Юконский ворон

? Барин ? зверь, на всю Тамбовскую и на здешнюю губернию прослышан. Жену мою снасильничал. Жена с позору утопилась, дите осталось, померло, ? тихо сказал мужик. ? Я в барина стрелял на охоте, да сгоряча забыл, что ружье бекасинником заряжено. А в него, черта, надо было девять картечей медвежьих всадить. ? Филатка длинно и злобно выбранился. ? Ну, убег я и стал от людей прозываться разбойником. Ловят, как зверя, и живу, как зверь.

? Чего же ты от меня хочешь?

? Яви, барин, божескую милость. Желаешь, на колени стану? Лесами на Муром проберусь, оттудова ? на Волгу, а она, матушка, укроет. Уйду в понизовье к староверам. Мне старец показывал все пути-дороги по тайной берестяной книге. А с голыми руками мне не идти. Вот и молю ? дай какое ни на есть ружьишко! Зарок тебе дам, землю съем на том, что в человека стрелять не буду. А леса, где мне идти, темны да страшны. От зверя оборонюсь, дичи на пропитание достану, жив останусь. А как только укроюсь, кистень заброшу и о разбойничьей жизни забуду… Зря на меня говорят, будто я лес поджигаю. Лес ? он для всех. Пущай его растет…

Загоскин глядел на Филатку, на его изможденное лицо, освещенное луной и от этого казавшееся голубым. Рассказ разбойника о том, как он потерял семью, напомнил чем-то судьбу индейца Кузьмы. Загоскин подумал о том, как схоже сложилась жизнь двух людей, живущих в разных половинах земного шара.

? Хорошо, Филат, ? сказал он после некоторого раздумья. ? Ты говоришь, егерем был? Много всяких ружей знаешь? ? Он взял в руки ружье, из которого был когда-то убит креол Савватий.

? Всю жизнь прожил бы, а такого ружья не добыл бы, ? с восторгом сказал разбойник и положил кистень на подоконник. ? Дозволь, барин, погляжу. Отменное ружье, аглицкое… ? Филатка погладил черной ладонью скользкий ствол. ? Заряжено?

? Да…

? Дай-ка примерюсь… ? Филатка бережно взял ружье в руки.

Полированная сталь замерцала при луне. В тишине щелкнул взведенный курок. Загоскин не отошел от окна.

? Отважный ты, однако, барин! ? Мужик, сильно прижав курок сверху большим пальцем, давил указательным на спуск. ? Разные люди есть, и разные случаи бывают, ? вдруг, я к примеру говорю, палец у меня с курка сорвался или на меня какое мечтанье нашло? ? Филатка оскалил крупные зубы. На голубом лице светились белки глаз, темных и неподвижных, волосы его, казалось, поднялись дыбом. Так продолжалось несколько мгновений. ? Для нас все бары одинаковы, ? сказал Филатка. ? У тебя, али у отца там, крепостные, поди, тоже есть. Мне, может, в твоей жизни разбираться и некогда. Я за твоей душой прийти мог. Но меня не бойся, ? промолвил он уже спокойно, наклоняя дуло ружья к земле. ? Вишь оно как ? не сорвался палец-то. Пулей заряжено?

? Да… Обожди, не уходи. Чем же, однако, ты в лесу кормишься?

? Ягоды да грибы… На тетерок, глухарей силки делал. Огонь кресалом выбивал. Кормился, да не дюже.

Загоскин вспомнил о том, как умирающие глухари клевали ему руки, как он пил их кровь, когда шел один по Аляске.

Он открыл ящик стола и достал из его глубины ? один за другим ? пять зарядов.

? Вот береженье жизни моей вышло! ? в восторге сказал мужик, вынул из-за пазухи кисет и побросал в него заряды. ? Слушай, барин. За Давыдовым болотом медведь громаднейший бродит ? уж который день. Матерый медведь, весь в репьях. Он, поди, там и зимовать метит. Ты его проведай хорошенько; будешь со своей бабой медвежатину есть, меня вспомнишь. Ну… а случаем, если поймают меня, ? конечно, не выдам. По крайности скажу, что в окно влез, да и украл… Поверят! Нешто видано где, чтобы господа разбойникам ружья давали? Ну, прощевай, барин… Вовек не забуду!

Филатка вдруг снял с шеи медный крест.

? Возьми, не побрезгуй, ? сказал он почти шепотом. Загоскин принял из его рук потемневшую бисерную цепочку.

Филатка поклонился Загоскину в пояс, вскинул ружье и ушел, раздвигая серебряные кусты.

