Третья версия

— Евгений Игоревич, дорогой, помогите. Ваш кол­лега такого страху на меня нагнал. Какая-то сумка, какие-то сто тысяч — ничего не понимаю. Вопиющая нелепица!.. Евгений Игоревич, ну, вы же меня знаете.

Мороз обеими руками стиснул руку директора.

— Успокойтесь, Василий Трифонович, мы вас ни в чем не подозреваем. А Колю Белухина простите — стажер. Молодой еще, неопытный, может и брякнул что лишнее — от чрезмерного усердия.

— Нет, я понимаю: какие-то основания у вас есть. Но поверьте моему честному слову...

Выждав, когда Чеботарев грузно опустился в кресло, Мороз уселся напротив.

— Я уверен, Василий Трифонович, со временем все выяснится. Но... но сейчас нам действительно очень нужно узнать, как попала обложка, надписанная вашей дочерью, в сумку с деньгами.

— То есть понятия не имею. Какое-то чудовищное стечение обстоятельств.

Директор нажал кнопку. Вскоре на столе появился расписной поднос с тремя чашками ароматно дымяще­гося кофе и тарелками, на которых соблазнительно алела нежирная ветчина и маслянисто поблескивала твердокопченая колбаса.

— Попробуем, Василий Трифонович, разобраться вместе. — Капитан вынул фотокопию бывшей обложки и положил на стол. — Посмотрите внимательно — вдруг что-нибудь вспомнится?

Директор поднес фотокопию к глазам.

— Могу с уверенностью сказать, что к школьным де­лам тетрадь отношения не имеет. Видите, вверху типо­графское «для...». В этом месте Иола обычно писала: для уроков по математике, химии, литературе... Здесь же ничего нет. Пейте кофе, юноша, а то остынет.

— И что это может означать? — заинтересовался Мо­роз, отправляя в рот второй бутерброд с ветчиной.

Чеботарев наморщил лоб, вспоминая.

— Сколько лет прошло... В шестом классе Иола не­ожиданно увлеклась поэзией. Декламировала Есенина, Маяковского, Цветаеву, исписывала их стихами целые тетради. Не исключено, что эта — одна из них.

— Любопытная мысль. Твое просвещенное мнение, Коля? — обратился Мороз к Белухину. Тот безучастно пожал плечами, от былой активности не осталось и следа. — Василий Трифонович, могла ваша дочь дать переписать стихи подруге?

— Почему бы и нет? Могла дать, могла потерять, могла выбросить.

— Ну, это вряд ли, — подал наконец голос Белухин. — Стихи, да еще таких поэтов, не выбрасывают.

— Правильно, стажер! — поддержал капитан. — Значит, остановимся на весьма вероятном предположе­нии: тетрадь со стихами дана на время одной из подрут, а та...

— Зажилила, — подсказал курсант.

— Скажем мягче — забыла отдать, — улыбнулся Мо­роз. — Как, кстати, Василий Трифонович, попадаются вам забывчивые покупатели?

 — Есть забывчивые, есть, как не быть. Вот только попадаются далеко не все.

— Не ленитесь составлять протоколы, присылайте их к нам. За повторные мелкие хищения, по новым зако­нам, можно привлекать к уголовной ответственности. Итак, тетрадка со стихами предположительно осталась у одной из школьных подруг. У кого?.. Василий Трифо­нович, нам нужно поговорить с Иолантой.

— Да, конечно. Но ее сейчас нет. Она — в Крыму, в санатории. С легкими не все ладно.

— Вернется не скоро?

— Путевка только началась. Мороз задумался.

— Василий Трифонович, — спросил он наконец, — с кем из школьных подруг Иоланта и сейчас продол» жает дружить? Может быть, кто-то бывает у вас?..

— Подруг у Иолы много — и школьных, и пединститутских, она у меня общительная девочка. Вас, на­верное, интересуют школьные... Лиза Колчина забегает, Аня Брянцева, Таня Дорошина, Галя Приходько...

Мороз аккуратно записывал фамилии в блокнот. Че­ботарев потер лоб рукой.

— Больше не помню. Была бы Иола... А знаете, Ев­гений Игоревич, она должна мне на днях звонить.

— Вот и прекрасно, — обрадовался Мороз. — Пого­ворите с ней, пусть вспомнит, кому давала тетрадку.

— Да-да, непременно спрошу, — пообещал директор, провожая гостей к выходу. — И тут же вам сообщу.

Чеботарев подал руку Морозу. Потом, чуть поколе­бавшись, — Белухину.

