Страница 2 из 12
– Ребята! «Вертушки»!!!
Пронзительно синее осеннее небо, безоблачное от яркого, жаркого, слепящего глаза афганского солнца, три точки летят. Закладывая вираж, выходят на боевой разворот вертолеты МИ-8, а мы красными сигнальными ракетами направление им задаем. «Духи» на них огонь переносят, летят навстречу нашим пилотам огненные трассеры. Не ссыте, ребята! Мы, зажмурив глаза и схоронив за камни головы, прятаться не будем, мы вас с земли огнем прикроем. Потом сочтемся.
Безостановочный ведем мы огонь по позициям «духов», даже раненые, кто шевелиться мог, и те за оружие схватились, не даем мы им, сукам, головы поднять, не даем сбить наших ребят.
С нашей позиции хорошо слышно, как с ревом моторов, рассекая винтами воздух, пикируют на «духов» «вертушки». Первый заход – ракетами! От разрывов вскипает на огневых точках «духов» земля, летят вразброс камни. Дрожит от разрывов чужая земля. Так их, братцы! Задайте им! Взмыли вверх машины, развернулись, и на второй заход – бьют из авиационных пушек и пулеметов. Будете знать, сучары душманские, как мы воевать умеем!
Спасибо, летуны! Спасибо вам, братцы! От всей роты спасибо! За то, что спасли вы нас, за то, что увидели мы своих матерей. Не полегла в том бою наша рота, дальше по горам пошла.
А броня на «вертушках» слабая была, насквозь эту броню пуля из ДШК[6] пробивала. Сбитые, заживо горели экипажи в своих машинах, погребальными кострами догорали на земле. Не мед и у летчиков служба была.
Подавили вертолеты огневые точки. С камнями, с железом и огнем смешаны позиции «духов». Оставшиеся в живых моджахеды перебежками уходили от разрушенных укрытий. Через прорезь прицела хорошо видно, как, пригибаясь под нашими пулями, вразброд бегут вооруженные, одетые в разномастные халаты люди. И падают, падают под нашим беспощадно точным снайперским огнем.
– Подрань-ка одного, нам язык нужен! – перекрывая грохот стрельбы, кричит мне лежащий рядом командир взвода, лейтенант Петровский. Скривилось в ожесточенном азарте его загоревшее скуластое лицо, потрескались от жажды губы, и опять, срывая пересохшие голосовые связки, он кричит мне:
– Языка давай!
Я прицелился. Из штатного и такого родного РПКС-74 я стрелял лучше, чем из снайперской винтовки. Выстрелил одиночным. Потом короткой очередью. Цель поражена. Моджахед на бегу упал, пуля перебила ему ногу. К нему на помощь бросилось два «духа», отсек их очередями. Боец из моего взвода, рослый, наголо стриженный, загорелый Филон с автоматом наперевес, матерым волчарой кинулся брать языка, я его прикрывал огнем. Филон взял, ловко скрутил и на горбу, задыхаясь и матерясь, притащил пленного. Бой закончен. Остатки разгромленной духовской засады бежали, кто не успел бежать, бесформенными грязными мешками лежат там… в горах, там, где они хотели убить нас. А мы, кто живы, кто не ранен, сгрудились вокруг афганца. У нас не лица, а искаженные злобой и напряжением минувшего боя маски. Пленный, тяжело дыша, постанывал. Немолодой уже мужик. Кровью, грязным потным телом от него так воняло, хоть нос зажимай. Нет у нас к нему жалости, милосердия нет, а вот наши убитые и раненые товарищи есть.
– Заткни пасть! – кричит «духу» мой друг, смуглый плотный узбек Леха, и жестким коротким ударом бьет прямо в бородатое искаженное болью и страхом лицо.
– Прекратить! – отталкивает Леху взводный, приказывает: – Перевязать, и в штаб, на допрос.
Быстро пережали языку самодельным, скрученным из засаленной зеленой чалмы, жгутом рану (свой бинт из индивидуального пакета никто не дал: чего там, и так перебьется!) и поволокли на допрос к командиру батальона, я помогал Филону его нести. Тяжелый бабай[7] попался, все постанывал да еще вертелся в руках.
– Кто его взял? – рассматривая языка, поинтересовался немолодой сухощавый майор, комбат.
Филон небрежно кивнул в мою сторону.
– Вернемся, к медали представлю, – пообещал мне комбат, усмехнулся: – На дембель героем поедешь.
