Страница 7 из 20
Коллеги
Черный «мерседес» остановился у респектабельного особняка на окраине Познани. Человек в коричневой форме вышел из «мерседеса», поднялся на крыльцо и бросил дежурному эсэсовцу:
— Скажите фрау, что обед, возможно, несколько задержится. Я жду гостя.
— Слушаюсь, господин рейхсарцтефюрер[7]!
Пройдя в кабинет, рейхсарцтефюрер Блюменталь опустился в глубокое кожаное кресло, машинально взглянул на портрет Гитлера, на эмблему огромного орла, державшего в лапах свастику, и закурил.
Ситуация на Восточном фронте складывалась очень тревожная. Поражение под Москвой заставило Гитлера пойти на крайние меры. Не случайно он отдал приказ рейхсмаршалу Герингу — начать секретную подготовку к бактериологической войне… И вот рейхсарцтефюрер Блюменталь — заместитель Геринга по вопросам бактериологической войны… И приятно, и…. страшновато! Впрочем, мозг ученого хорошо натренирован, недаром профессора Блюменталя считают выдающимся специалистом в области медицинской микробиологии.
Здесь, близ Познани, уже началось переоборудование помещений бывшего польского научно-исследовательского бактериологического института. Здесь же сооружался испытательный полигон. Поскольку опыты предполагалось ставить на людях, спешно возводилось здание экспериментальной клиники. На полигоне будут рваться снаряды: мины, бомбы, гранаты, начиненные болезнетворными микробами, а в экспериментальной клинике будут изучаться миксты — раненые и зараженные…
Рейхсарцтефюрер направлял всю научно-исследовательскую работу института на изучение возбудителей самой страшной, самой эффективной для военных целей чумной инфекции и на культивирование бактерии туляремии. Вот почему его глубоко заинтересовали агентурные данные с советского Донского фронта: «Что-то, должно быть, любопытное там происходит! Надо будет уточнить, что за вспышка»…
Все, чего достигла научная мысль в сфере медицинской микробиологии, было отдано в полное распоряжение вновь испеченного рейхсарцтефюрера, и Блюменталь вместе с семьей перекочевал в Познань, оставив свою засекреченную лабораторию в Берлине в надежных руках помощников.
Правоверный нацист, профессор Блюменталь, в отличие от многих своих единомышленников, отлично разбирался во всем том новом, чего достигла современная медицина. Еще до нападения на Советский Союз ему было известно, что там хорошо действует противоэпидемическая служба. Это, главным образом, и тревожило Блюменталя… Нет, он не ввяжется в бактериологическую войну, пока не будет твердо уверен в превосходстве над русской противобактериологической защитой… Именно поэтому Блюменталь неотлучно находился на работе, приезжая домой лишь для краткого отдыха.
Сегодня установившийся порядок пришлось нарушить: ожидался из Берлина старый его коллега профессор Гейман.
Белокурая горничная сообщила:
— Профессор Гейман!
— Просите господина профессора!
Переступив порог кабинета, Гейман выкинул перед собой руку и гаркнул:
— Хайль Гитлер!
В клетке испуганно заметалась канарейка.
— Хайль! — Блюменталь улыбнулся. — Можно подумать, здесь взорвалась новая бомба[8]. Какой голос у вас, коллега! Садитесь.
Чуть выпуклые водянистые глаза на красно-кирпичном лице Геймана сузились:
— Говорите, мой голос напоминает взрыв новой бомбы? Ваши слова, господин рейхсарцтефюрер, производят впечатление. Уж не появилась ли она и впрямь, эта бомба?
Блюменталь сдвинул брови:
— К сожалению, нет… Изготовить ее не просто… Физики до сих пор возятся с изотопами урана…
Оба помолчали.
Еще будучи студентом Берлинского университета, Блюменталь подружился с Гейманом — сыном фабриканта, которому миллионы его отца прекрасно заменяли отсутствие титулов. Именно деньги отца позволили ему попасть в круг студентов, выходцев из прусского юнкерства, к которым принадлежал и Блюменталь. Помимо медицины молодые студенты увлекались философией Шопенгауэра и Ницше, мрачные идеи которых вполне отвечали их реакционным представлениям о народе, революции, демократии…
Молчание Геймана и Блюменталя прервала фрау Блюменталь, сорокалетняя полнеющая блондинка. Гейман учтиво поднялся с кресла.