— Извините, если что... — смущенно пробормотал тот, осторожно пожимая протянутую руку.

— Ничего, ничего... Я же понимаю — служба, — натянуто улыбнулся директор.

— Да, товарищ капитан, промашка вышла, — садясь в машину рядом с Морозом, признал Белухин. — Спо­рол я дурничку.

— Рутинно мыслишь, Никола! Этак, брат ты мой, можно далеко зайти. Всю торговую сеть засадишь, кто кормить-то тебя будет, Пинкертон?

Мороз завел мотор, вырулил на шоссе.

— А крепенько вы на бутерброды налегли, товарищ капитан, — съехидничал курсант. — Одну тарелку сов­сем ополовинили.

— Зато ты держался молодцом, ни к чему не притро­нулся, — парировал Мороз. — Вот мне и пришлось за двоих отдуваться.

 — Евгений Игоревич, а если он все же причастен? Мо­жет, этими бутербродами он хабар подсовывал? Нам в школе говорили...

— То в школе. В жизни, Коля, все сложней. Если он преступник, мой отказ от угощения его насторожит преждевременно. Если честный человек — незаслуженно оби­дит. Как видишь, в обоих случаях отказываться не ре­зон. Был момент, когда... Да нет, не может быть! Про­верим, конечно, но думаю — Чеботарев тут ни при чем. В общем, стажер, пока — полнейшая невезуха.

— Товарищ капитан, вы забыли: у нас еще одна ни­точка есть — багажная бирка.

— Ничего я, Коля, не забыл. Сейчас отвезу тебя в аэропорт, начнешь работать по этой версии. Я тем вре­менем буду знакомиться с подружками Иоланты.

— А мне, значит, с бумажками? — понурился Белухин.

— А тебе, Коля, с полетными документами. Ищи вла­дельца бирки!

— Евгений Игоревич, — хитро прищурился Белухин, — может, махнемся: я займусь подружками, а вы — бумажками?.

Мороз заколыхался от смеха.

— Нет уж, Никола, извини: я — подружками, а ты... А вам, товарищ курсант, — уже вполне официально,— дается ответственнейшее поручение: по багажной бирке найти авиабилет с фамилией пассажира. Ювелирная работа, стажер, тончайшей чеканки! Другой бы благо­дарил. За доверие.

— Да, всегда вот так, — обиженно ныл Белухин. — Что полегче да позвончей — начальству. А как завалы разгребать...

— Никола, кончай скулеж! — рявкнул Мороз. От дружеского тумака в бок курсант вовремя уклонился.

Из тесного лабиринта городских улиц машина выр­валась на широкую автостраду, капитан прибавил ско­рость.

— В понедельник мы начали, — прикидывал он вслух, — сегодня среда. Считай — неделя через ко­ленку. Как думаешь, стажер, до субботы перелопатишь архив?

— Запросто, товарищ капитан.

— Ну-ну, Коля, не бодрись, на рать едучи. Хорошо бы к субботе довести это дело до ума. А в субботу — на рыбалку. Любишь рыбалить, Коля?

— У нас в Сибири так говорят: «Рыбак душу не мо­рит: рыбы нет — так щи варит». Я, Евгений Игоревич, не добытчик, я — потребитель. Но зато — благодарный.

Мороз метнул в рот сигарету, прикурил от зажигалки.

— Не рыболов, значит, а рыбоед. Тоже годится. Я буду ловить, а ты — уху варить. Идеальное разделе­ние труда!

Белухин глянул искоса усмешливым глазом.

— Опять выгадываете, товарищ капитан? Опять от­хватываете кусок послаще?

15

Высадив Белухина в аэропорту, Мороз отправился с докладом в городское Управление внутренних дел.

Заместитель начальника УВД подполковник Ширяев, взявший дело под свой контроль, принял капитана без промедления. Мороз положил перед ним папку с нача­тым делом и отсел в сторонку. Подполковник внима­тельно прочитал объяснение, взятое у директора универ­сама.

— Значит, вы не верите в причастность Чеботарева к этим деньгам?

— Нет! — твердо заявил Мороз. — Его боевое про­шлое, его безупречная работа долгие годы...

— Все это эмоции, капитан, — возразил Ширяев. — Мало ли было случаев, когда под судом оказывались и более заслуженные люди. И фронтовики, и партийные, и депутаты... «Грех сладок, а человек падок».

— С этой пословицей, товарищ подполковник, я стал­киваюсь чуть не каждый божий день.