Третья версия

— Иоланта уехала в Москву поступать в театраль­ный, в ГИТИС. А вот приняли ее или нет, это вы уз­наете у родителей...

Белухин отметил легкий нажим на последнее слово — учительница явно на что-то намекала.

— Одаренная была девочка?

— Как вам сказать, — сухо отвечала учительница. — Одаренность — понятие относительное. Читала стихи на школьных вечерах, участвовала в спектаклях. Ка­кого-то яркого артистического таланта я у нее не заме­чала. Но, скорей всего, поступила. Учитывая возмож­ности родителей.

Здесь уже чувствовался не прозрачный намек, а ло­бовой подсказ, и Белухин был вынужден задать вопрос, на который его так усердно наталкивали.

— А кто ее родители?

— Мать — инженер-конструктор, она вряд ли представляет для вас интерес. А вот отец... — Тут Ксения Григорьевна выразительно закатила глаза кверху.

— Ну-ну, — подстегнул курсант.

— Отец у нее — директор крупного универсама! Ну­жны еще какие-нибудь пояснения?

— Спасибо, — начал прощаться Белухин. — Осталь­ное мы выясним сами.

Ксения Григорьевна проводила его до лестницы, сказала напоследок, поджав губы:

— Иоланта одевалась сравнительно скромно. Но мне кажется, это была не более чем маскировка. Вы пони­маете, о чем я говорю?

— Я понимаю, о чем вы думаете, — улыбнулся Нико­лай. — До свиданья, вы нас снабдили весьма полно­ценной информацией.

— Это мой гражданский долг, — строго выпрямилась классная дама. Она не уловила иронии в словах Белухина. Впрочем, возможно ее там и не было...

Василий Трифонович Чеботарев выглядел столь недо­ступно занятым, что курсант поначалу слегка оробел. Директор универсама восседал за необъятным письменным столом, заваленным кипами деловых бумаг. Пле­чом он прижимал к уху трубку одного из трех телефо­нов, правой рукой подписывал документы, левой прини­мал новые бумаги. В то же время успевал краем глаза следить за телеэкраном, показывающим, что происхо­дит в торговом зале.

Магическое слово «ОБХСС» заставило Чеботарева прервать свои занятия и переключиться на нежданного посетителя. Властным кивком удалив подчиненных из кабинета, он придвинул к Белухину красочную пачку дорогих сигарет:

— Закуривайте!

— Спасибо, не курю, — неподкупно отодвинул сига­реты курсант.

— Тогда чашечку кофе. С бутербродом. А? — пред­ложил директор с масляно-угодливой (так, по крайней мере, показалось Белухину) улыбкой.

— С удовольствием, но я только что от стола, — соврал курсант. — Давайте лучше перейдем к делу.

— Давайте, — согласился директор. — Чем могу быть полезен отделу борьбы с хищениями?

«Тон спокойный, даже доброжелательный. А вот пальцы подрагивают. С чего бы?..» Исподволь пригля­дываясь к хозяину кабинета, курсант мысленно брал все на заметку. Отметил безукоризненно сшитый импортный костюм, массивное обручальное кольцо, золотые часы.

— Итак, слушаю вас с предельным вниманием, — повторил директор.

Белухин вынул фотокопию найденной в сумке тетрад­ной обложки.

— Это рука вашей дочери Иоланты? Чеботарев надел очки, всмотрелся.

— «...анта Че...» Что ж, возможно. Возможно, этот клочок бумаги был когда-то обложкой ее тетради.

— Не возможно, а совершенно точно, — поправил Белухин. — Экспертизой доказана идентичность почер­ков здесь и в ее контрольных работах.

— Так... И что из этого следует? — Чеботарев за­курил вторую сигарету, хотя первая была выкурена

. только наполовину. — Чем провинилась моя дочь перед вашим почтенным ведомством?

— Речь пойдет не о ней, а о вас, — жестко сказал Белухин. — Вы знаете, где мы нашли эту обложку?

— Могу догадаться. На свалке старого ненужного хлама.

— Пальцем в небо, гражданин Чеботарев! — Белухин сверлил директора пронизывающим взглядом. — Мы нашли ее на дне реки!

— Ну и что?

— А то! — Курсант впился немигающим взором в Чеботарева, готовясь нанести неотвратимый удар. — А то, что этот клочок бумаги, как вы изволили выра­зиться, найден в сумке, где лежало почти сто тысяч рублей!

Директор вынул платок, утер капельки пота, высту­пившие под крупным шишковатым носом.

