Разум Вселенной

— Ну что же, — прокомментировал Андрей, — предложение не слишком оригинальное, но, во всяком случае, достойное обсуждения.

— А что, если сегодня посидеть дома? — нерешительно сказал Юрий.

— Что же дома делать? — удивилась Тоня.

— Ну, почитать, пораньше лечь спать... Где у тебя книга Панфилова, Слава?

— Ишь ты какой! — сказал Ярослав. — Эту книгу я изучаю сам.

— Но я впервые увидел ее у тебя в руках только сегодня на пляже.

— Мало ли что! Индивидуальная манера чтения.

— Ну, будет вам, — успокоительно сказала Майя. — А может быть, нам сегодня действительно почитать вместе эту книгу?

— Замечательно! — Тоня даже подскочила в кресле. — Что вы с ума сходите? Успеем начитаться в Москве.

— Дельное суждение, — сказал Андрей. — Что касается меня, то я его полностью разделяю.

— Что же будем делать? — спросила Майя.

— Не нужно торопиться с решением, — лениво ответил Андрей. — Мне, например, очень нравится это кресло. Посмотрим закат, зеленый луч. А потом будет видно.

— Ну, давайте загадаем, — решительно сказала Тоня. — Если будет зеленый луч, идем танцевать, если не будет...

— Если не будет, идем в кино, — закончил Ярослав.

Красный диск солнца уже наполовину скрылся за светло-зеленым краем моря на горизонте. Приближался момент, когда последний луч заходящего солнца должен был, пройдя через толщу морской воды, окраситься в зеленый цвет. Увлекался этими наблюдениями Ярослав. Он прочитал о зеленом луче у Жюля Верна и мечтал хоть раз увидеть его во всей красоте. Однако каждый раз, когда им доводилось смотреть на заходящее солнце, то, что делалось с последним его лучом, вызывало неизменные споры. Красный цвет солнца, исчезая за горизонтом, неизбежно возбуждал в сетчатке глаза ощущение дополнительного, зеленого цвета, который можно было принять за зеленый луч. Вот почему требовалось не глядеть на солнце до самого последнего момента, чтобы не раздражать глаза красным цветом.

— Внимание! — сказал Ярослав.

Солнце погружалось в море с неожиданной быстротой, словно монета, опускаемая в щель автомата. Вот остался только край ободка. Юрий смотрел на него прищурившись. Еще мгновение. Он открыл глаза. Красная искра померкла. И сейчас же светло-зеленый свет, ровный и ясный, как светофор, загорелся в синеве горизонта и погас.

— Явление, как всегда, сомнительное, — сказал Андрей.

— Никаких сомнений, — возразила Тоня. — Самый натуральный зеленый луч. Идем танцевать.

— А у меня еще до сих пор зеленая искра, — сказала, жмурясь, Майя. — Даже при закрытых глазах.

— Ну, на этот раз, пожалуй, в самом деле зрительный эффект, — заметил Ярослав. — Придется идти в кино.

— Или никуда не идти, — сказал Андрей.

— А может быть, действительно посидеть здесь? — нерешительно произнес Юрий.

— Ну, что вы мямлите? — возмутилась Тоня. — Скажите прямо, что вы ждете ее!

— Не совсем понимаю, что имеется в виду, — небрежно отозвался Андрей.

— Так я и поверила. То-то вы все трое как один пожаловали в нашу комнату ровно в шесть часов. И в свежих рубашках!

— Ну и что же в этом плохого? — мягко сказала Майя. — Чудесная девушка. Будет просто досадно, если она придет, а нас не будет.

— Ничего не нахожу в ней чудесного, — сердито возразила Тоня. — И будем только напрасно ждать. Конечно, она не придет.

Но она пришла.

Юрий услышал стук в дверь и понял по тревожно радостному биению своего сердца, что это была она. Стук был отчетливый, неторопливый. Ярослав бросился к дверям.

— Войдите! — крикнула Майя с балкона. Дверь открылась — и белое платье Зои показалось из полумрака коридора.

— Можно? — сказала Зоя, и лицо ее осветилось улыбкой. — Это опять я. Добрый вечер.

Она обвела всех внимательным взглядом.

