Сполохи детства

Мне было лет шесть, когда я забрел в чужой район — там был парк с аттракционами и кинотеатр. Меня отловили какие-то шпанистые ребята, и навешали тумаков, когда я отказался отдать им мелочь. С разбитыми губами и носом я шел домой и отчаянно переживал обиду. «За что? — думал я. — Я же ничего им не сделал». Потом мне объяснили приятели во дворе, что я из другого района, а значит — для них я чужак.

Банда также тщательно отслеживала, чтобы в наш район не забредали чужие, даже малолетки. Окружив незнакомого паренька, его допрашивали с пристрастием — где живет, и что здесь делает. И не дай бог ему было сознаться, что он пересек железную дорогу по каким-то своим делам!..

Родители одного мальчишки никак не хотели понять, почему он всеми силами упирается, и не хочет посещать музыкальную школу, расположенную неподалеку от моего дома. А он, скрывая обиду — потому что знал, что «стукачу» еще хуже будет, каждый день бывал бит — просто за то, что он из другого района. В конце концов, ребята из Банды перестарались — его родители не могли не заметить огромный синяк под глазом. На следующий день со скрипачом в музыкальную школу отправился дядя. Он хотел поначалу только поговорить с Рыжим и его корешками. Но те послали дядю куда подальше, и принялись над ним глумиться, после чего он кинулся на них с кулаками.

Через некоторое время на дядю завели уголовное дело, за избиение подростков. Причем, родители уродов сильно возмущались. Мальчишку окончательно затравили. У него все время отбирали деньги, а потом отняли и скрипочку…

Я шел из школы с Володей Камышиным, а ребята из Банды возле брусьев и турника развлекались, пиликая на инструменте. Бедняга стоял неподалеку и кричал: «Отдайте, ну, отдайте, пожалуйста!»

— А ты отними, — Рыжий смеялся. Остальные ему вторили.

— Вот сволочи, — сказал Камышин. — Надо ему помочь.

— Лучше не связываться, — возразил я. — Ты и ему ничем не поможешь, и сам получишь.

Но Камышин развернулся и зашагал к школе. Вскоре он вернулся с преподавателем. Тот действовал решительно.

— А ну, — сказал он Рыжему, — подойди сюда. Это твоя скрипка?

— Моя, — ответил тот нагло.

— Это моя, моя, — закричал паренек.

Вскоре скрипку ему вернули. И он поспешно убежал, уложив ее в футляр.

— А с тобой мы еще поговорим, — Рыжий погрозил Камышину кулаком. Володька ничего не ответил. Только губы сжал в тонкую линию — все же волновался, знал, что с рук ему это не сойдет.

— Ну вот, — сказал я расстроено, — опять ты нарвался.

На самом деле, я ощущал досаду на себя — оттого, что струсил…

Со скрипачом мы потом, когда Камышина уже не стало, случайно встретились в кассах кинотеатра в его районе — и разговорились. Оказалось, он отлично помнит тот день. После случая со скрипкой родители наконец решили перевести его в другую музыкальную школу, подальше от хулиганов. Когда я рассказывал ему, что произошло с Володькой, он от ужаса стал бледным, как крашеная известью стена.

— Как ты там живешь? — проговорил он.

— А у вас что тут, лучше что ли? — возразил я.

Он вздохнул. И поведал, что дяде дали условный срок. Хотя могли и посадить.

— Твой дядя — молодец, — сказал я. — Хоть кто-то нашелся, чтобы им врезать…

Мы делали рогатки сначала из дерева и жгута, а потом из проволоки и тонкой вьетнамской резинки. Мой новый папа — замечательный мягкий и образованный человек — боролся с моим пристрастием к стрелковому оружию весьма своеобразно. Он не проводил со мной воспитательные беседы, не старался меня в чем-то убедить, рогатки просто исчезали из моей комнаты.

— Черт возьми! — кричал я, перерывая вещи. — Она же здесь лежала! Куда она могла деться?!

— Понятия не имею, — отвечал папа, поправляя очки. — Ты уверен, что сюда ее положил?..

Через многие годы, он сознался, что выкидывал рогатки. Тогда же я был убежден, что в их исчезновении сокрыта какая-то тайна, и меня преследует злой рок.

Из проволочных рогаток стреляли «пульками» — их делали тоже из гнутой проволоки.

