Платина и шоколад

Даже просто за обедом. Смотрела на Миллера.

Смотрела.

И опять-блять-смотрела.

А потом они вместе проводили перемену. Исправно вместе. Отвратительно вместе.

Такая чушь.

Господи, пусть это просто меня добьёт. Потому что осознанно ощущать настолько сильную ревность к Грейнджер Малфой просто не мог. Не хотел и не мог. Но ощущал. Словно что-то внутри сжималось и окуналось в кипяток каждый раз когда… эта улыбка. Это прикосновение пальцев к локтю. А патлач просто расцветал на глазах.

За эти три дня Драко трижды сошёл с ума. И продолжал сходить.

Эти мысли. Все о Грейнджер. Просто все. Это стало навязчивой идеей. Это стало грёбаной идеей фикс.

Малфой искал её взглядом во дворе. В Большом зале. На общем уроке по зельям он почти не отрывал глаз от неё. Только когда получал тычок локтем от Блейза. Но проходило несколько минут, и взгляд возвращался. Если бы можно было умереть от взгляда, она бы была мертва уже раз сто.

И ещё.

Её имя.

Вчера он проснулся с её именем на губах. Потный, возбуждённый. С колотящимся где-то в животе сердцем.

Что ему снилось? Она. Конечно, она.

Почти всегда — она.

Горячая, льнущая. Растекающаяся перед ним, исходящая своей смазкой.

Сидела у него на коленях и дышала. Так прекрасно-тяжело-идеально дышала, выгибаясь под его прикосновениями. А он зарывался в её волосы лицом, тёрся раскрытым ртом о шею, вонзая зубы в нежную кожу. Оставлял следы. Яркие, кричащие пятна. Проводил пальцами по её промежности, погружаясь в эту скользящую влагу.

И она выстанывала. Так, как должна была. Имя. Его имя. Драко… Только её губы могли выстанывать его так.

Так, что он чуть не разодрал себе грудную клетку от разочарования, когда проснулся. Так, что сцепил зубы и прижал ладони к лицу, жмуря глаза, выдавливая её из своих мыслей. Уйди.

Немедленно выметайся. Но.

Драко…

И рука сама скользит по животу.

Почти ненавидящим жестом дёргает резинку пижамных штанов, проникая внутрь. И злое рычание вырывается изо рта, когда пальцы обхватывают напряжённый до боли член, а горячая волна прокатывает по позвоночнику.

Ладонь начинает двигаться — вверх, вниз. Дрожь по коже.

Давай, Грейнджер. Ещё раз. Мне нужно.

Драко…

Вверх, вниз. Раз-второй.

Если представить… на секунду представить жар и влагу. Не больше, чем на секунду, потому что иначе…

…о-о, чёрт.

Спина выгибается, и он упирается одной ногой в матрас, подаваясь тазом навстречу тугим движениям. Медленно, испытующе. Сжимаясь в попытке растянуть каждый пронзающий пах импульс удовольствия. Постепенно ускоряясь, перекатывая на языке её запах.

Он так хорошо помнит этот запах…

Он так ненавидит. Боже… о… Боже, он так ненавидит.

Ещё.

Драко…

Её голос стучит в сознании, пальцы движутся быстрее, а рычание всё громче. Злость. Он теряется в собственном сбитом дыхании. Зажмуренных глазах. Напряжённой шее и раскалённых жилах.

Сильнее. Чувствовать её. Яростное трение, горячее до свихнутых мозгов. В которых что-то кипит, что-то сотрясается в непрекращающемся вопле… ее имя… и так страшно. Что это навсегда. Что это глубоко под кожей.

— Грейнджер… — невнятное бормотание, невольное, просто необходимое. Это почти не он. Голос хриплый и низкий.

Вжимается затылком в сырую от пота подушку так, что спина почти отрывается от простыни, с трудом отлипая от мокрой ткани лопатками. Сердце заходится, а под веками вспыхивает её лицо.

Запрокинутая голова, густые волосы по спине. Широко открытый рот, влажный язык и имя. Задыхаясь стоном. Драко…

Чёрт.

Ещё, ещё, ещё…

Пока она не кончит от его лихорадочных и ритмичных проникновений. В неё, размазывая смазку по пальцам и внутри, по гладким сокращающимся стенкам.

Блять.