Загоскин захлопнул окно и опустил задвижку.

? Сидишь, Лаврентий Алексеевич? ? раздался сонный голос Марфы. ? Поблазнило мне, никак, али во сне ? будто ты говорил с кем-то?

? Спи, это я сам с собой…

? Во сне видела, будто я в полушалке малиновом али в медынской шали цветастой… К роднику иду, а серый волк на меня из-за куста как прыгнет…

? Спи, спи… Не мешай мне ? я еще своих дел не закончил.

? Всегда ты, барин, вот так, ? пролепетала Марфа, вздохнула и заснула вновь.

Свечи уже оплыли. Вставлять в канделябры новые Загоскин не хотел. Он долго сидел при лунном свете и думал о Ке-ли-лын, Кузьме, перебирал в памяти события жизни на Аляске. Вспомнилось железное кольцо, которым он обручился с индианкой. Какой путь совершило кольцо! Теперь он отдал Филатке ружье. Пуля, вылетевшая из него, прервала жизнь креола. Потом ружье по-иному стало служить Ке-ли-лын, Кузьме и самому Загоскину. Сколько пальцев лежало на тугом, холодном спусковом крючке!

Утром он долго лежал с открытыми глазами и припоминал сны. Белые горностаи, льдины, громкие ручьи, нескончаемые снега, по которым он когда-то бродил, вершины заоблачных гор, нарты из мамонтовой кости ? вот что снилось ему в осенние ночи. И он со знакомым ему и раньше чувством безграничного умиления перед природой думал, что он ? счастливый человек. Все это он видел и наяву: судьба даровала ему жизнь странника. И особенно запомнился сон: в светлой тундре протянулась до самого горизонта четкая цепь следов горностая. Снежная пустыня была необъятна, но упорный зверек пробежал ее всю. Солнце поднялось к нему навстречу, встало над снегами, и следы горностая стали нежно-розовыми. Они были ровными, зверек не оступился нигде ? на своем пути к солнцу!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

В то утро Загоскин услышал заливистый звон колокольчиков. Лес как будто содрогался от звона, и в каждой ветви нарастал и долго держался напряженный звук.

? Становой, поди, скачет… Али в Сибирь кого везут, ? сказала Марфа. ? Ежели становой ? то за Филаткой, скорее всего, гонится.

Но это был не становой, не фельдъегерь, а почтовая тройка. Она внезапно вылетела из-за поворота. Кони медленно перебирали ногами, идя на натянутых вожжах, когда повозка спускалась в лощину. Медные бляхи шлей светились на солнце, лошади выгибали шеи, касимовские колокольцы звенели уже прерывисто. Почтальон в поярновой шляпе сидел на кожаных тюках, поставив между колен длинное ружье. Из-за его огромного тела был плохо виден еще кто-то, сидящий в повозке. Лошади вдруг остановились напротив лесного дома.

? Господин Загоскин кто здесь будет? ? громко спросил почтальон Марфу и, услышав ответ, сказал, обращаясь к невидимому седоку: ? Ну, вот и приехала. Счастливо оставаться. Подумать только, какую дорогу совершила… ? Почтальон покачал головой, посторонился, из-за его спины выглянуло широкое лицо пожилой женщины. Она медленно слезла с повозки и отошла к обочине дороги, разминая ноги.

? Таисья Ивановна! Вот когда я тебя дождался! ? крикнул Загоскин из окна. ? Сейчас, сейчас выйду… Марфа, встречай гостью!

Кони вздрогнули, взяли с места, и раздался такой звон, как будто кто-то рассыпал тысячи серебряных горошин.

? Ну вот и я, Лаврентий Алексеич, ? сказала Таисья Головлева, ставя дорожный некрашеный сундучок на белое крыльцо. Она перекрестилась, поклонилась дому, потом подошла, обняла Загоскина и затряслась в беззвучном плаче. ? Сквозь весь мир проехала, не счесть, сколько морей проплыла, уж и не чаяла с тобой свидеться. А видишь, оба живы, встречаемся, словно вчера только расстались. Дай-ка я огляну всю видимость: ведь мне здесь и помирать. ? Она выпрямилась и осмотрелась вокруг. ? Сосны, ручей!.. Тишина какая против Ново-Архангельска; там море шумит да вороны проклятые гомонят. Гляди, благодать какая! ? улыбнулась она сквозь слезы, ? Вроде как с Америкой и сходственно, а все не так ? сосны совсем другие, солнце не то. А как петухи в селах кричат, страсть! Известно, родная сторона, лучше ее нет… Уж, кажись, сколько земель видала, а краше этой не нашла…