Страница 13 из 18
Как и прежде, Дарвин много времени тратил на развлечения. Будучи страстным охотником, он вошел в кружок любителей спорта. Члены кружка немало выпивали, играли в карты – в общем, прожигали жизнь. Лишенный впоследствии из-за болезни возможности предаваться светским развлечениям, Дарвин писал: «Знаю, что я должен стыдиться дней и вечеров, растраченных подобным образом, но некоторые из моих друзей были такие милые люди, а настроение наше бывало таким веселым, что не могу не вспоминать об этих временах с чувством большого удовольствия».
Впрочем, в Кембридже Дарвин завел знакомства и совсем другого рода. Он подружился со многими молодыми людьми, всерьез увлеченными наукой, посещал художественную галерею, музыкальный кружок.
Не оставлял Чарлз и своего страстного увлечения коллекционированием насекомых. Вот какой случай описывает сам ученый: «Однажды, сдирая с дерева кусок старой коры, я увидел двух редких жуков и схватил каждой рукой по одному из них, но тут я увидел третьего, какого-то нового рода, которого я никак не в состоянии был упустить, и я сунул того жука, которого держал в правой руке, в рот. Увы! Он выпустил какую-то чрезвычайно едкую жидкость, которая так обожгла мне язык, что я вынужден был выплюнуть жука, и я потерял его, так же как и третьего».
Предметом особой гордости юного Дарвина стала его иллюстрация к книге энтомолога Стивенса «Изображения британских насекомых». Рисунок одного из жуков был подписан: «Пойман Ч. Дарвином, эсквайром». Но даже коллекционирование насекомых сам ученый позже оценивал не как научную работу, а именно как страсть.
В общем, студенческие годы Дарвина не давали никаких оснований предполагать, что из молодого шалопая вырастет создатель одной из фундаментальных теорий биологии. Однажды кто-то из товарищей, увидев, как Чарлз возится со своей коллекцией жуков, сказал, что ему суждено стать членом Королевского научного общества. Это замечание показалось нашему герою абсурдным.
Кембридж славился традицией публичных лекций. Немалая их часть была посвящена темам, которые могли бы заинтересовать Чарлза Дарвина. Но эдинбургский опыт настолько отвратил его от любой лекции, что он практически не посещал их. Единственным исключением были доклады профессора Генсло[2], которые он в аристотелевском стиле часто проводил на свежем воздухе. Слушатели отправлялись в путь «…пешком, в отдаленные места – в каретах и вниз по реке – на баркасе, – и во время этих экскурсий читал лекции о более редких растениях и животных, которых удавалось наблюдать. Экскурсии эти были восхитительны».
Раз в неделю профессор собирал в своем доме студентов, интересующихся естествознанием. Троюродный брат Чарлза Дарвин-Фокс, «способный и чрезвычайно приятный человек», участвовал в заседаниях этого импровизированного научного общества, и через него Дарвин получил приглашение присоединиться к кружку Генсло. Скоро Чарлз стал самым преданным слушателем Генсло, и у них установились дружеские отношения. Энциклопедически образованный и беззаветно преданный естественным наукам, профессор сыграл в жизни будущего ученого роль, которую трудно переоценить.
Практически каждый день профессор естествознания и молодой богослов совершали длительные прогулки, изучая природу окрестностей университетского городка. Вскоре Дарвин даже получил среди студентов кличку, – на русский язык ее можно перевести, как «тот, который гуляет с Генсло». Дарвин часто бывал в доме у профессора, который был настоящим кладезем знаний по ботанике, энтомологии, химии, минералогии и геологии. К тому же он в совершенстве владел методами дедукции и из известных ему научных сведений умел делать далеко идущие выводы. Все эти свойства в Генсло удивительным образом сочетались с ортодоксальной религиозностью. Вот как Дарвин описывал своего наставника: «Он был глубоко религиозен и до такой степени ортодоксален, что, как он однажды заявил мне, он был бы страшно расстроен, если бы в Тридцати девяти догматах было изменено хотя бы одно слово. Нравственные качества его были во всех отношениях изумительно высоки. Он был совершенно лишен даже какого бы то ни было оттенка тщеславия или другого мелкого чувства; никогда не видел я человека, который так мало думал бы о себе и своих личных интересах».
Тем не менее, несмотря на близость к одному из ведущих натуралистов своего времени, систематически заниматься естествознанием Дарвин начал только в последний год своего пребывания в Кембридже. В то время он начал штудировать книги Александра Гумбольдта и других известных ботаников. Это чтение пробудило в Дарвине «пылкое стремление внести хотя бы самый скромный вклад в благородное здание наук о природе».
