Страница 149 из 203
Она всё же скосила напряжённый взгляд за соседний ряд.
Драко сидел, уперевшись локтями в край стола и покусывая губу. Встретившись с ней глазами, он слегка прищурился, расплываясь в ухмылке.
Гермиона еле заставила себя не зашипеть от бесполезной ярости. На себя в первую очередь. Потому что… потому что она хотела повестись на этот бред.
“Попробуй. Тебе же понравилось на уроке Флитвика?”
Гриффиндорка скрипнула зубами.
“И вовсе нет.”
“Жаль, что это была только моя рука, да?”
Мерлин всемогущий.
Выдох застрял в горле. Судорожно сглотнув, она окунула перо в чернильницу.
“С меня хватит, Малфой. Ты совсем потерял совесть. Я убираю эту штуку.”
Что-то похожее на сдавленный смешок коснулось слуха. Так тихо, что она даже засомневалась — не показалось ли.
Идиот. Просто зла порой не хватает.
И прежде чем закрыть дневник, Грейнджер заметила запись.
“Хорошо. Просто знай, что я сейчас думаю о вчерашнем вечере и твоих губах.”
Это заставило захлопнуть тетрадь с шелестящим хлопком. Пустой взгляд упёрся в макушку Рона.
Так.
По крайней мере, работоспособность и функциональность тетрадей они проверили. И беспокоиться было не о чем.
Кроме одного лишь.
Некто до офигения самовлюблённый сейчас сидит в нескольких шагах и думает о… блин.
Совершенно некстати вспомнился Симус и его несчастное выражение лица на днях. “Женщины такие жестокие…”
Гриффиндорка на мгновение призадумалась. Интересно, а у неё могло бы получиться?..
Стоп.
Даже не смей. О подобных глупостях. Когда ты фактически шагаешь по лезвию ножа.
Она слегка повернула голову.
Малфой по-прежнему делал записи в пергаментах конспекта, но заметив движение, бросил в её сторону быстрый взгляд, в котором слишком хорошо были видны пляшущие черти.
И. Блин.
Она сама не поняла.
Но кончик языка уже юркнул по нижней губе, надавливая и втягивая её в рот.
Мерлин, — внутренний голос тяжело и безнадёжно вздохнул. Ну и что, по-твоему, ты делаешь?..
А Драко застыл, и Гермиона заметила, как серый взгляд жадно прослеживает это движение. В следующий миг она уже отвернулась, не намереваясь больше смотреть влево. Ни разу. Никогда в жизни.
Она вообще не поняла, зачем сделала то, что сделала.
Глупо, немыслимо. По-детски. Или наоборот — слишком по-взрослому. Это не её, это не она. Она бы никогда не…
…но он так смотрел.
И, словно в наказание, корешок дневника начал зеленеть.
С замиранием сердца она приподняла обложку кончиком пальца.
“Ещё раз — и я опрокину тебя на парту прямо здесь.”
В животе свело, и гриффиндорка в млеющем, прекрасно-гипнотическом ужасе впихнула тетрадь в сумку. После чего замерла, сжимая в пальцах перо и судорожно ловя слова из лекции МакГонагалл, пытаясь выбросить из головы мысли, от которых щёки норовили зажечься румянцем.
Слишком далеки они, пожалуй, были от трансфигурации.
* * *
Эта тишина была нездоровой.
Нарцисса не помнила, когда в Мэноре в последний раз было блаженно-тихо. Извечное беспокойное гудение крови в ушах, извечное напряженное прислушивание. Извечное ожидание.
Всё это кричало даже сейчас.
Но кричало сглаженнее. Спокойнее. Как кричит ребёнок, которого мать уже прижала к груди.
Потому что сегодня филин принёс ответ от Драко. Короткое, почти торопливое письмо, которое Нарцисса уже выучила наизусть. Каждое слово.
И дневник.
Незаполненный, тонкий, напоминающий простую тетрадь, каких в ящиках стола у Люциуса были десятки. На первой странице кратко указаны правила пользования. А ниже приписка:
“…это поможет разобраться. Я что-нибудь придумаю, но мне нужна помощь, чтобы прекратить это. Твоя помощь. Узнай у Логана. Хотя бы что-то о том, как они действуют. О том, какую роль принимает во всём его сын. Важна будет любая мелочь. Любая зацепка…”
Нарцисса трясущимися руками прятала тетрадь в самый нижний ящик стола.
