Страница 2 из 4
— Нашел время!.. — Людочка заплакала. — Уйди!
Ленька стоял посреди комнаты — огромный и неуклюжий.
— Ну, чего уставился?!
— Я это самое… — в голосе мужа слышалось откровенное раздражение. — Я есть хочу!
— Вот и иди на кухню!
Взгляд Леньки споткнулся на разгневанном лице молодой женщины. Слезы делали его чужим. Людочка протяжно всхлипнула и по детски вытерла нос ладонью.
Леньке стало чуть-чуть стыдно — соблазнительный и полуголый образ соседки Нинки сразу же померк. Инстинкт уступил место сомнению.
На кухне Ленька нашел хлеб, колбасу и стакан остывшего кофе. Ленька ел, не чувствуя вкуса, и смотрел в окно. Когда соседка Нинка, наконец, направилась в сторону своего дома, Ленька облегченно вздохнул. Он на цыпочках прошел по залу. Людочка спряталась в спальне, но Ленька даже не взглянув в сторону запертой двери.
В полутемном коридорчике Ленька наткнулся на брошенную тяпку. Та, очевидно вспомнив свое близкое родство с граблями, охотно и умеючи разбила ему нос черенком…
Стихотворная строчка застыла как кинокадр. Грозный ангел с опухшей щекой висел в воздухе, держа перед собой съежившуюся от страха душу поэта. Внизу прогуливалась старая лошадь. Она лениво жевала траву и совсем не интересовалась тем, что происходит у нее над головой.
Людочка отлично знала, что должно было произойти дальше. Но слов — простых и понятных — таких, которые рождались в сердце всего десять минут назад, уже не было.
— Ленька… Дурак! — громко сказала Людочка.
Стало чуть легче, но ангел «в кадре» не двигался.
Людочка привстала и посмотрела в окно. Ленька снова полол огород. Его могучая спина казалась по стариковски сутулой и усталой.
«Кадр»-картина: ангел плюс ошарашенная душа поэта и кляча внизу таяла прямо на глазах.
«Нет-нет!.. Нельзя!.. Так нельзя!»
Людочка не понимала что нельзя и почему нельзя. Ручка торопливо заскользила по бумаге, записывая то последнее, что норовило ускользнуть из памяти.
Ангел ожил…
В сердце что-то тихо щелкнуло. Авторучка тут же продолжила:
Людочка замерла после «я»… Как такового ее собственного «я» почти не было. Был только лист бумаги и чуть подрагивающий кончик авторучки над ним.
Время летело совершенно незаметно. Людочка уже не помнила ни о чем: ни о Леньке, ни о недавней ссоре с ним. Прежнее поэтическое вдохновение вернулось незаметно, словно на цыпочках. Но из недавнего — чуть насмешливого и лукавого, — оно вдруг превратилось во что-то пронзительно острое. Собственное «я» таяло, как снег на горячей ладони.
А строчки оборвались… Чувства в груди стали настолько огромным и нетерпеливым, что Людочка задыхалась. Она резко встала и, не зная, что ей делать дальше, обошла вокруг стола.
Руки дрожали… Она перевернула лист тетради. Лист был пугающе чистым, как снег.
— Ленька, ты свою благоверную бить пробовал?
— Нет.
— Даже ни разу?!..
— Нет.
— Зря!.. Вон тот салат попробуй, Ленечка.
Нинка все-таки одела халатик. Правда, он был застегнут не на все пуговицы. Такая небрежность только подчеркивала стройность женской фигуры.
На расстеленном прямо на грядках одеяле стояли тарелки с разнообразной закуской. Бутылка самогона торчала рядом с локтем Леньки, едва ли не на четверть воткнувшись в мягкую землю.
Ленька ел торопливо, но со вкусом.
— Может, выпьешь?
Не дожидаясь ответа, Нинка потянулась к бутылке. Очередная пуговица на ее халатике легко выскользнула из петли.
«Старый халатик, наверное… — решил Ленька. — Покупала его давно».
— Мой-то бывший выпить любил, — легкомысленно болтала Нинка. — А как выпьет, так, значит — подраться. Дурак, одним словом…
— Знаю, — Ленька кивнул.
Однажды тощий и злой, как черт Толик бросился на Леньку. Но тому даже не пришлось поднимать руки. Толик налетел на гиганта-соседа, как на железобетонный столб и рухнул на землю.
— Убить обещал, — Ленька улыбнулся.
Он поднял стакан. Наполненный до краев стакан с самогоном пах не столько сивухой, сколько едва ли не сорока травами, на которых был настоян.
— Пей, Ленька, пей, а то прольешь…
Нинка ждала. Она улыбнулась и не опускала глаз.
«А купальник, значит, то же… Переросла она его, значит». — Ленька тянул в себя пахучую жидкость, не отрывая глаз от полоски лифчика.
Он вдруг поймал себя на мысли, что Людочка наверняка смотрит в окно — приготовление к пикнику на огороде получилось довольно шумными.
Ленька чуть не поперхнулся самогоном.
— Черт!.. Сигареты дома забыл.
Ленька отставил не допитый до дна стакан и быстро встал.
— Вернешься?..
В глазах Нинки было столько тоскливого и жадного ожидания, что Ленька отвернулся.
— Я скоро, — пообещал он.
— А с Толиком у меня — все!.. — вдруг горячо заговорила Нинка. — Понимаешь, Ленечка?.. Последний раз с граблями его встретила. Не могу я с ним больше… Противно.
Ленька уже шел к дому. Не оборачиваясь, он кивнул. Споткнувшись на борозде, Ленька не к месту выругался и решил, что в его в личной жизни, пожалуй, тоже все кончено…
Пачка сигарет лежала на столе, в зале.
— Слышь, поэтесса!.. — Ленька ударил кулаком в запертую дверь спальни. — Выходи, поговорить нужно.
За дверью чуть слышно всхлипнули.
— Ну, кому говорю?!
Ленька удивился тому, как зло и громко звучит его голос.
За дверью молчали.
Ленька уже не сомневался, что Людочка видела «пирушку» мужа с красивой соседкой на огороде. Но, как и все неприятности, а эту особенно, Людочка переносила молча.
— Сволочь!.. Всю душу ты мне вымотала! — вдруг закричал Ленька. — Иди сюда, бить буду!
Глубоко оскорбленное мужское чувство, порядком подтравленное полуголой Нинкой и оглушенное самогоном, требовало выхода. Но только слов было мало…
Ленька пнул ногой стул. Тот упал на бок. Ленька пнул его еще раз. Стул с грохотом, задевая по пути все, что только можно, отскочил в сторону.
— Писательница!.. Творческая личность, понимаешь! — бушевал Ленька. — А в доме жрать нечего!.. Огурцами с грядки питаюсь, как заяц приблудный! Я тебе что, бык, чтобы и дома и на работе за двоих пахать?!..
Дверь в спальню под огромным кулаком затравленно пискнула и чуть подалась во внутрь.
— Ты хоть копейку домой принесла, а?!..
Вообще-то, Людочка работала учительницей в начальных классах. Но ее зарплата составляла только десятую часть Ленькиной. О ней частенько забывали, планируя ближайшие расходы.