Слышать её. Так нужно. Грейнджер… Грейнджер, пожалуйста… необходима, охуеть, как необходима… с ума схожу, Грейнджер… В голове звон, а внутри уже дрожит бесконтрольное, удушливое удовольствие, закручивающееся в паху. Вырывающееся рваным стоном вместе с первым спазмом, скрутившим нутро, выгнувшим спину.

Продолжая двигать рукой, сильнее вжимаясь в подушку затылком, ощущая эти бесстыжие, судорожные содрогания, от которых моментально пересыхает глотка. И даже стон получается заглушённый. Бессильный.

А от ощущения собственной быстро остывающей спермы на животе сводит зубы.

Что может быть хуже той пустоты, остающейся после того, как ты кончил себе в кулак?

Остался лежать, всасывая в лёгкие раскалённый воздух. Снова рыча на выдохах, на этот раз — от разочарования. И… да. Пустоты.

Хуже нет ничего.

Разве что спуститься утром на завтрак, заметить её взгляд, направленный на Миллера.

И теперь стоять в комнате Блейза, уставившись стеклянным взглядом в отражение и пропуская переговоры слизеринцев мимо ушей.

И это просто пиздец.

— Мальчики, вы там скоро?

Даф.

Раз — и выдернула из глубоких лабиринтов, наполненных густым илом и затруднённым дыханием подсознания.

— Да, мы уже идём! — Теодор вставал с края кровати несмело — ему наконец-то удалось прикрепить к себе злополучный рог. — Ну, как я?

Он слегка развёл руки в стороны, будто демонстрируя себя во всей красе.

— Неплохо, — Забини придирчиво осмотрел тёмный пух шерсти на плечах. — А теперь представь, если Помфри не сможет убрать это.

На полный ужаса взгляд Теодора Блейз только ухмыльнулся, открывая дверь и встречая Дафну мягким объятием.

Судя по всему, слизеринка решила в этом году воплотить в себе призрака — кожа её была бледной, под глазами темнели круги, а одежда была свободной и светлой. Это не отняло у неё очарования, поэтому даже в таком костюме Гринграсс была привлекательной.

— Идёмте, скоро начало, — произнесла она после осторожного поцелуя в губы Забини. Видимо, боялась подавиться его клыками.

Затем обратила внимание на Теодора.

— Ого, Нотт. Я впечатлена. Ты шикарен сегодня.

И Малфой мог бы поклясться, что сатир покраснел до кончиков своих ослиных ушей.

— Он прекрасен всегда, Даф, — не преминул подколоть и тут же поймал на себе улыбающийся взгляд однокурсницы.

— Не нарывайся на комплименты, Драко. Тебя, как обычно, переплюнуть очень трудно. Ты так… романтично растерзан сегодня.

Ты так чертовски близка к реальному положению вещей.

— О, хватит обмениваться любезностями, ради Салазара, — Забини закатил глаза — почти синхронно с Малфоем — и обхватил Гринграсс за плечи. — Идём. Нас ждут.

И действительно.

Большой зал уже был полон народу. Парящим над столами свечам пришли на замену скалящиеся тыквы. Это всегда возвращало на несколько лет назад. В то время, когда первый бал Хеллоуина действительно впечатлил, это всё было в новинку.

С годами ничего не менялось — те же белоснежные скатерти, те же накрытые столы, но сдвинутые к стенам. Теперь посреди зала на возвышении располагался оркестр, а чуть ниже — танцевальная площадка. Круглые столики стояли небольшими стайками штук по пять-шесть то тут, то там.

Но студенты не спешили усаживаться. Они шныряли между ними, цепляя стулья ногами, хвастаясь, распуская друг перед другом хвосты. Преподавательский же стол уже занимали профессора, переговаривающиеся между собой.

От костюмов, пестрящих своим разнообразием, буквально разбегались глаза. Малфой осматривал каждого, кто попадался на пути. Некоторые были так загримированы, что узнать их становилось практически невозможно. Долгопупс, обвешанный какими-то корнями и ветками, извивающимися вокруг его тела; Лавгуд, выглядящая сегодня ещё более странно, чем обычно — похоже, она напялила на голову чей-то дырявый череп с рогами.

Мимо проскользнул Уизли — лицо его было разукрашено фурункулами.

— Эй, — Драко не смог промолчать, и когда рыжий обернулся через плечо, слизиринец насмешливо фыркнул: — Выглядишь лучше, чем обычно.