Страница 4 из 15
Я крутил и крутил карусель, фиксируя в памяти этот момент. Отчего-то сильно болел глаз. Я дотронулся до брови, и тут же вспомнил, что меня ударил вчера клюшкой Димка Маркин — один из двух детсадовских хулиганов. Другого, Мишку Харина, я тоже запомнил на всю жизнь. Вообще, имена из детства память странным образом сохранила. Словно хотела, чтобы со временем я вписал их в это повествование. Как будто для Димки Маркина и Мишки Харина это было чрезвычайно важно…
Следующий всполох воспоминания покажется читателю странным. Хотя всякий, если напряжет память, уверен, сможет вспомнить нечто подобное. Я гуляю с бабушкой во дворе нашего дома, и меня всюду сопровождает стая черных волков. И ворон. Волков я, будто бы, видел воочию. И они говорили со мной. Не знаю: подарок ли это причудливой детской фантазии, или волки были в самом деле, а потом я разучился их лицезреть? Но одно я знаю точно. В моих детских воспоминаниях они присутствуют. Волки везде ходили за мной. Оберегали от неприятностей. Скорее всего, детский разум порождает такие вот охранительные фантомы. Они помогают ребенку избавиться от страхов и ранних фобий. И ворон, мне кажется, я знаю, откуда прилетел в мои воспоминания. Бабушка в детстве рассказывала сказки, которые начинались всегда одинаково. «Жили-были в лесной избушке три богатыря: Алеша Попович, Добрыня Никитич и Илья Муромец. И вот сидят они как-то. И прилетает к ним ворон с заданием…» Для меня эти былинные персонажи навсегда остались жителями лесной избушки. И когда я лет в десять познакомился с былинами, то был, помнится, очень возмущен, что богатыри, оказывается, жили совсем не вместе. И не в лесу. И вообще, занимались черт знает чем — совсем не по заданию мудрого ворона.
Бабушка любила меня настолько, что почти отстранила маму от воспитания. Она сама мыла меня, сама рассказывала сказки, сама водила в детский сад… И самое раннее детство у меня связано с осязанием бабушки, с ее добрым, необыкновенно красивым и родным лицом в обрамлении белокурых волос.
Из родильного дома меня привезли в большую четырехкомнатную квартиру в центре Москвы, где жила большая семья: мой вскоре умерший героический прадед, прошедший две войны, прабабушка с не менее богатой биографией, бабушка — университетский профессор-энтомолог, дедушка — большой начальник, и мама, тогда еще студентка вуза. Хотя с отцом они к тому времени поженились, проживали мои родители пока отдельно. Впрочем, мама постоянно где-то отсутствовала, и видел я ее нечасто.
Те, кто рано заводит детей, обычно беспечны. Моему младшему брату через много лет напротив выпала на долю сверхопека. К тому времени мама многое прошла, переосмыслила, и ребенок для нее уже не был чем-то вроде неожиданно появившейся живой куклы — она чувствовала ответственность за нового человечка. Впрочем, сверхопека не всегда хороша: чаще всего она порождает бездельников, которые и в зрелом возрасте готовы сидеть на родительской шее, и не представляют себе другого способа существования.
В квартире был длинный-предлинный коридор, казавшийся бесконечным. Я носился по нему с волками, разговаривал с ними, играл. А потом гонял на четырехколесном велосипеде. Уже в одиночестве. Волки, к тому времени, постепенно растворились, не ушли совсем, а погрузились в какое-то иное измерение, чтобы оттуда наблюдать за мной — уже слишком взрослым, чтобы общаться с ними…
Однажды в Штатах, в период бурной депрессии, я допился до такого состояния, что увидел странных черных собак, круживших неподалеку. И швырнул в них пустой бутылкой из-под виски в бумажном пакете. И она вдруг пролетела сквозь них. «Фак!» — выкрикнул я, и порядком испугался. Утром я с трудом припомнил этот эпизод, сопоставил факты, и пришел к выводу, что это мои детские фантомы. Волки явились, должно быть, чтобы меня поддержать в тяжелый жизненный период. Впрочем, в мистику я не верю, так что сразу же отбросил эти домыслы. Поскольку стоит только поверить в подобные вещи, и быстро ум за разум заедет. А я слишком ценю свой ясный рациональный интеллект…
Утром я обычно бежал по коридору в комнату дедушки и бабушки — и запрыгивал к ним на кровать. Дедушка был строгим, очень мужественным, но при этом любил пошутить и посмеяться. Мне запомнилось, что он обожал розыгрыши. И веселые застолья с друзьями — их всегда было в избытке. Первые представления о том, каким должен быть мужчина, я получил не от отца, а от деда. Крепкая порода. Мускулистые руки. Поджарая сухая фигура. Впалые щеки на скуластом лице. Добрые веселые глаза. И седые усы. Дед всегда первый тост говорил за свою любимую супругу — бабушку он обожал сверх всякой меры. Почти каждый день дед приносил мне солдатиков. И демонстрировал один и тот же фокус. Ладонь разжимается. Вот она пустая. И вдруг, как по волшебству, в ней появляется солдатик. Детские воспоминания ненадежны — понятия не имею, как дед проделывал этот фокус, ведь фокусником он не был. Но в моей памяти все сохранилось именно таким образом — запечатленным в ней навсегда волшебством.