— Здравствуйте, профессор, — фрау Блюменталь протянула Гейману унизанную перстнями руку. Потом повернулась к мужу:
— Обед готов!
— Прошу, коллега, — поднялся с кресла Блюменталь.
Обедали втроем в уютной столовой. Фрау Блюменталь отослала человека, прислуживающего за столом, и принялась хозяйничать сама. Возможно, муж и гость коснутся в разговоре темы, о которой вовсе незачем знать слугам.
Тоненько звякнули хрустальные рюмки, задвигались тарелки с закусками…
После обеда хозяйка внесла кофейник. Отпивая мелкими глотками горячий кофе, Гейман поинтересовался:
— Как работает у вас мой бывший ученик доктор Штаркер?
— Выше всякой похвалы: предан фюреру и науке!
— Да, этот молодой ученый подает большие надежды, — согласился гость, вытирая салфеткой мясистые губы.
Блюменталь поднялся из-за стола.
— Я приглашаю вас, коллега, посмотреть наш институт.
…Пока знакомый нам «мерседес» с зашторенными стеклами доставляет ученых мужей в бактериологический институт, что расположен недалеко от Познани, мы познакомимся с молодым доктором Гансом Штаркером, о котором так лестно отзывались хозяин и гость.
Ганс Штаркер входит в игру
Еще три месяца назад Ганс Штаркер не мог и предполагать, что все так сложится.
С самого начала войны молодой ученый лелеял мечту помочь силам, бесстрашно вступившим в единоборство с фашизмом. Немногочисленные берлинские друзья Штаркера время от времени подавали голос из подполья, куда пришлось уйти всем немецким коммунистам и антифашистам.
Ганс был на особом счету у подпольщиков, возлагавших на талантливого ученого большие надежды. Работая в лаборатории профессора Геймана, он находился вне всяких подозрений и мог передавать в подполье все, что касалось чудовищных замыслов бактериологической войны.
Именно друзья подсказали Штаркеру: хорошо бы проникнуть в бактериологический институт в Познани, в самое логово рейхсарцтефюрера Блюменталя, и теперь молодой ученый строил варианты этой опасной и трудной операции.
Ганс родился в Советском Союзе. Его отец — Альфред Штаркер, инженер, работал на одном из заводов Урала. То, что отец был не только инженером, но и тайным агентом старой немецкой разведки, Ганс и не подозревал. Отец восторженно встретил приход к власти фашистов и дал понять, что будет работать и на третий рейх. Нацисты приняли во внимание желание Штаркера-старшего, и соответствующие органы поручили ему собрать сведения о военных объектах на Урале. Было и еще одно очень деликатное задание: не препятствовать подрастающему сынку Гансу близко общаться с русскими мальчишками, чтобы в будущем из него получился полноценный разведчик, умеющий говорить по-русски без малейшего акцента. Так что Ганс беспрепятственно играл с мальчишками в бабки, ловил в речке пескарей, ходил по грибы и ягоды.
Немец по рождению, он говорил по-русски едва ли не с четырехлетнего возраста так, что трудно было придраться. Семи лет пошел учиться в русскую школу (опять же с ведома фашистской разведки). От родителей Ганс унаследовал чисто немецкую аккуратность. В школе отличался прилежанием. Немецким языком владел столь же успешно, как русским. Порой мать Ганса, фрау Марта, возмущалась тем, что отец позволяет сыну близко общаться с русскими мальчишками, но отец не уставал повторять о пользе подобных знаний…
— Мы с тобой не очень богатые люди, — говорил он. — И мы не сумеем дать сыну высшее образование в Германии. Но тут, в Советском Союзе, он бесплатно окончит любой технический вуз. Станет инженером и будет получать на том же заводе, где я работаю, большое жалование. Накопим с ним денег и уедем на родину…
7
Шеф врачей в фашистской Германии.
8
Имеется в виду атомная бомба, над которой работали фашистские физики. К счастью для человечества, они не успели довести до конца свою страшную работу.