Страница 43 из 49
? Сейчас нам трудно восстановить истину, ? сказал редактор, разглядывая горшочек с померанцем. (Зеленый кустик, с тех пор как здесь побывал в последний раз Загоскин, успел вытянуться на добрую четверть.) ? В рязанских дебрях вы окружены цветами, зверями, птицами… Я часто мечтаю о жизни в лесу или над рекой, где луга покрыты незабудками. Видели ли вы когда-нибудь отягощенный росою ландыш? В нем воплощена благоуханная прелесть жизни. Вот почему я так берегу своего питомца. Но в грозные годы вряд ли возможен идиллический образ жизни. Читали, что делается в Европе?
В это время раздался резкий звонок. Дверной колокольчик долго дрожал. Он дернулся еще раз, уже после того как наборщик отправился открывать двери подъезда.
? Что это? ? сказал редактор, медленно поднимаясь с места и застегивая на все пуговицы фланелевую куртку. ? Симфония, столь привычная для русского слуха! Верьте, ? быстро шепнул он Загоскину, ? все это отголоски событий в Европе. Эта музыка должна усыплять все то, что может пробудиться в России. Чудные звуки, как они знакомы мне!
Звон шпор приближался к дверям… На пороге появился офицер в голубом мундире и в каске с султаном. Он брезгливо оглядел комнату. Сзади него толпились жандармы.
? Потрудитесь занять места и не менять их, пока но последует дозволение! ? сказал каким-то утомленным голосом офицер и подошел к столу. ? Попрошу не дотрагиваться до бумаг и печатных приборов. По распоряжению начальника Третьего отделения имею целью прервать вашу деятельность и наложить запрет на дальнейшее печатание.
Он предъявил соответствующую бумагу, а затем полез в карман голубого мундира и извлек медную печать и сургуч. Один из жандармов услужливо подал свечной огарок и ровно нарезанные куски бечевки. Офицер старательно разложил все это на столе. Двуглавый орел тускло мерцал на кружке печати. Офицер молча придвинул к себе чернильницу и перо и стал что-то писать. По тому, как он медленно и ровно выводил заглавные буквы, видно было, что он любит свое дело.
? Но это насилие! ? громко сказал редактор.
Жандармский офицер прервал писание и поднял на него глаза. Загоскин увидел, что жандарм ? уже пожилой человек с дряблыми по-старчески щеками и рыжими усами; один ус короче другого.
? Все это слова и слова, господа сочинители, ? глухо сказал офицер, прикрыв глаза большими, очень выпуклыми веками. ? Я вас в Петропавловскую крепость везти не собираюсь. Просто налагаю запрет на вашу деятельность и беру для осмотра бумаги. Какое тут насилие? Сведущие, вполне образованные люди исследуют ваши бумаги, решат и, если в них ничего не содержится, отдадут вам обратно. А вы за это время отдохнете, с мыслями соберетесь. Несомненная польза для здоровья. ? Офицер осторожно придвинул к себе оттиски повести Загоскина и положил на них белую перчатку. ? Не бережете здоровья своего, ? с укоризной сказал офицер. ? Какой ущерб от всевозможных воспарений! Свинцовая пыль, краска, согбенное положение тела при писании, порча органов зрения, дыхательных путей. Ежели завести статистику о причине смертей сочинителей ? получится довольно грустная картина…
Редактор молчал. Замолчал и офицер. Жандармы за его спиной дышали, как лошади. Офицер провел левой рукой в перчатке по краю стола.
? Чистейший свинец! ? Жандарм показал почерневший палец. ? Сочинители сами укорачивают свою жизнь, а ропщут на корпус жандармов. Если бы мне дозволили, я устроил бы все к общему благу. К чему в империи существует так много различных изданий? Один перевод свинца, порча здоровья, неприятности… Следовало бы выпускать одни «Главные полицейские ведомости» с прибавлениями по части литературы и наук, в различных выпусках, для образованных сословий. Польза была бы неизмерима. И к сочинительству надлежало бы допускать только людей отличного здоровья, пригодных к прохождению воинской службы. Распишитесь под протоколом, вот здесь… Весьма благодарен…
Офицер ловко перетянул бечевкой листы набора с повестью Загоскина и зажег сургуч. Горячая лава упала на бумагу. Жандарм медленно размазал сургуч и опустил на него печать. Двуглавый орел распростер на бумаге острые крылья.
