Рок меж строк

Спустя полчаса, когда, наконец-то, к нам присоединился Александер, его супруга переключилась с нас на него, а я заметил приближающегося к нам Призрака Оперы.

- Господин Ривз, я полагаю? – поинтересовался он.

- Господин Эрик? – полушутя поинтересовался в ответ я, и, к моему удивлению, он кивнул.

- Вы уникальны. При ваших далеко не идеальных вокальных данных – вы ухитряетесь получить полную власть над умами и душами своими песнями. Я хотел бы вас заполучить к себе…

- О, нет… Боюсь, что опера не мой конек, – решил подыграть я – и к тому же, трудно иметь дело с тем, кто все время в маске.

Он помолчал, после чего приподнял край маски, и меня продрало по полной программе. Вблизи его лицо выглядело еще более кошмарным, чем когда он был на сцене.

- Извините, так это не грим? – тихо спросил я.

- Нет. Я не должен этого никому говорить, но по просьбе режиссера, раз уж вы заинтересовались мной – скажу. Это лицо  - мое настоящее.

- Боже… Что случилось?

- Несчастный случай с кислотой. Хорошо еще, что глаза целы остались. Как вы понимаете, кроме этой роли мне больше было некуда податься, и я решил стать идеальным Призраком Оперы. Кстати, Эрик – мое настоящее имя.

- Мне очень жаль.

- Ничего… Я привык.

- А вы…  Знаете, в какой-то момент, на сцене, мне показалось, что вы свернете шею Раулю.

- Такое желание у меня периодически возникает.

- Периодически?

- Да. Каждый раз на репетиции и вот сегодня, на премьере. Впрочем, меня удерживает Кристин.

- Прямо как настоящего Призрака.

- Господин Ривз, вы не понимаете… Мы – это и есть они. Мы действительно так относимся друг к другу, и все те чувства, которые мы показываем на сцене – они неподдельны.

- Но… как?

- Господин режиссер в этот раз решил набрать актеров по системе Гротовского. Слышали о такой?

- Нет.

- Согласно этой системе – каждый актер должен быть только таким, какой он есть в обычной жизни. Кристин – красива, сострадательна, с потрясающим вокалом, а я… Я урод, вынужденный прятать свое лицо. Мы не играем на сцене. Мы живем именно так. В своей жизни до постановки каждый из нас испытал все то, что мы демонстрируем всем.

- Mes amis, вы решили вызнать все тайны моей постановки? – раздался веселый голос Александера – Неужели у меня вскоре появятся конкуренты?

- Извините, господин Ривз. Я должен идти. Но знайте, мои слова были правдивы. Я действительно хотел бы заполучить вас к себе.

Когда он отошел от нас, я наклонился к Энни.

- Милая, напомни мне, чтобы мы не ходили на представление, если вдруг Александеру приспичит поставить «Собор парижской богоматери». Боюсь, что зрелища глухого и горбатого Квазимодо я не выдержу.

Она покачала головой.

- Очень озлобленный, одинокий человек. Я не думала, что он решит так издеваться над этими людьми.

- Что ты имеешь в виду?

- Он же заставляет этих людей вновь переживать все, что было в их жизни… Это жестоко. Знаешь, пожалуй, с меня на сегодня хватит. Я не привыкла быть среди такого количества людей. Давай вернемся в отель?

- Сейчас, я только попрощаюсь.

- Хорошо.

Вскоре мы покинули банкет, и я думал о том, что в очередной раз «пролетел» с попыткой набраться вдохновения.

Я не ожидал, что все будет так.

Я не ожидал узнать такие мрачные подробности.

Я не думал о том, что мне придется сомневаться в своем рассудке не в меньшей степени, чем в рассудке Александера, который в своей погоне за искусством дошел до социопатии.

На следующий день меня ждала работа, в которую я предпочел окунуться с головой, чтобы продолжать не думать обо всем этом.

Глава 4

- Уолт, да что с тобой происходит? – поинтересовался Билл, когда мы сидели в студии звукозаписи.

- Я не могу сосредоточиться на песне. Не могу спеть ее как надо.

- Мы уже раз тридцать ее записали, и все нормально, но тебя не устраивает ни один из вариантов.