В доме возле школы жил одноглазый мальчик лет десяти. Излюбленным развлечением членов Банды было поджидать его под балконом. Они очень надеялись выбить ему «пулькой» оставшийся глаз. Но расстояние было слишком велико — так что их надежды так и не оправдались. А потом паренек, кажется, куда-то переехал.

Мы устраивали настоящую рогаточную войну в заброшенном детском саду. Я обожал эти полувоенные игрища. «Пульки» летали со свистом, и разили врага, как настоящие пули. От их попадания даже оставались следы — синяки и ссадины. Они не сильно меня волновали. До тех пор, пока однажды «пулька» не влетела и мне прямо в левый глаз. Пару дней я совсем ничего не видел. Радужка стала красной. На лице появился громадный черный синяк. Травматолог, осмотрев глаз, сказал, что ничего страшного — зрение восстановится. И посоветовал родителям тщательнее следить за ребенком.

С присущей ему серьезностью, несмотря на очень молодой возраст, папа взялся за дело. Он решил, что недавно усыновленного отпрыска надо отдать в спортивную секцию — чтобы не болтался без дела.

— Но мне же всего шесть лет! — возмутился я. — Я гулять хочу.

— Это хорошо, что шесть лет, это отличный возраст для того, чтобы начать спортивную карьеру, — сказал папа.

Его выбор пал на секцию дзюдо. Прежде всего, потому, что она находилась недалеко от дома. И еще потому, что тренером там был его институтский друг.

Я оказался в секции самым маленьким. Каждый день перед началом занятий тренер проверял у воспитанников дневники.

— Два, Петров, — говорил он печально и кивал на дверь, — вперед, исправлять двойку, завтра придешь.

— Ну, Иван Харитоныч…

— Давай без «ну», ты знаешь правила.

Почему-то дзюдо занимались одни только двоечники. Мне юные спортсмены отчаянно завидовали, потому что в школу я пока не ходил, и дневника у меня не было.

Я так увлекся спортом, что даже дома отрабатывал приемы и падения. Забирался на диван и грохотом рушился на пол. Умение падать без травм — было одним из основных навыков дзюдоиста.

В соседней квартире жил мальчик Паша. Он уже посещал третий класс. Но иногда Паша приходил ко мне в гости — чтобы поиграть в шахматы. Я демонстрировал Паше, как ловко умею падать. И он восхищенно признавал, что — да, у меня отлично получается, и что он, пожалуй, разбил бы себе все локти и колени, если бы так навернулся.

Навык, надо сказать, очень пригодился. Поскольку я был самым маленьким, на тренировках меня швыряли и так и эдак. Об маты я бился с таким стуком, что тренер Иван Харитонович стал опасаться за мою жизнь. Все-таки он взял на себя ответственность за меня перед моим новым папой.

— У тебя отлично получается, — сказал он, погладив меня по голове, — но тебе лучше бы придти через годик. А еще лучше, — он помолчал, — через два. Пусть отец мне позвонит… — Рано, рано ему еще заниматься, — говорил Иван Харитонович потом, когда они встретились. — А вот будет ему лет восемь — тогда в самый раз.

В общем, дзюдоиста из меня так и не получилось. В восемь лет у меня уже были совсем другие интересы. Умело падать я больше не хотел.

А спортивные секции вошли в мою жизнь на долгие годы. Я занимался спортом до самого поступления в вуз — пока все мое время не стала отнимать учеба и бизнес. Три раза в неделю, иногда — четыре, я три года подряд посещал секцию бокса. Занятия проходили в юношеском Дворце спорта, куда я ездил на электричке.

Обычно тренировки заканчивались поздно, и возвращаться к платформе приходилось в темноте, шагая вдоль гаражей мимо фонарей с разбитыми лицами. Там, в этом мрачном крысином углу, вечно ошивались темные личности — распивали портвейн, тусовались без дела… Однажды меня попытались ограбить. Наезд выглядел стандартно: «Ты с какого района? А чего тут делаешь?!» И тут же один из хулиганов бесцеремонно полез ко мне в карман. Они всегда так действуют. Привыкли к безнаказанности. И не ожидают от жертвы сопротивления. Особенно, если жертва одна, и намного младше. Наглец получил правый апперкот. А я отпрыгнул назад и встал в стойку.