Летние каникулы Чарлз продолжал посвящать экскурсиям и коллекционированию жуков, осень – охоте. Несмотря на неудовлетворенность получаемым образованием, период своего пребывания в Кембридже он называл самыми счастливыми годами своей жизни.
В начале 1831 года Дарвин сдал свой последний экзамен. Но поскольку он начал обучение позже срока, ему нужно было провести в Кембридже еще два семестра. Генсло порекомендовал молодому человеку заняться изучением геологии, и благодаря этому Чарлз сошелся с еще одним замечательным человеком – профессором Седжвиком.
Седжвик был одним из ведущих геологов своего времени. К сожалению, Дарвин игнорировал его лекции в Кембридже, но теперь по рекомендации Генсло стал сотрудничать с ним. Летом 1831 года, проводя летние каникулы в Шрусбери, Дарвин занялся изучением геологии окрестностей своего города. В начале августа Седжвик собирался совершить экспедицию в Северный Уэльс и взял с собой Чарлза. Исследователи собирали образцы пород и наносили на карту места их залегания. Пожалуй, первый раз в жизни Дарвин занимался систематической научной работой. Вообще, он многому научился во время поездки. Часть экспедиции Дарвин даже проделал самостоятельно, расставаясь с Седжвиком и двигаясь с ним параллельными курсами. Но даже такая живая наука не завладела интересами молодого исследователя целиком. Он писал: «…я вернулся в Шрусбери и Мэр, чтобы приступить к охоте, ибо в те времена я счел бы себя сумасшедшим, если бы пропустил первые дни охоты на куропаток ради геологии или какой-нибудь другой науки».
Вернувшись из Северного Уэльса, Дарвин обнаружил дома письмо от Генсло. В нем говорилось, что капитан Фиц-Рой готов уступить часть своей каюты какому-нибудь молодому человеку, который согласится без всякого вознаграждения выполнять обязанности натуралиста в экспедиции на корабле «Бигль». Легкомысленный Чарлз был готов тут же принять предложение, но это не согласовывалось с планами его отца. Впрочем, к счастью для науки, Роберт Дарвин не был деспотом. После долгих споров он сдался, поставив единственное условие: если Чарлз найдет хотя бы одного здравомыслящего человека, который одобрит путешествие, то Дарвин-старший даст свое благословение.
Видимо, отец надеялся, что такого человека не найдется. Бесперспективными считал поиски поручителя и сам Чарлз, поэтому с легким сердцем написал Генсло об отказе и отправился на охоту. Неожиданно в дело вмешался дядя Чарлза, который прислал за племянником и предложил ему помощь в переговорах с отцом. Дядя оказался достаточно солидным и респектабельным рекомендателем, чтобы Дарвин-старший решился отпустить сына в путешествие.
Уже на следующий день после семейного совета Чарлз отправился в Кембридж к Генсло, а оттуда в Лондон, чтобы встретиться с капитаном Фиц-Роем. Вице-адмирал Фиц-Рой – личность сама по себе крайне примечательная. Помимо обязанностей военно-морского офицера он занимался гидрографией, метеорологией и основал в Великобритании первую регулярную метеорологическую службу. Характер его соединял в себе необычайную порядочность, щедрость, смелость, энергичность и крайнюю вспыльчивость. Он очень хорошо отнесся к молодому натуралисту, но, тем не менее, несколько раз соседи по каюте серьезно ссорились. Причиной этих ссор была необычайная раздражительность Фиц-Роя. Дарвин приводит несколько эпизодов, характеризующих свои взаимоотношения с капитаном. Вот один из них: «…В самом начале путешествия, когда мы были в Байе в Бразилии, он стал защищать и расхваливать рабство, к которому я испытывал отвращение, и сообщил мне, что он только что побывал у одного крупного рабовладельца, который созвал (при нем) своих рабов и спросил их, счастливы ли они и хотят ли получить свободу, на что все они ответили: «Нет!» Тогда я спросил его, должно быть не без издевки, полагает ли он, что ответ рабов, данный в присутствии их хозяина, чего-нибудь стоит? Это страшно разозлило его, и он сказал мне, что раз я не доверяю его словам, мы не можем больше жить вместе. Я думал, что вынужден буду покинуть корабль, но как только известие о нашей ссоре распространилось, – а распространилось оно быстро, поскольку капитан послал за своим первым помощником, чтобы в его присутствии излить свой гнев, всячески ругая меня, – я, к величайшему своему удовлетворению, получил приглашение от всех офицеров обедать с ними в их кают-компании. Через несколько часов Фиц-Рой проявил обычное свое великодушие, послав ко мне офицера, который передал мне его извинения и просьбу по-прежнему обедать с ним».