- Я чувствую, что ее надо петь по-другому.

- Так спой же…

- Не могу. Не получается.

Это было правдой. Вот уже неделю у меня не получалось петь так, как это было необходимо. Песни записывались, но в них не было того огня, который бы трогал душевные струны.

- Знаешь, что… Нам нужно записать альбом до твоих концертов, и времени у нас, черт побери, в обрез. Давай ты сходишь и проветришься, а когда вернешься – либо споешь так, как тебе понравится, либо пойдет один из тех вариантов, которые мы уже записали. И не вздумай тащиться в отель.

- Это почему?

- Потому, что стоит тебе туда придти, и ты становишься раздражительным.

- Дело не в отеле, - пробурчал я – дело в этой стране.  Я тут везде раздражительным становлюсь.

- Иди, развейся, - подтолкнул меня Билл – а перед Энни я тебя прикрою.

Я вздохнул, набросил куртку, и вышел на улицу.

На город медленно наползал вечер. Поток машин еще не начал слабеть, а люди торопились по своим делам.

Наверное, дело было даже не в стране. Дело было во мне. На той пустоши, в которую превратилась моя душа за последние шесть лет, не было плодородной почвы, чтобы могло прорасти что-то действительно талантливое.

Я шагнул к дороге, и мигом рядом со мной остановилось такси.

- Куда? – поинтересовался водитель, как только я устроился на сидении.

- Прямо.

- Прямо? Ладно, приятель, деньги твои.

Бездумная, бесцельная поездка может и стала бы тем, что нужно, если бы водитель не включил музыку. Мой самый первый альбом.

- Вы не могли бы выключить?

- Могу… Но зря вы так. У парня талант.

- Нет у него больше никакого таланта.

Все, что со мной происходило в последнее время, старательно тыкало меня носом в то, что мой талант перегорел.

Решив выйти, я захлопал себя по карманам в поисках наличных, и, вытащив кошелек, увидел лежащую в нем визитку.

Джеймс Ленстром.

Чем черт не шутит, подумал я, и ткнул визиткой в окошко водителя.

- Можете меня туда отвезти?

- Конечно.

Таксист оказался настоящим ассом, который знал город как свои пять пальцев. Спустя полчаса кружения по таким улочкам, которые вызывали сомнения в том, что они нанесены на карту города, он выехал на трассу, и мы довольно быстро долетели до небольшого особняка, стоявшего на самом краю городской черты.

Расплатившись с ним, я вышел и подошел к воротам.

Уличная камера мигом отреагировала на мое появление и поползла в мою сторону, а из динамика справа раздалось:

- Представьтесь, пожалуйста.

- Уолтер Ривз. К господину Ленстрому.

- Входите.

Идеально ухоженный сад, как будто сошедший с картинки. Особняк, сошедший с обложки журнала. Безукоризненно ровная дорожка.

Кусочек порядка, в полном хаоса мире.

Я прошел к входу, и был встречен самим Ленстромом.

- Добрый вечер, господин Ривз.

- Уолтер. Можно даже Уолт.

- Тогда, будьте добры, зовите меня Джеймсом. Вижу, что вы все-таки надумали.

- Да.

- Ну что же… Не скажу, что я удивлен. В конце концов, человеку, чтобы творить, нужны впечатления. Чем больше сумма впечатлений, чем обширнее база вашей фантазии, тем лучше у вас все будет получаться. Постараемся разжечь в вас жажду творчества. Идите за мной.

Мы вошли в дом. Первый этаж был просто образцом того, о чем мечтают американцы – идеально чистый, широкие коридоры, по стенам развешены картины и стоят доспехи с алебардами.

Видя мою кислую мину, Ленстром рассмеялся.

- Эта часть дома – для обычных визитеров. Если честно, то я сам ее терпеть не могу. Так и хочется что-нибудь уронить или плюнуть. Нам сюда.

Он направился к двери, за которой скрывался лифт. Спустившись под землю, мы вышли в огромную залу, в которой при нашем появлении стал загораться свет.

Я присвистнул. Судя по тому, что я видел, зала была больше чем две трети мили в длину, и примерно треть мили в ширину.

- Впечатляет? – поинтересовался он.