Страница 37 из 117
- Убегаю сегодня пораньше, - лицо Паулы нарисовалось перед Катиными глазами, когда та еще и не проснулась. – Позавтракаешь и отдыхай.
- А ты куда?
- О-о-о, у меня такое интересное дело сегодня... Называется «Непостоянство гениев». Ладно, тороплюсь... Расскажу вечером. О Вилли не беспокойся, Хелен уже здесь. Пока!
Катя приняла душ, привела себя в порядок и босиком прошла на кухню. Там она заварила кофе и села за огромный, из тяжелого дерева, обеденный стол. Завтрак еще не остыл: Паула приготовила омлет с овощами. Мысли путались. Еще позавчера она переживала по поводу того, что Стас улетает в Лондон, а вчера о нем даже и не вспомнила... Может, просто закружилась? Все сразу: и презентация, и – опера...
Возвращаясь в спальню, не удержалась, заглянула в детскую. Комната отличная: просторная, светлая, а главное – оборудована для любимого малыша. Здесь – и невысокая горка, с которой можно скатиться, и машина-бибика, на которой можно порулить, и целый шкаф мягких игрушек... Детский столик, за ним можно и кушать кашку, и рисовать фломастерами или карандашами. Огромный ковер – можно валяться, а можно сидеть, складывать конструктор, их здесь – тоже с десяток.
«И зачем же она ребенка решила взять себе? Ведь сама говорила, что предлагали оставить, – подумала вдруг Катя. – Какая ему разница, на каком ковре и за каким столом сидеть? Там, хотя бы, есть другие дети, пообщаться с ними можно». «Как это – пообщаться? – спросило второе «я». – Ты же сама себе противоречишь! Как он будет общаться, когда ему, как ты сказала, «все равно»?».
- Вилли! – Катя помахала ему рукой, и он посмотрел на нее и тряхнул головой. Из чуть приоткрытого рта вытекла слюнка, и Хелен тут же вытерла ее большой салфеткой, которая была у нее наготове.
«Да уж, а там не станут сидеть перед каждым с платком...» - подумала Катя.
Сегодня Хелен учила Вилли рисовать. Он сидел на детском стульчике за столиком и держал в правой руке толстенный фломастер. На листах ватмана, которые были разбросаны повсюду, красовались жирные разноцветные разводы-завитушки, очень даже похожие на творения сюрреалистов. Если внимательно присмотреться к ним, много чего можно увидеть. Если захотеть. Когда бы их нарисовал известный художник, кто-то бы и восхищался, подметив «тайный смысл», но если больной ребенок – этот смысл теряется за бессмыслицей.
На стене возле детского шкафа, напоминающего один из отделов «Детского мира», висели настенные часы в виде мохнатой головы медведя. Совсем не злой, он даже улыбался, рот у него, как и у Вилли, тоже был приоткрыт. И вдруг из этого рта выпрыгнула кукушка с радостным «ку-ку!»
«О боже, уже десять часов, - подумала Катя. – Меня же Буди ждет возле дома...»
Она подошла к окну и отдернула шторы из мягкого желтого шелка с золотистыми разводами. Возле подъезда стояло такси.
- Пока, Вилли, пока, Хелен... До вечера!
И Катя побежала в спальню, чтобы натянуть колготки, а затем – в прихожую, чтобы набросить легкую курточку и обуть свои любимые кожаные сапожки с помпончиками, похожими на колокольчики. Эх, если бы они еще и звенели... Не поймут даму, которой «за тридцать». «Тьфу ты, - вспомнила Катя «занозину», которую засадила ей Паула. – Тебе тоже не меньше! И как это я не сообразила тогда ответить!»
***
...Она стояла в зале Государственного музея Амстердама и смотрела на картину Рембрандта как на огромный фантастический мир, написанный на библейскую тему. Но этот мир предстал перед ней не в вычурно-идеализированном, а в реальном, реальном до боли, свете. Катя становилась свидетелем грандиозной сцены, этого удивительного по своей простоте и жестокости события: отречения апостола Петра от Иисуса Христоса. Казалось, еще немного, и она станет уже не свидетелем, а... участницей этого события.
На переднем плане – служанка, солдаты и отрекающийся Петр, на заднем – Христос со связанными руками. Служанка держит свечу, освещая лицо Петра, чтоб убедиться в том, что он – именно тот, кого она видела с Иисусом.
- Понравилась? – нависшую над героями картины тишину разрезал голос Буди.
- Да, пожалуй... Мне показалось, что «Отречение Петра» - самая сильная и самая выразительная работа этого художника[120].
- Да... И ведь удивительна судьба этой картины. Долгое время она находилась в Париже, потом переехала в Санкт-Петербург...
- Правда?
- Да-да, Екатерина Великая купила ее для своей коллекции... И уже в советское время, где-то в тридцатых годах, когда в Эрмитаже все распродавалось, картину приобрел музей Амстердама...
Буди отошел на пару шагов от полотна и посмотрел на него внимательно со стороны. Затем повернулся к Кате:
- Я ведь уже несколько раз был в Нидерландах и не перестаю удивляться, какие имена дала эта страна миру! Шестнадцатый век – Иероним Босх, семнадцатый – Рембрандт Ван Рейн, Йоханнес Вермер, Ян Стейн, девятнадцатый и двадцатый – Винсент Ван Гог и Пит Мондриан. А Мориус Корнелиус Эшер?
- Отлично знаю его работы, но ведь он больше – художник-график!
- Да я об именах вообще! Не только о художниках! А сколько всемирно известных писателей, композиторов...
Он с лукавой улыбкой поймал ее карий взгляд:
- А знаешь, кто основал этот музей? Брат Наполеона Первого, король Голландии Луи Бонапарт!
- Брат Наполеона? – удивилась она. – Как тесен этот мир!
Буди взглянул на наручные часы:
- О-о-о, надо поторапливаться, у нас сегодня – обширная программа. Бежим дальше...
***
За этот третий и последний день пребывания в Амстердаме Катя планировала посмотреть «все остальное». Поэтому к названию этой экскурсии очень подходило известное всем «галопом по Европам». В Доме-музея Рембрандта[121] в Еврейском квартале она прочувствовала ту самую обстановку, в которой творил художник. Понятно, что многое всегда потом улучшают и переделывают, но все же... Здесь действительно сохранились и кухня, и жилые комнаты, и мастерская художника. И даже – осталась такой же, как и прежде – опись имущества, составленная нотариусом для его продажи с аукциона.