? Чем, однако, вызвано запрещение? ? спросил человек во фланелевой куртке, не глядя на офицера.
? Господин министр по докладу ценсурного комитета остался недоволен статьей о крепостном праве, ? объяснил офицер. ? Кроме того, в сочинении Лажечникова об индейцах…
? Загоскина, ? невольно поправил редактор.
? В сочинении об индейских племенах господин министр усмотрел призыв к неподчинению верховной власти.
Загоскин и редактор напряженно слушали, что скажет офицер дальше.
? Господин Лажечников…
? Загоскин, ? снова сказал человек во фланелевой куртке.
? Путаю я всегда этих сочинителей ? оба историей увлекаются. Так, у господина Загоскина описан случай свержения какой-то девицей начальника над дикарями. Нельзя. Пусть подобный случай даже и произошел. Но зачем его выделять? Вот если бы описать, как дикари молятся всевышнему за здравие царствующего дома…
Офицер мечтательно вздохнул.
? Заговорился я с вами, господа, ? сказал он и передал сургуч унтеру, прибавив:? Опечатай приборы.
Офицер поднялся со стула и потянулся за бумагами, лежащими в конце стола. Вслед за этим раздался глухой стук ? на пол упал горшок с померанцем. Офицер задел его эфесом сабли.
? Какая жалость!.. ? сказал он растерянно. ? Я ведь сам любитель… Citrus vulgaris…
Редактор стоял не шелохнувшись. Красные пятна горели на его щеках. Цветок лежал на полу, была отчетливо видна сеть тонких белых корней в черных комьях земли.
? Прискорбная случайность, ? промолвил сокрушенно жандарм, склоняясь над цветком и трогая черепки концом сабли. ? Помочь ничем нельзя-с. Стебель сломан… Хрупкое создание…
? Кончайте скорей свою церемонию! ? крикнул редактор, отворачиваясь к стене. На нем лица не было. Плечи тряслись под фланелевой курткой.
Когда все бумаги, станки, шкаф были опечатаны, жандармы ушли, унося с собой кипы бумаг.
? Вы знаете, ? сказал редактор Загоскину, зябко кутая горло в красный фуляр, ? российские жандармы владеют какою-то тайной… Безусловно, они знают основы животного магнетизма, месмеризма или чего-либо вроде этого. Подумайте только, добродушный по существу пожилой человек в каске с султаном внушил мне ужас, ? мне, прочитавшему тысячи книг, мне, знающему наизусть «Фауста»… И этот цветок, и рассуждения о торжестве полицейской печати! Это ужасно!.. ? Редактор хрустнул пальцами. ? Вряд ли мне дадут умереть спокойно, и как страшно ощутить ? пусть на мгновение ? раба в себе!..
Загоскин молчал. Знакомая черная завеса возникла перед его глазами. «Не везет, как не везет мне, ? подумал он. ? Правитель и Рахижан украли материалы, а теперь ? рухнула последняя надежда рассказать людям о том, что ты думал, что мучило тебя. Ворон ? судьба… Но все ли потеряно? Могу ли я еще бороться?» ? уже спокойно решал он про себя.
? Я очень многим обязан вам, ? сказал Загоскин редактору. ? Разрешите крепко пожать вам руку. Оставляя вас, льщу себя надеждой, что вы вспомните меня в трудную минуту… Я помогу вам, если это будет нужно. ? И он вышел из редакции поспешно и решительно, сутуля плечи и опустив голову, но весь полный решимости вести борьбу до конца.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Он вошел в подъезд министерства, поднялся по обитой коврами лестнице, проследовал по сияющей глади паркета и остановился у дубовых дверей приемной. Высокая особа была занята, приема у нее пришлось ждать более часа. Наконец глухая дверь распахнулась, и Загоскин увидел в глубине комнаты сухого, изможденного человека со звездой на груди. Он был так мал и сух, что звезда казалась больше, чем его лицо. Важная особа встретила Загоскина радушно, пригласила занять место напротив себя.
? В отставке? ? спросил сановник, показывая перстом на мундир Загоскина. Бриллианты сверкнули на груди особы.
? Разжалован, ? ответил тот, бледнея.