Эх, майор! Ни хрена ты не понимаешь! Да на кой мне эта медаль нужна? Просто живым домой вернуться – и то счастье. А комбат уже отвернулся и через переводчика приступил к допросу. Командиру первого парашютно-десантного батальона, майору Носторюлину уже за сорок. Для нас, восемнадцати-двадцатилетних пацанов, он уже старик. Только «батей» его никто не называл. Желчный был мужик, вредный. Карьера не задалась, в академию поступал, так три раза проваливался. Должность командира батальона и звание майора – это его потолок. Скоро его выпихнут на пенсию по достижению предельного возраста. Уволят, если в Афгане гробовой доской не накроется. Пуле плевать, в кого попадать, а душманские снайпера первым делом офицеров выстреливают. Пуля, она не дура, совсем не дура, особенно когда ее снайпер выпускает.
На допросе раненый моджахед молчал. Что с ним сделали? А вы как думаете? Правильно решили! Наш комбат решил так же.
– В расход! – коротко приказал мне комбат.
Замер, глядя на пленного, переводчик, неопределенно хмыкнул, глядя на меня, начальник штаба батальона, плотный и невысокий кореец капитан Эн, быстро повернулся ко мне спиной и стал копаться в полевой рации связист, отвел от пленного взгляд угрюмый Филон.
Я покачал головой: нет. Совесть и руки я на той войне не марал. Кровавого дерьма там и без того хватало.
– Так-с! Видно, я поторопился, обещая тебе награду, – с угрозой процеживая каждое слово, бросил комбат, в недовольной гримасе скривилось его небритое в потных разводах морщинистое лицо. – По тебе не медаль, а дисбат плачет, ничего, вот вернемся, я с тобой быстро разберусь.
И отдал ту же команду стоящему рядом с ним батальонному писарю, а писаря иной раз тоже на операции ходили. Я отвернулся, короткая прогремела очередь. Аминь!
– Ну и дурак ты! – крайне недовольно заметил мне взводный, после того как я вернулся к своим. Пришедший вместе со мной Филон уже все рассказал.
Глядя, как на приземлившийся вертолет грузят наших убитых и раненых товарищей, Петровский жестко добавил:
– Слюнтяй! Это война! На ней свои законы!
– Я не слюнтяй, – упрямо возразил я и повысил голос: – Раненых стрелять – последнее дело. Перевязать и бросить его тут на …! И как дальше будет – не наше дело. Местные потом, если чего, подберут. Ты-то как бы поступил?
– Про дисбат, это комбат, конечно, загнул, – ушел от ответа взводный, – но имей в виду: мужик он злопамятный. Все! Закрыли эту тему. – И обращаясь ко всем лежавшим на земле и слушающим наш разговор солдатам, коротко приказал: – Все, окончен привал. Вперед!
Вот мы дальше по горам и поперли. Горка ваша, горка наша. Эх, под такую мать! Марш-марш, десантура! Вперед, первый «горнокопытный» парашютно-десантный батальон! Шевели «копытами», вторая рота! Шире шаг, третий взвод! Сколько нас осталось? В роте тридцать бойцов и три офицера, оружие: автоматы АСК-74, пулеметы РПКС-74 и ПКМ, два АГС-17 «Пламя» и один 82-миллиметровый миномет. В моем третьем взводе только семеро бойцов: Витек, Филон, Баллон, Леха, Муха, я и командир взвода лейтенант Александр Петровский. Немного. Только все уже кто год, а кто полтора в Афгане отвоевал. Битые все и службой, и войной. День за три в Афгане считают, а опытный и «битый» солдат десяток невоевавших пацанов легко заменит. Вперед, ребята, шире шаг.
Наш третий взвод передовой заставой идет. Головная походная застава – ГПЗ – это по существу батальонная разведка. Первыми мы идем. И убивают нас первыми. За ГПЗ двигаются первый и второй взвод второй роты, дальше с интервалами еще две роты первого батальона. При первой роте еще и штаб батальона выдвигается. Комбат, начальник штаба и управления взвода, связисты. Поверху, над нами, постоянно вертолет барражирует, прикрывает и ведет воздушную разведку. Место нахождения баз противника установлено агентурной разведкой и подкорректировано полученными в ходе операции войсковыми разведданными. Это если культурненько, по военной терминологии, выражаться, а если тоже по-военному, но попроще, то стукачи, что у «духов» служили за деньги, всех их базы и сдали, а пленные, которых мы захватывали, в ходе активных допросов подтвердили: точно там базы находятся, а еще и запасные есть, вот там-то и там-то. Не все языки на допросах молчали, далеко не все. Ликвидация опорных баз моджахедов и расположенных на них отрядов противника и есть цель проводимой войсковой операции.
6
ДШК – пулемет Дегтярева-Шпагина крупнокалиберный. Калибр 12,8 мм. По лицензии ДШК производился в КНР. ДШК в качестве тяжелого вооружения часто использовался отрядами душманов.
7
Бабай – буквально: дедушка, бабай – на солдатском жаргоне презрительная кличка душмана.