Дом, где я жил после рождения, был огромным, и заключал в себя широченный двор, где можно было гулять. Крошечным, я выходил с бабушкой. Когда стал постарше, один. Из окна детям кричали: «Степа, домой! Марина, домой! Миша, домой!» И дети откликались неизменно: «Мам, еще полчасика!» «Никакого полчасика, домой я сказала!» Времяпровождение во дворе оказывалось настолько увлекательным, что возвращаться никогда не хотелось. Дети удивительно изобретательны, когда речь идет об играх.
Хотя, к сожалению, мне случалось наблюдать и абсолютно тупых детей, чья сфера интересов очень узка. Их фантазия бедна, и они сидят целыми днями по выходным, вперившись в телевизор или в монитор. И когда их спросишь, о чем они думают при этом, они часто не способны сформулировать ответ. При этом, увы, совсем не обязательно тупые дети рождаются у тупых взрослых. Иногда в самых интеллектуальных семьях заводится такой вот тупой ребенок. И родителям приходится делать все, чтобы расшевелить его и заставить хоть как-то расширять свой кругозор, искать пищу для дальнейшего развития. Иногда получается. Иногда — все кончается печально. Дети без интересов в конце концов находят свой интерес в алкоголе или наркотиках.
Игры во дворе далеко не всегда кончались безобидно. Помню мальчика Леву. Его так ударило качелями по голове, что Леву увезли на скорой. И больше я его никогда не видел. Говорили, он получил очень серьезную травму, и больше не может ходить. С тех пор к качелям я относился с опасением. Но другие постройки меня не пугали. Однажды во дворе установили большую деревянную горку. Съехать с горки на попе в тоненьких летних шортиках было серьезной ошибкой. Долго потом бабушка доставала у меня из попы занозы швейной иглой и мазала попу зеленкой.
Полагаю, моим главным качеством в раннем детстве была удивительная сердобольность. Я обладал слишком нежной душой и столкновение с жестокостью мира меня неизменно жалило. Помню, как мучительно жалел Леву, пострадавшего от качелей. Летом на речке я увидел, как злые мальчишки надувают через соломинку лягушек. На меня произвело это такое удручающее впечатление, что я несколько дней сидел дома, не желая никуда выходить. В другой раз я нашел возле крыльца на дачном участке выпавшего из гнезда птенца дрозда. Я принес его в дом и стал кормить хлебом. Думая, что спасу его — и он улетит. Но в тот же день вечером он умер. Я прорыдал несколько часов. А потом похоронил его возле сарая. Плакал я вообще очень и очень часто. Слишком часто для мальчика. Мне достаточно было встретить на улице кошку без хвоста, и глаза тут же наполнялись слезами. «Как же она живет без хвоста?! — думал я. — Это же ужасно!» Так же тяжело на меня повлияла сказка про серого козлика, от которого остались рожки да ножки. «Бедный козлик!» — убивался я целый час, растирая по лицу слезы. Это качество — чрезмерную жалостливость я, в конце концов, в себе возненавидел. Потому что страдания мои были нешуточны и терзали меня. Тем не менее, оно никуда не делось — и живет во мне по сей день. И хотя я человек жесткий и порой бескомпромиссный, меня приводят в совершеннейшее расстройство чувств то фильм, где творится нечто несправедливое, то книга.