— Добрый вечер, — ответила Майя. — Проходите, пожалуйста. Садитесь вот сюда. — Она показала на кресло, с которого поднялся Андрей. Зоя прошла на балкон. Облокотилась на перила, любуясь открывающейся с восьмого этажа картиной. Огромная дуга новой сочинской набережной широкой зеленой полосой протянулась вдоль пляжа и моря. Наступало то короткое послезакатное время, когда незримая дымка сумрака преобразует людей и вещи, придавая им значительный и полный каким-то новым содержанием таинственный вид. Снизу чуть-чуть доносились приглушенные расстоянием голоса и смех гуляющих.

В темнеющем небе над синей полосой горизонта, за которой скрылось солнце, нежно сиял таинственный свет, словно гигантский конус, опрокинутый в море.

— Это зодиакальный свет, — объяснил Юрий.

— А что это такое?

— Это поток света, отраженного космической пылью, которая находится между Солнцем и Землей.

— Как интересно!

— Чрезвычайно редкое явление для вечернего времени в эту пору года, — добавил Юрий, счастливый неожиданной удачей — чем-то заинтересовать Зою. Она взглянула на него, и ему почудилось, что ее глаза, совсем потемневшие в вечернем сумраке, сказали: «Мне приятно, что ты доволен тем, что говоришь со мной».

— Межзвездная пыль, — сказал авторитетным тоном Ярослав. — Мельчайшие частицы космической материи. И между прочим, по современным данным, не только неживой, но и живой белковой материи.

— Как живой? — удивилась Зоя.

— Ну, не живой в буквальном смысле слова, но, во всяком случае, жизнеспособной при переносе в благоприятные условия. Словом, как полагают, в виде фаговых или вирусных телец, находящихся в состоянии глубокого охлаждения. Наш профессор Панфилов называет их космозоидами.

— А профессор Брандт, — заговорила она опять после минуты молчания, — тоже так думает?

— Как так? — переспросил Андрей.

— Что в космическом пространстве в какой-то форме имеется живая материя?..

— Ну, нет, — с усмешкой ответил Андрей, — в этом вопросе Всеволод Александрович занимает диаметрально противоположную позицию. Космическое пространство и жизнь, по его мнению, абсолютно несовместимы. Космические лучи разрушают органическую материю целиком. Она возникает и развивается только в условиях защиты газовой оболочкой, задерживающей космические лучи, вроде атмосферы Земли. Отсюда вся его концепция о космических болезнях. Жизнь бессильна перед космическими силами. Только разрушение, болезни, смерть — вот что такое космическое пространство для живой материи, Зоя покачала головой.

— Я в это не верю. Сильнее жизни не может быть никаких сил.

Андрей засмеялся.

— Значит, вам нужно было идти не к нам, а на кафедру морфобиохимии, к профессору Панфилову. Он тоже считает, что жизнь имеет средства, чтобы противостоять космическим силам.

— И вы все согласны с профессором Брандтом? — недоверчиво спросила Зоя.

— Согласны или не согласны, а такова наша наука, — уклончиво ответил Андрей.

— Значит, если там, — Зоя показала рукой на золотистый конус, тлеющий над горизонтом, — есть органическая материя, то только в состоянии распада?

— Очевидно, так...

— А защита против космического поражения и лечение космических болезней, выходит, невозможны?

— Нет, почему же, — уже с явной неохотой ответил Андрей. — Для защиты от космического излучения имеется много средств...

— Свинец, бетон, газовые оболочки планет? — с легкой насмешкой спросила Зоя.

— Почему же свинец? — с неудовольствием, пробормотал Андрей. — Имеется немало защитных веществ, которые можно вводить в организм, чтобы предохранить от космической травмы... Эти вещества в какой-то мере сдерживают разрушающее действие космической радиации...

— А если защитить не удалось?

— Надо стараться, чтобы такая ситуация не возникала, — сказал он сухо.

— И в этом заключается космическая биология? -настойчиво продолжала Зоя.

— Не в этом только... — замялся Андрей. — Но в общем... Главная идея, конечно...

— Брось ты вилять, Андрей, — сердито перебила его Тоня, — главная идея Всеволода Александровича и заключается в том, что от космической травмы лекарства нет и не может быть... Навсегда и на веки вечные... И ты это прекрасно знаешь...