Кусала губы в попытке успокоиться.
Сжимала в ледяных пальцах чашку с остывшим чаем, глядя куда-то сквозь окно, за которым собирались сумерки пятничного вечера.
Она прислушивалась к тишине поместья, делая короткие и отрывистые вдохи напряжёнными лёгкими.
Она думала.
“…ты не хотела, чтобы я вмешивался в это дело. Ты не хотела, чтобы меня это коснулось. Но иначе всё будет только хуже. Иначе не изменится ничего. Мы что-нибудь придумаем. Но для этого нужно действовать.
Не дай Логану узнать о том, что у тебя есть связь со мной. Не пиши больше писем — делай записи здесь. Сообщай обо всём, что тебе становится известно.
Одна просьба. Не спорь. Ты сама понимаешь, что это единственный выход. Единственное возможное спасение. И ты понимаешь, что произойдёт, если об этом узнает кто-то из тех, кто…”
Руки дрогнули так, что немного чая перелилось через края чашки, и женщина вздрогнула.
Она должна передавать сыну любую информацию, известную ей о происходящем. Она должна передавать её сыну. Подводя его к этому. К черте, граничащей со смертью. Окончанием чужих жизней.
Бездумно проводя салфеткой по фалангам пальцев, женщина снова уставилась в окно. Единственный выход.
Она, скованная обетом и Мэнором, не сможет сделать ничего.
Она сойдёт с ума от осознания того, что происходит на нижних этажах особняка.
И Логан не должен ни о чём узнать.
Всю прошедшую неделю, с тех пор, как он поселился в той самой спальне, о которой женщина предпочитала не вспоминать, они почти не виделись. Только на обеде, когда он спускался в столовую. Или когда пил кофе в гостиной, расхаживая взволнованно из одного угла комнаты в другой.
При появлении Нарциссы он всегда успокаивался.
Или делал вид, что происходящее вообще мало его волнует. Заводил какой-то отвлечённый разговор.
Лишь единожды он поинтересовался, не собирается ли хозяйка поместья принять участие в одном из ритуалов.
А она тем временем вглядывалась в тёмные глаза, боясь увидеть в них что-то, что перекликалось бы с безумием в глазах мужа, которое жило в нём в последний год жизни.
Каждый час прошедшей недели Нарцисса провела, вслушиваясь в каменную тишину. Желая услышать хотя бы что-то. Боясь услышать что-то. Иногда ей казалось, что напряжение достигало такого апогея, что стоит слуху уловить один стон или одно слово — и она просто сойдёт с ума. Моментально.
И это вынуждало плотно закрывать уши ладонями, сидя перед зеркалом порой по полночи, уставившись на собственное отражение. Позабыв о том, что на комнату наложено несколько заглушающих заклинаний. Позабыв о том, что она — женщина, некогда имевшая силы и стержень для того, чтобы защитить своего сына.
Сейчас она никого не защищала. Сейчас она отчаянно боялась — и об этом кричали широко распахнутые глаза, глядящие на неё с поверхности стекла. Из полумрака спальни.
Была ночь, был ужас, было осознание. Толчки и дыхание запущенного механизма, медленно набирающего обороты. И всё глубже и глубже пропасть, поглощающая последнюю надежду, оставшуюся на плаву.
Но Ральд своей сегодняшней посылкой выдернул её наружу. И она снова засияла, возвращаясь жизненной силой в глазах.
Надежда есть.
Выход есть.
Она не одна.
О появлении гостя известил тихий хлопок камина в холле.
Сегодня это даже кстати, подумала женщина, отставляя чашку и садясь ровнее в кресле.
Незапланированные визиты в Мэнор стали нормой. Правда, это касалось только Логана. Остальные же являлись лишь в назначенные дни.
То, что мужчина согласился вновь закрыть доступ перемещений в спальне, стало приятной неожиданностью. Трудно было представить себе больший дискомфорт, чем понимание того, что пока ты спишь, по комнате могут свободно передвигаться совершенно незнакомые люди. И об этом даже не пришлось просить. Просто пятью днями ранее Нарцисса спускалась в гостиную, когда огонь в камине холла внезапно стал изумрудным, а в следующий миг помещение заполнила туча сажи, как бывало всегда, когда камином пользовались впервые после долгого простоя.