— И вы полагаете, что это... что эти деньги принад­лежат мне?

— Я ничего не полагаю! — отчеканил Белухин. — Я только хочу, чтобы вы объяснили, как в сумке с день­гами оказалась обложка тетради вашей дочери.

— Понятия не имею, — растерялся Чеботарев. — Здесь какое-то недоразумение!

— Разберемся! — Николай встал и направился к вы­ходу. Потом вернулся. — Еще вопрос: в вашем мага­зине продаются соленые огурцы и квашеная капуста?

— В овощном отделе. Но в чем дело? При чем тут капуста?

— Да так, есть некоторые соображения, — с туман­ной многозначительностью изрек курсант. — Между прочим, на воровском жаргоне «капустой» кличут деньги... Гражданин Чеботарев, я скоро вернусь. Прошу до моего возвращения кабинет не покидать.

Белухин вышел, плотно прикрыв дверь за собой. Спустился в овощной отдел, походил среди бочек с ква­шеной капустой, у одной приподнял крышку, понюхал. Продавцы смотрели на Николая с паническим ужасом — уже весь магазин облетела весть, что грядет проверка ОБХСС.

Ворвавшись в кабинет Мороза, Белухин с порога тор­жествующе закричал:

— Все, елкин корень! Нашел! Сейчас все оформим, и я возвращаюсь к майору Лихареву.

Мороз оторвался от своей писанины.

— Постой, постой, не части. Кого ты нашел, стажер?

— Расхитителя и накопителя! Он это, товарищ ка­питан, чтоб мне с кедра свалиться! Вот такую ряху наел! Поперек себя шире! И квашеной капустой в уни­версаме тоже торгуют. А квашеная капуста — это что? Это и есть кислая среда. Звоните в прокуратуру, това­рищ капитан! Нужна санкция на арест!

— Фамилия директора?

— Чеботарев. Василий Трифонович Чеботарев. Вы следователю так и продиктуйте, чтоб не было ошибки в санкции.

Капитан схватился за голову.

— Никола, ты в своем уме?

— А что такое?

— Какой расхититель? Какие, к черту, санкции? Ты соображаешь, что говоришь?!.

— Соображаю! Чеботарев не может объяснить, как в сумку с деньгами попала обложка от тетради его до­чери. Это раз! Капуста и огурцы в магазине продаются. Это два! Брать надо Чеботарева, его это деньги. Ско­рей, товарищ капитан, а то слиняет!

Мороз помотал головой, словно стряхивая с себя дурное наваждение.

— Скажи, Никола, ты случайно милиционера к его кабинету не.приставил?

— Не-ет. А что — надо было?

— Эх ты, голова — два уха! Поднимайся, пойдем! Белухин подхватился со стула, надел фуражку.

— Думаете, может скрыться?

— Идем, Никола, идем.

— Товарищ капитан, а как же без санкции?

Мороз упорно не отвечал на беспорядочно-торопливые вопросы курсанта, только нервно приглаживал свой хохолок да изредка глухо чертыхался.

Уже сидя в машине, Белухин спросил:

— Давно этот деятель в торговой сети?

— Без малого лет двадцать.

— Во-во! Помните, что Петр Первый говорил: «Ин­тендант, прослуживший в армии два года, уже приго­ден к повешению». Суду все ясно, суд удаляется на со­вещание.

Всегда благодушный, улыбчивый, Мороз неожиданно вскипел:

— Что тебе ясно, стажер, что? А ты знаешь, что этот Чеботарев — ветеран Отечественной, что у него три ордена, семь медалей и пять ранений? Что он первый сиг­нализирует нам о жуликах и спекулянтах? Расстроил ты меня, Николай, ну тебя...

— Евгений Игоревич, — оторопело лепетал кур­сант, — но ведь бывает...

— Бывает, — проворчал Мороз, постепенно успо­каиваясь. — Бывает, и медведь летает — когда с кручи падает. Подозрение без оснований — оскорбительно. Запомни это, стажер.

Некоторое время ехали молча.

— А как же дочка? — робко спросил Белухин, боясь вызвать новый взрыв начальственного гнева. — Об­ложка-то с ее именем...

— Разберемся, — буркнул капитан неприветливо, останавливая машину перед зданием универсама.

Когда они вошли в кабинет директора, Чеботарев под­нялся из-за стола и, прихрамывая, пошел навстречу Мо­розу с протянутой для пожатия рукой. Белый халат распахнулся, и Белухин увидел на лацкане пиджака орденские планки в несколько рядов.