может, с мылом помоем? — предложил Бытько.

— А что — хорошая идея! Мыло и в роте можно взять. А что, Бытько — у тебя мыло есть? — спросил Лупьяненко.

— Да, — сказал Бытько, но тут же поспешно замотал головой.

— Ну, ты даешь, Бытько — как будто какой-нибудь болгарин! Так есть у тебя мыло или нет? — спросил Игорь.

— Нет… То есть… Есть… Но уже кончилось…

Антон и Игорь дружно захохотали.

— Ну, ты и жмот, Бытько! А что же у тебя в ящике тумбочки в мыльнице лежит? Может быть, сахар? — давясь от смеха, спросил Лупьяненко.